Инесса Ципоркина - Мир без лица. Книга 2
— Божества все параноики, — философски замечает Нудд. Голос его все так же ровен, а лицо так же спокойно. Как будто покрыто тонкой коркой прозрачного, без единой трещинки льда. И сквозь эту сияющую маску я гляжу в его глаза, а вижу один только стеклянный блеск и отражение серебряной глади Мертвого озера за своей спиной… — Это естественно — заполучить паранойю впридачу к власти. Ни долголетие, ни сила не избавляют от подозрений, что все кругом мечтают ускользнуть от твоего якобы всевидящего ока, дабы совершить богохульство и пошатнуть устои твоего могущества.
Вскарабкавшийся обратно на камень Видар утвердительно закивал: не сомневайся, мол, верно гуторит товарищ сильф! Мне стало смешно.
— А тролли? То есть ётуны? Они же потомки самых первых божеств, значит, тоже магическая раса. Что-то я не замечала, чтобы у них была мания преследования! Наоборот, меня их невнимательность к пришельцам едва не убила! — я вызывающе смотрю на Бога Разочарования, но тот быстро делает вид, что не понимает, о каком инциденте речь, вообще.
— Ётуны… — смеется Нудд. — Не знаю, почему они до сих пор называют себя ётунами. Тролли — да. Но и то… если вспомнить троллей земли, сынов Муспельхейма, это воплощенная ярость и упрямство, мощь огня и камня. А здесь — просто крестьяне и пограничники, да несколько разбойничьих шаек. Я весь в предчувствиях: каково-то нас встретят здешние альвы?
— Альвы не здешние, — вступает Видар. — Они жили по другую сторону границы, в Мидгарде, но не смогли с примириться с нашей властью. Асы им как кость в горле. Черные альвы — великие мастера. Если бы не это, боги давным-давно… — он неловко замолкает.
— Да уж догадываюсь, — тянет Нудд. — И однажды они потребовали, чтобы им отдали нижний мир, ничью землю?
— Мы думали, что она ничья, — тихо произносит Бог Разочарования. — Мы ВЕРИЛИ, что она ничья. Нам так хотелось считать, что мы знаем свою вселенную от края до края, вширь, вглубь и ввысь. Мы не люди, нас не зачаровывают белые пятна на карте, мы боги.
— А что оказалось? — прерываю я поток рефлексий.
— Оказалось, что все нижние миры — сплошное белое пятно. Или черное — как ни гляди, ни черта не увидишь! — резко отвечает Видар. — Альвы не только порождение тела Имира, его плоть и кости населили душами, покинувшими смертные тела. А души, лишенные прежних тел, нижний мир притягивает, словно магнит — железо. Там их новая родина, она предъявляет свои права, ей нельзя сказать: руки прочь, это не твое! Силы, обитающие у корней мира, служат смерти. Мы и не заметили, как все исходящее от альвов стало орудием уничтожения. Ни люди, ни боги не умеют смотреть в лицо смерти, каждую минуту смотреть. Мы не уследили за нашей… соседкой. А она умеет прятаться в вещах, маскироваться под победу, под наслаждение, под смысл жизни. Альвы начали помогать ей, их поделки становились все опаснее, но мы не осознавали, что разносим смерть по своей земле, словно крысы, несущие чуму. Когда понимание пришло, было поздно. Мир, созданный как вечный, стал смертным. Богам оставалось только смириться.
Похоже, Видар среди богов не самый глупый. Потому что все боги — дураки, каких поискать. Не знать элементарных вещей про хтонический мир — это кем надо быть? Возмущение клокочет во мне, точно выкипающий суп в кастрюле. Но я молчу.
— Они меняли свои изделия на наши милости, на волшебную силу, на власть, — монотонно продолжает Бог Разочарования, — пока не взяли нас в клещи. Теперь куда ни глянь, всюду оружие, сделанное руками альвов, доспехи, защищающие от оружия, сделанного альвами, оружие, способное разрубить такие доспехи, пояса силы, сдерживающие это оружие… Мы сидим на бочке с порохом и ждем, когда кто-нибудь подожжет фитиль.
— А чего ждут альвы? — спрашивает Нудд.
Хороший вопрос.
— Ждут, пока их госпожа войдет в полную силу и разбудит своих монстров. Мирового змея Ёрмунганда, ненасытного пса Гарма[78], непобедимого волка Фенрира. Потом она подвезет свою армию в утробе Нагльфара[79] к Вигриду — и соберет обильную жатву.
— Альвы надеются уцелеть во время этой… жатвы? — печально улыбается сильф. Наверное, вспомнил Маг Туиред и бесчисленные потери сынов Дану.
— Им все равно. Смерть у каждого из альвов позади. Умереть один раз или несколько — без разницы. Тот, кто испытал это единожды, испытает и дважды. Кто утратил себя, не станет цепляться за очередное смертное тело.
— Фанатики, — бормочу я.
Как можно быть фанатиком и параноиком одновременно? Племени альвов не хватает срочной психиатрической помощи. Чтобы распахнула двери в их душный, провонявший декадансом мирок и дружелюбно оскалилась, поигрывая смирительной рубашкой: а вот и я, дорогие пациенты! Вы рады?
Глава 11. Расколотые души
Самое время попасть в плен! — возникает в моей голове. Странная мысль. Хотя… так ведь и происходит в романах: героям неясно, где они и что делать дальше, но тут набегают янычары, вяжут всех шелковыми веревками услужливо волокут к самому главному злодею в ставку. А без янычар положительные герои отрицательных нипочем бы не нашли. Так и бродили бы в растерянности до самого финала. Как мы сейчас.
В реальном мире не бывает пещер размером с долину. Миллионы тонн камня не могут висеть в поднебесье серым размытым туманом. А здесь мы идем и идем к подножию скал, торчащих на горизонте, словно растопыренные пальцы… ноги. Для пальцев руки они слишком короткие.
Первым до вожделенных утесов добрался Марк. Теперь глядит в проем между самыми большими камнями как зачарованный.
Изнанка мира пахнет гарью. Пейзаж впереди черен, точно выгоревший дом. Как будто пожар сглодал все краски, оставив уголь основы вещей и серые пушинки покрывающего ее пепла. Ландшафт смотрелся бы скучно и скудно, кабы не форма, в которую слились обгорелые останки реальности.
Мы с Марком действительно стоим между пальцев ноги. Ноги, ступней упирающейся в край обрыва — так, что подъем становится спуском, далеко внизу виднеется щиколотка, до середины укутанная в клубящиеся облака. Из облаков выглядывает бесконечный пологий вал — голень. В конце его округлый холм — колено. Оно слегка приподнято и скрывает обзор, заставляя мужскую половину нашего отряда вытянуть шеи. А на лице Марка вообще появляется мечтательное выражение. О чем это он размечтался, интересно?
— Хоть ты и уриск, а эту даму тебе не покорить! — нахально щелкает пальцами перед самым носом Марка Мулиартех.
— Посмотрим, когда дойдем, — меланхолично отвечает наш неузнаваемо изменившийся провидец. Не уточняя, до чего именно мы должны дойти, чтобы узнать, кто оказался прав.
— ЕСЛИ дойдем, — мрачно поправляет Фрилс. Голосом Легбы поправляет. — Похоже, я знаю нашу… даму. И лучше бы мне ошибаться.
— Надеюсь, она не боится мышей, — вторит ему Гвиллион, — а то как завизжит, как начнет ногами дрыгать…
Я пытаюсь увидеть землю, на которой возлежит великанша. Покров облаков прячет все расположенное ниже середины каменной (а может, и не каменной вовсе) икры. И мне отчаянно не хочется спускаться к подножию хребта, укрытого плотными серыми испарениями. Определенно лучше идти прямо по тонкой пыли, покрывающей ногу великанши, точно черная пудра.
— Расскажи-ка поподробней! — требует Морк от Легбы. — Что ты такого про нее знаешь?
Легба, по старой своей привычке, не может начать с начала. Он начинает с приквела. Как говорится, описанные события случились за много лет до событий, изложенных в основном цикле, да и описаны-то исключительно чтобы выжать еще немного денег из восторженных почитателей уважаемого рассказчика.
— Современным людям кажется, что смерти не нужна компания. Это рождению нужна компания — и немаленькая. Потому что рождаешься в огромный мир, а умираешь в никуда. И тому, кто родился, надо приготовить достойную встречу. А тому, кто умирает, ничего, кроме проводника в забвение, не требуется.
Легба замолкает и глядит из глаз красотки Фрилс, словно печальное чудовище из окон пряничного домика. Видно, вспоминает о чем-то своем.
— Поэтому при слове «смерть» у них в головах сразу же рождается образ скелета в плаще с капюшоном. У него, конечно, может оказаться на жалованье целая команда исполнителей и чирлидлерш, но верховный руководитель — скелет с косой, это святое. Между тем смерть — не столько способ умерщвления тела, сколько направление, в котором отправляется то, что выжило после смерти.
— То, что выжило? Душа? — уточняет Марк.
— Да как сказать… — мнется Легба. — Мне кажется, что это не одна душа, а сразу несколько. Им и при жизни не очень-то друг с другом по пути, ну а после смерти они ждут не дождутся, пока можно будет разлететься в разные стороны, словно подросшие птенцы из гнезда. В роли гнезда, сами понимаете, тело. Человеческое тело.
