Сергей Саканский - Человек-тело

— Прямо уж такая русская ты.

— Для эстошек — да.

— Ну что ж, теперь хотя бы понятно, откуда у Тюльпанова знание моей жизни, чисел этих моих… Впрочем, не мог же я говорить тебе про электромясорубку?

— Почему же не мог? Говорил по пьяни.

— Так вот оно что. Сказал и забыл. А я то думал…

Пока они беседовали, я грациозно вспорхнула, словно некая диковинная птица, и прошлась по комнате, шелестя крылышками. Вот что я увидела на развороте книги, вот какая была надпись:

как трамплину лыжниккак доске ныряльщиккак ступень ступенив космосе бездонном…

И вправду, внизу стояла маленькая овальная печатка, на которой значилось: ТЮЛЬПАНОВ — по центру, а по ободу, сверху и снизу, скрываясь в замысловатой цветочной вязи — что-то латинскими буквами, наверное, по-эстонски.

Вот чем блестела, оказывается, она — перстнем с печатью. Перечитываю последнюю страницу и думаю: какой же я хороший писатель. Как тонко организую я текст, как точно структурирую его. Не хуже Тюльпанова я.

4

В тот вечер мы просто посидели втроем. Слово за слово — Анна осталась у нас ночевать, я постелила ей в кабинете. «Писатель» закрывал мне ладонью рот, да меня в ту ночь и не тянуло на любовные вопли.

Наутро я поехала на курсы, то есть — к Бесу. Он сказал, что ситуация сложная. «Писателю» теперь надо аннулировать первый брак, затем — заново восстановить второй.

Только вот вышло-то совсем наоборот. Анна поселилась в кабинете, поскольку ей надо было провести несколько дней в Москве по своим писательским делам — вот уж действительно писательским, без кавычек, а за гостиницу платить дорого.

Странная была у нас жизнь втроем. Мы всегда вместе обедали и ужинали, завтракали, а готовила я. Умение сделать из говна конфетку у меня в крови. Никто меня не учил. Я просто импровизирую, как и в интиме. Бедный мой Бес! Бело-серый мелкий бес убежал зачем-то в лес… Он ведь думал, что я, как все такие девчёнки,[25] не целуюсь, минет делаю только в презервативе и прочее. Знал бы он, с какой жадностью я всасывалась в поганые рты клиентов, с каким трепетом засовывала язык в их скользкие анусы! И все равно мне, что поганы их рты, что всегда пахнут перегаром эти поганки. Главное — они мужчины. Любые мужчины. Какие угодно мужчины.

Правда, я никак не могу прописать это слово и дурашливо переиначиваю его. Будто и впрямь умерли мужчины, как говорил «писатель». В мире больше не нужны мужчины, и мужчины умерли, — так говорил он.

О чем я писала тут? О еде и интиме. В общем, импровизатор я. Делаю в постели то, что мгновенно приходит в голову. Бросаю в кастрюлю что попало и когда попало, а в итоге получается великолепный украинский борщ. Жрали и нахваливали. Жрали и просили добавки.

Я пучила свои большие, красивые глаза на женщину, которую считала великим писателем, и оторопь меня брала. Неужели все они, писатели — ВОТ ТАКИЕ?

Я больше молчала, говорили они. Меня как бы вообще не было за этим столом. Они, проговорив серию комплиментов моей стряпне и ласково потыкав в мою сторону вилками, принимались за еду и воспоминания.

Чаще всего они говорили о прошлом. О гребаном своем Литинституте. Читали друг другу стихи. Оказывается, мой несчастный муж знал наизусть огромное количество стихов, а я и не знала, он никогда не читал мне стихов. Кроме классики, они вспоминали стихи своих коллег по несчастью, то нормальные, то какую-то поэму «Хуй» и человека, ее сочинившего. Например, такой был у них разговор.

КОКУСЕВ. — Где сейчас этот Витька? Кто-нибудь что-нибудь слышал о нем? Ты — слышала?

ТЮЛЬПАНОВ. — Нет.

КОКУСЕВ. — И я тоже. А другие стихи у него были?

ТЮЛЬПАНОВ. — Не помню. Наверное, были.

КОКУСЕВ. — Были, конечно. Иначе как бы он прошел творческий конкурс? Не с поэмой же «Хуй»! Здесь какая-то загадка, с этой поэмой. Если Витька так классно писал еще в том возрасте, то он должен был как-то проявить себя в будущем…

ТЮЛЬПАНОВ. — А вообще, это было здорово. Помнишь? Девушке тоже не грех послушать, поразмыслить о героизме тех лет, — тетя Аня прижимала пальцы ко лбу, шевеля губами, затем, выбросив ладонь вперед, декламировала, например, такой отрывок:

В магазинах — вонь и срака,Нихуя, окроме хуя.Как сиповку, дрючу раком,Мысль одну свою лихую.Мысль проста: такой эксцесс —Славка жил КПСС.Славка парнем был неглупым,хуй с малиновой залупойон как флаг с собой носил,не щадя ни слов ни сил.

— Смело по тем временам, — прокомментировал писатель.

— Да его за эту поэму просто убить могли! — воскликнула Анна. — Может, и убили? Поэтому мы ничего и не знаем о нем.

— Нет, тут другое… — задумчиво проговорил писатель. — Возможно, поэму сочинил вовсе не Витька…

— А кто такая сиповка? — могла спросить я, на что «писатель» и его бывшая жена многозначительно переглядывались: дескать, что за необразованная, глупая девченка?

И так далее. Они часто говорили о поэме «Хуй» и о Витьке. Наверное, нездоровая матерная эротика этой мерзкой поэмы и сблизила их, наконец. Как-то раз, вернувшись с «курсов», я обнаружила их ебущимися на кухонном полу.

Когда они оделись, мы все трое сидели за чаепитием в Мытищах, словно родители и нашкодившая дочурка. «Писатель» и Анна сложили руки в замок.

— Даже не знаю, — с чего начать, — начал «писатель».

— Начни сначала, — ободрила Анна. — Начни с нуля.

— Эх! — обернулся он к ней луноликим лицом. — Начать бы нам с тобой с начала…

— Родительский дом — начало начал! — поддакнула Анна.

Эти странное предисловие оба не говорили, а как-то напевали задушевным речитативом. Было вполне ясно, что они уже всё обговорили давно.

— Дело в том, — начал «писатель», — что последние годы своей жизни я жил каком-то заблуждении. Двадцать лет назад мы с Анной расстались, я думал, что навсегда. У меня были многие… Много связей.

— Одну из них ты даже отравил грибами, — подумала я, чувствуя необычайное облегчение.

— Пойми меня, девушка! — вступила Анна. — Я никогда не переставала любить этого человека. Только сегодня я это и поняла окончательно.

— Тут, на этом кухонном полу, — мысленно уточнила я.

— В общем, все складывается, как нельзя лучше, — резюмировал «писатель», как бы потирая руками, словно большая муха. — Мой знакомый адвокат в два счета аннулирует этот второй, недействительный брак. Ты пока сможешь пожить на даче, пока тепло. Потом я подыщу тебе квартирку.

— Еще чего! — взвилась Анна.

— СНЯТЬ квартирку, а не купить, — уточнил «писатель».

— У меня есть, где жить, — сухо отрезала я. — И мне не нужна ваша дача.

— Как знаешь, как знаешь, — прорезюмировал мой бывший недолгий муж.

Ну, насчет дачи, как и для чего она мне была нужна, я конечно, слукавила. Да и все человечество стояло на крыльце этого ветхого строенья, стояло, разинув свои маленькие детские ротики, ожидая от меня Поступка, может быть, единственного Поступка, для чего я, собственно, и родилась на свет.

5

Бес принял меня холодно. Нет, это не те слова. Он просто избил меня до полусмерти, я три дня не вставала с постели. Впрочем, это так, оборот речи. Вставала, конечно, ходила по квартире, только вот на улицу выползти не могла — из-за синяков. Эти хождения и навели меня на вывод, что у Беса появилась Другая Женщина.

Длинные тонкие волосы на полу в ванной, они же — на маленьких серых тапках моего любимого. Да везде! Гостья изрядно линяла. Один ее волосок прижился в моем саду на сухом листе лилии, что в моей комнате подохла, поскольку Бес ее не поливал. Я выбросила лилию в мусоропровод вместе с горшком. Пока я шла по коридору, волос этой женщины извивался, поблескивая в лучах лампы, и будто указывал мне путь… Хорошо я пишу. Тюльпанова я.

Лежа большей частью в постели, поскольку весь мой скелетик до сих пор ноет, я прочитала дневник «писателя» до конца и от нечего делать мне захотелось самой писать. Вот и продолжила, рассказав о своих мытарствах.

Мысль № 1

Что интересно: мои записи чем-то похожи на его. Сначала я написала о том, что было, теперь — пишу о том, что происходит прямо сейчас. Вот и хорошо. Пусть тогда и «Мысли из дневника» будут — как у него.

Только вот какие у меня мысли? Полежала, подумала… Нет, просто ничего не идет в голову.

Мысль № 2

Ну вот, еще мысль. Можно ли любить человека и в то же время его бояться? Бояться до дрожи в коленях. Думать, что в любой момент он может ударить, схватить за волосы, накрутить волосы на руку. Запрокинуть твою бессильную голову и плюнуть тебе в лицо…