Юрий Невский - Железные игрушки — магнитный потолок
* * *
Сценарий.
Московская квартира в центре. Сумерки раннего утра; преддверие зимы.
ЛАРИСА просыпается. Встает, надевает тренировочный костюм, кроссовки, выходит на улицу. Бежит по городу. Пешеходы, машины, суматошный ритм столицы. Морозный воздух. По дороге забегает в булочную, покупает пирог. Продолжает свой бег, и вот она у бассейна. Это достаточно обшпарапанное здание, построенное еще в советские годы. Делает несколько кругов в небольшом скверике. Затем разминка, упражнения на растяжку. Глубоко дышит, насыщая каждую клеточку своего тела свежим морозным воздухом.
Входит. Холл. Ее отражение в зеркалах. В гардеробе уже висит одежда: женские и мужские пальто, куртки. В креслах поодаль расположились пожилые мужчины и женщины (общественная «группа здоровья»). Обсуждают свои проблемы со здоровьем, передают друг другу «Вестник ЗОЖ («Здоровый Образ Жизни»). Ждут, когда в душевых закончат уборку.
Поодиночке и группами приходят дети, воспитанники спортивной школы. Переодеваются, затевают возню в дальнем углу. Девушка-тренер (ИЛОНА) в спортивном костюме, пытается их утихомирить. Вскоре к ней присоединяется молодой человек (АЛЕКСЕИ): атлетически развитый, в спорткостюме, тренер. Дети с визгом виснут на нем.
Холл разделяют несколько колонн. Одна из них задрапирована бордовым бархатом. Прислоненный к колонне, на тумбочке стоит увеличенный фотопортрет мальчика в черной рамке. Траурная лента, еловые ветви, цветы, россыпь конфет, свечные огарки.
Навстречу ЛАРИСЕ выходит БАБУШКА-гардеробщица, они здороваются очень приветливо.
ЛАРИСА переодевается в гардеробе. Она предлагает БАБУШКЕ попить чаю с пирогом. БАБУШКА ставит чайник.
Б: — Ну, что ты так рано, вот птаха неугомонная!
Л: — Да я всегда так, Вера Иннокентьевна, пока народу мало.
Б: — Ой, спала бы, пока дело молодое. А то я, вон, на часок глаза сомкну, и сна как не бывало.
Л: — Некогда спать, дел много. А что не спится-то, Вера Иннокентьевна?
Б: — Ну не спится, думки свои, стариковские. Потом, у нас же как? Ни сторожа, ни дежурные не держатся. Утром придут, а сторож-то, бывает, и лыка не вяжет. Или того хуже, умом повредится, с непривычки-то. Тут и в гардеробе посидишь, не по себе бывает. Вон сколько одежды осталось от тех… ну да упокой Господь их душу. Ее же никто не забирает, висит здесь, принято так, традиция. Один мужичок мне еще помогает, Панфилыч, ну да он глухонемой, мычит только. Журналист бывший, помнишь? Он как здесь от своей газеты расследование затеял, потом его в подъезде нашли, по голове сильно вдарили. Он-то непьющий, да болезный сильно, редко выходит. И директор мне названивает. Выручай, мол, Иннокентьевна, на тебя вся надежда, ты у нас опытный кадр! А я, давай, подхвачусь и бегу на работу, и маешься из смены в смену.
Да и опять с мальчонкой у нас тут… уж два дня как. Такой славный. Не дотянул до бортика. Канул. Наши ребята прыгнули, спасатели, да где там, не успели. Сразу мальчонку утянуло, страсть! Уж как его мать убивалась!
Ты, может, чайком пока согреешься?
Л: — И на прошлой неделе тоже, да?
Б: — На прошлой неделе аж двое! Один старший парень, первый разряд у него, на первенстве Москвы по плаванию среди юношей выступал. Ох, только крути от него и пошли!
Л: — Как же, ведь в спасательном жилете был?
Б: — Ну, в этих-то, в спасалках?! Без них-то не допускают, конечно, и страховку привяжут, да что толку! Жилетку на куски рвет, а веревку вж-жи-к, срежет как бритвочкой. И сетку железную натягивали под водой, помогло, что ли? Одни лохмотья от нее остались.
Л: — А аквалангисты, Вера Иннокентьевна? Помните, аквалангисты здесь тренироваться хотели?
Б: — Эти-то… акваланги? Они сюда и близко подходить зареклись. Как у них пятеро-то пропали, страсть!
Вот и мужчина, я тебе говорю, еще один. В возрасте, но из себя видный. На подлодке атомной служил, всю жизнь командовал. Седой, ветеран, капитан первого ранга. Уж он-то и храбрился, перед дамами красовался! Я, говорит, что бы там ни было, со дна достану! Ребят наших, спасателей, и слушать не стал. Царство небесное. Не доплыл.
Л: — Не доплыл?
Б: — Да один ножичек после него наверху кружился. Он с ножиком нырнул для этих, как их, шпионов подводных, им такой дают; ручка у него, что ли, водоплавающая. Сослуживцы его потом приходили, поминали. Все в черной форме, строгие, красивые. Один только выпил сильно, и плачет, и кричит, сильно ему капитана жалко. Я, мол, заряд глубоководный туда сброшу, все разнесу! Он сбросит! Уж без него сбрасывали, одна муть со дна и подымется. И потом подводники-ребята мне этот ножик отдали, вон он. Тебе, говорят, мать, когда хлеб, колбаску порезать, огурчики. Людей же вон сколько приходит, поминают. Ну да, у меня всегда ножик спрашивают, если что порезать. Я и соль, и стаканчики тут держу. И валидол есть, и всяких успокаивающих понаоставляли… Вот так, девонька.
Л: — Нет, ладно, я потом посижу с вами, после тренировки. И чаю попью, чтобы не сразу на улицу. Вот и пирог, как раз такой, как вы любите, мягкий, с морковью, теплый еще.
Б: — Ох-х… ты мне заместо дочки родной! Моя-то и носу не кажет, все некогда. Уж ты бы хоть не ныряла глубоко-то так! Не ныряй, а?! Знаю же, ныряешь. А Лешка-то наш, тренер, донырялся, сердце у него барахлит из-за этой, как ее… де… декомпресс… ой, не выговоришь… А здоровяк с виду. Рассказывал, ты как нырнешь, они с Илоной на секундомер смотрят, а сами ни живы ни мертвы. Потом зуб на зуб у тебя не попадает, осиновым листочком дрожишь, застудишься ведь!
Ладно, ладно… Придешь, так чай настоится, попьем с пирогом. Я его вот сюда положу, к батарейке, теплым будет.
Л: —А мне говорила одна знакомая, она тоже в бассейне работает, аквааэробику преподает. У них все дорого, это американский спортивный центр, но ничего такого не бывает. Никто не тонет. Только иногда, говорит, как бы рябь по всей воде пойдет. И ничего, тихо.
Б: — Ну, это у них, может. А у нас тут ведь не ремонтировали ничего с шестьдесят четвертого года, воду никогда не спускали, никто и не знает, что там, на дне. Да никто этого дна и не видел. Что говорить! Сколько родители ни пишут, ни ходят по начальству, все одно, проку нет, никому ничего не надо. Ведь даже эти, демонстрации, устраивали, с плакатами тоже стояли, но кто их послушал, что ли? И бассейн наш не закроют. Одни ученые были, штуку такую запускали подводную, шар; в нем даже ученый сидел, так его потом откачали, нет? — я уж не знаю… Сразу на «скорой» в Кащенку увезли. Еще робота привозили, робота, ну, я звездные войны смотрю ихние, ночью не сплю, такое же. С телескопами, сам все снимает, глазищи повсюду, в Англии специально заказывали, миллион ухлопали… Воистину, ухлопали! Специалист был английский, он только в ладоши успел хлопнуть; о, раша, говорит, буль-буль! Лучами просвечивали, со спутника хотели снимать, фото делали, ну как на рентгене. А там, говорят… ох, ужас! Ну не знаю. Как бы цыган с бородищей на снимке!
С этим, без дела болтающимся «изделием», Арсений намучился. Громоздкое, нелепое… куда его поставить, куда пристроить? Везде мешается, везде занимает место в тесной мастерской. И ведь не выбросишь домовину просто так; и как подарок кому-то — весьма сомнительный вариант; и не приспособишь хранить какие-то вещи. А если продать? — приходила мысль. Но буйные цыганские мотивы, своеобразная эстетика, да и изготовлено под конкретный размер. Приходилось перетаскивать с места на место. Настроение от этого не улучшалось. Поди-ка, каждый раз натыкаться взглядом! (Даже живопись его в последнее время стала «мрачноватой»; темные краски, искаженная композиция, сюжет неясен или его вообще нет; это с неприязнью отметил его друг, эксперт в художественной галерее, «ты что… того, что ли?», и выразительно щелкнул по горлу.) Да, известны, конечно, божьи люди: святые старцы, отшельники. Они и спали в них, заранее смирившись, приучая себя к трагическому (с точки зрения обыденного, «непросветленного» сознания) исходу, как к проявлению высшей благодати. Но Арсений явно не достиг, да и не стремился к такой ступени духовного развития; не отрекся от сиюминутного, земного.
Однажды гроб даже уплыл от него во внезапно образовавшемся ручье… да что там! — в мощном потоке из-за обрушившегося сумасшедшего дождя.
У него был заказ, он взялся за работу, ему привезли в мастерскую крыло небольшого спортивного самолета, его надо было покрасить. Если самолет и «небольшой» — то крыло, по масштабам мастерской, просто громадное! Пришлось затаскивать его через окно. Места уже ни на что больше не оставалось: он вынес все, что было, на улицу. Временно складировал рядом у входа, у стены.
Можно было предположить (и синоптики об этом предупреждали), что после недели июльского пекла, неимоверно душная ночь разразится ливнем… Но чтобы такой разгул стихии! Сказать, что «льет, как из ведра», это ничего не значит. Настоящий потоп!
Крыло необходимо покрасить срочно, обязательно к завтрашнему утру, как просил заказчик… Вернее, представитель заказчика: эдакий плейбой в светлых мятых штанах и такой же рубахе. Сам смуглый, с черными залаченными назад волосами. Похож на актера Бандераса. Он приехал на крутой спортивной тачке и, выйдя из нее, прислонившись к ярко-красному борту приземистой машины, выслушивал указания по мобильнику. В свою очередь передавал их художнику. Арсений аккуратно записывал в блокнот пожелания.
