Алексей Слаповский - Победительница
– Молодец! Вот почему ты всех динамила – дожидалась лучшего варианта. Я бы на его месте не отказался.
– Пожалуйста, без комментариев.
– У него жена, любовница.
– Я знаю.
– Не понял. Я к тому, что есть другие люди – свободные. И с положением. И с деньгами. И нестарые. Подобрать?
– Мне нужен Влад.
– Влюбилась, что ли? – удивился Павлик.
– Не твое дело.
– Не мое-то не мое, но... – он что-то хотел сказать, однако передумал и закончил странным высказыванием: – Тебе же хуже.
Повод для встречи образовался сам по себе. Павлик клялся, что именно он всё устроил, но, я думаю, меня пригласили бы и без него. Открывали отреставрированную старинную усадьбу, кажется Измайлово. Правда, Павлик все-таки сыграл свою роль. Когда настал момент разрезать ленточку, это должен был сделать Влад. Он подошел к ленточке, а кто-то из местного руководства понес ему на подушечке ножницы. Вот тут-то Морзе и показал свой талант. Вынырнув словно из-под земли, он сердито взял у чиновника подушечку с таким видом, будто тот неприлично нарушил некий протокол, – и чиновник виновато пожал плечами и очень огорчился лицом. Дескать, не знал, извините. Павлик молниеносно передал ножницы мне, а я подала их Владу. Влад улыбнулся, глядя на меня, взял ножницы, сделал два разреза – так, что в его руке остался кусок ленты. Он держал его и не знал, куда деть. Я взяла у него этот кусок. Когда брала, слегка прикоснулась к его руке.
А потом мы ходили, осматривали усадьбу.
Самое интересное, что Цестурия, его любовница, тоже там была, и я по логике должна была жадно рассматривать ее, сравнивать с собой, ревновать, но, удивительное дело, я ее не помню. Я ее совершенно не помню, будто она была невидимкой. Или просто у меня в этом месте выпадение памяти, провал, будто я была без сознания, а очнулась – стою у перил одна и смотрю вниз, на сад и дальний лес. И почему-то никого вокруг. И подходит Влад. Говорит:
– Красиво.
– Да, – говорю я. И готовлю следующую фразу: «Меня пригласили на детский фестиваль стран России, вы там будете?»
И тут – вот где волшебство и фантастика! – Влад говорит:
– Скоро детский фестиваль стран России, вы там будете?
Я рассмеялась и в ответ на его недоуменный взгляд ответила:
– Я хотела спросить вас о том же.
Так всё это началось.
Это было естественно и неизбежно, как предопределение. На детском фестивале Влад был один, без Цестурии и без жены, но со своими детьми – замечательные дети, он нас познакомил, мне это было отдельно приятно. Потом он отправил их домой. А потом и сам исчез. В некоторой растерянности я шла к выходу, тут возле меня возник молодой человек и сказал:
– Здравствуйте, машина вас ждет.
– Я на своей.
– Если позволите ключи, ее доставят, куда скажете.
Конечно же, я отдала ключи. Я всё поняла.
Меня привезли в Подмосковье, в какой-то довольно обычный поселок, где был неприметный, но вполне аккуратный дом. В этом доме меня ждал Влад. Он встретил меня словами:
– Если я поступил неправильно, скажи сразу.
– Ты поступил правильно.
– Я рад.
Начались мучительные и счастливые дни. Мучительные – потому что я не могла видеть его часто, счастливые – потому что все-таки могла видеть. Он был очень занят – бесконечные дела, поездки. Пошла уже вторая неделя нашей любви, я сидела у телевизора, и там был репортаж об отправке на конгресс нашей делегации. Влад был в составе этой делегации, что меня не удивило. Но там была и Цестурия, я увидела ее в крае кадра.
И тут я с ужасом впервые подумала, что Цестурия осталась в его жизни. Да, появилась я, но он остался женат. Почему же Владу и Цестурию не оставить? Я чуть не сошла с ума от этой мысли. Немедленно позвонила ему. Телефон был недоступен, а всегда открытого Интел-кома тогда еще не было. Я нажимала на кнопку вызова, напоминая сама себе глупую обезьяну, которая сидит в клетке и жмет на клавишу, после чего должна открыться дверца с бананом, а дверца всё не открывается, банана всё нет. Я чуть палец себе не стерла. Наконец его голос:
– Да?
– Ты там не один, оказывается?
– Конечно, – спокойно ответил он.
– Я не это имела в виду, – сказала я, постыдно чувствуя, что глупею, как глупеет, наверно, каждая ревнующая женщина.
– Ты скажешь мне об этом, когда я вернусь, – сказал он вежливым, почти официальным голосом, и я поняла, что его слушают.
– Ты любишь меня? – спросила я жалобно, с противностью слыша сама себя.
– Да, конечно, – сказал он таким тоном, каким отвечают официантам, интересующимся, понравилось ли блюдо.
– Когда ты мне позвонишь?
– Через два дня. Когда вернусь. До свидания.
Именно в один из этих дней появились контактеры, чтобы выстроить график моих поездок. Впервые я вчиталась в условия своего контракта и ужаснулась: как минимум в течение года я не буду принадлежать себе. Сейчас у меня двухнедельная передышка, а потом – я внимательно просмотрела графики – я попаду на Родину за весь год только два раза. Это меня ужаснуло. Я решила посоветоваться с Владом, когда он вернется, и сказать ему, что хочу отказаться от контракта. Конечно, это был беспрецедентный случай, ведь это означало, что я лишусь звания «Мисс Вселенная» и должна буду передать корону другой девушке. На такое никто ни разу не пошел за всю историю конкурсов красоты93.
Письмо двадцать шестое
Разговор с Владом вышел очень тяжелым. Он отчитал меня, напомнив, сколько у него работы, как она важна для него и для людей. Он сказал, что Цестурия была не вместе с ним, а параллельно: это ее работа. Она журналистка. Она освещает события такого масштаба. Влад добавил, что с него хватает и ревности жены по тому же поводу. И если я буду вести себя подобным образом, он будет вынужден со мной расстаться, хотя ему и не хочется.
Я поняла абсолютную правоту его слов и сказала, что мне нужно знать только одно: любит ли он меня?
– Да, – ответил Влад и поцеловал меня так нежно, как он это умел.
Когда же я высказала свое намерение разорвать контракт, он был изумлен. Он не мог поверить, что это серьезно. И даже спросил:
– Может, ты самообломщица, defeatist94?
– Нет.
– Тогда в чем дело?
– Я не смогу столько без тебя.
– Мне тоже будет трудно. Но давай рассудим с другой стороны. Ты хочешь быть самостоятельной женщиной? Или собираешься находиться у кого-то на содержании?
– Конечно, я хочу быть самостоятельной.
– Тогда тебе нельзя отказываться от денег. У тебя, ты сама говорила, на плечах мать и младший брат.
– Да, конечно.
Я была запутана. Я узнала, что он меня любит, но почему-то не спросила главное – а каковы вообще его планы на мое будущее? Содержанкой я быть не собиралась, но я хотела замуж, что тогда было естественно (я говорю «тогда», имея в виду не мое любовное состояние, а традиции тех лет).
Мне тогда казалось, Володечка, что Влад восполняет мне мой утраченный ум и решает за меня совершенно правильно. Действительно, я должна быть самостоятельной. Я должна развиваться, чтобы стать достойной Влада. Я должна доказать, что не просто красивая пустышка, а девушка с большими перспективами.
И я постаралась отбросить негативные мысли. Лучше запомнить эту ночь – чтобы подольше сохранить ее в памяти.
И вот парадокс, Володечка: я помню, как внимательно оглядывала всё окружающее – что было на стенах, на полу, какой материал висел на окнах, какая была мебель. Желая впитать в себя всё это, я отпечатывала в своей душе, как пластилин отпечатывает то, что к нему прикладывают, всё слова Влада, всё его взгляды, всё его движения, я была уверена, что ни один след от его прикосновений никогда не сотрется, – и что вышло? Не сейчас, то есть через сто лет, а уже через несколько дней я с недоумением обнаружила, что ничего не помню. Помню только свое счастье, а какие были стены, что висело на окнах, что говорил Влад? Ноль, черное зеро. Почему? До сих пор не знаю. А вот другое помню – где-то в аэропорту или в другом месте, в России, или в Германии, или в Нидерландах, или в Голландии, неважно, помню – женщина торгует цветами. Ей было лет сорок, короткие темные волосы, просто, но ловко уложенные, серые глаза, быстрые и бережные руки с тонкими пальцами. Помню, как она заворачивала этими пальцами цветы в прозрачную упаковку. А я шла мимо и посмотрела на цветы, на эту женщину. А женщина посмотрела на меня и вдруг улыбнулась. И у меня было ощущение, что она поняла меня насквозь. Она поняла, что я смотрю на эти цветы, представляя, что такие подарит мне при встрече любимый человек, что я люблю, что я счастлива, но печальна разлукой, что я хотела бы купить сама себе цветы, но это неудобно. И она своей улыбкой как бы говорила – ничего страшного, наверстаем, получим свое. Я улыбнулась ей в ответ, и, уверена, у нас обеих было одинаковое ощущение в эту минуту, будто только нам двоим известна великая тайна жизни, хотя ни я, ни она не сумели бы выразить, в чем она заключается.
