Валерий Зеленогорский - В лесу было накурено... Эпизод IV
Дорогая пропажа
С.С. в тревожном ощущении проснулся, ночью что-то абсолютно внешнее забеспокоило его, неотвязно стучало в голове еще неясно оформленное беспокойство, повод для которого открылся только к вечеру, — звонок от неизвестного абонента металлическим голосом сообщил, что пропала Маша, не вернулась с пляжа и ее вещи нашли на скале. Сестра ее, с которой она в тот день раздельно провела день, дернулась в пять утра, когда поняла, что она не загуляла, не бухнула лишнего, а просто с ней что-то случилось. На ресепшн ее вызвал консьерж, там же был полицейский, сестре показали ее вещи, она узнала их и стала плакать, не зная, что и думать. Полицейский с помощью переводчика из бывших русских тупо спрашивал, что и когда они делали с утра, и прочую муру. Вещи нашли на горном склоне, а человека не было. Никто из отдыхающих не заметил ничего ненормального, не слышал криков в воде и на суше, не видел девушку по описанию. Никаких зацепок, никаких крючков. Сестра Маши просмотрела ее телефонную книгу и позвонила С.С., которого лично не знала, но слышала о нем из смутных отрывков его с Машей телефонных разговоров. Она позвонила ему только лишь потому, что ей показалось, что он может что-то прояснить о ней. Домой Маше сестра звонить не стала, боясь напугать родителей. С.С. принял эту новость о пропаже почти спокойно, он был готов к экстриму еще ночью и не понимал, как действовать в этой ситуации: вылететь он не мог, искать в другой стране по телефону — дело долгое. Случилось спонтанное действие, в результате которого Маша исчезла без вещей, без денег, без какой-то связи, и куда — было совершенно непонятно. С.С. спросил сестру, как они расстались утром, какие были Машины планы, и задал другие, менее значащие вопросы. Сестра сбивчиво рассказала С.С., что она поехала на экскурсию на развалины древнего городища, Маша отказалась, сказала, что будет загорать, настроение ее было нормальным, она была спокойна и ничего такого не планировала. В услышанном рассказе С.С. ничего тревожного не услышал, отсутствие Маши он никак объяснить не мог, девушка она была здравомыслящая и даже пьяная не могла сделать ничего непредсказуемого. Видимо, здесь были какие-то внешние спонтанные причины. Целый день С.С. был на взводе, изредка звонил сестре, она ничего нового не знала, только плакала. Прошла ночь. С.С. не спал, курил и мучительно искал мотивы пропажи любимой девушки, и сердце сжималось от боли и отчаяния. На следующее утро позвонила сестра и сказала, что полицейские опять вызывали ее и показывали фотографии разных мужчин восточной внешности, которые могли появиться рядом с ними в прошлые дни, но сестра их не опознала и спросила полицейских, что это за люди. Ей было сказано, что это албанцы, предлагающие русским девушкам работу в клубах Европы, а на самом деле это были вербовщики притонов, криминальная публика, пугающая Европу покруче русских. Они были жестокими беспредельщиками, и слава об их делах гремела во всей Европе. Зная Машу, С.С. понимал, что она на это не подпишется никогда и разговаривать с ними не будет. К вечеру он позвонил сестре, и она сказала ему, что русская пара из другой гостиницы видела, как яхта вошла в бухту, где загорала Маша, — она была в воде в этот момент, — с яхты подъехал скутер с двумя черными мужчинами, они покружились вокруг нее, отрезали ей путь к берегу, хохотали, вдруг один бросился в воду около нее, подпрыгнул, поднял на руки и ловко посадил на скутер. Не понимая, как это случилось, она оказалась на борту яхты, которая с ходу набрала скорость и скрылась из бухты за секунды. Закричать она не успела, да и кричать было некому: в бухте в пределах видимости никого не было. Оглядевшись, она увидела, кроме этих двух, которые ее привезли, еще трех мужиков восточной наружности, они сидели за столом и пили. Говорили они на гортанном языке неместного диалекта, броситься в воду Маша не могла, ее посадили на диван возле стола, и один из них перекрывал ей выход. Они все улыбались, предлагали выпить, но Маша не прикасалась и спрашивала то на русском, то на английском. Они смеялись и не отвечали. Мысли Маши спутались, и она никак не могла понять, как и что случилось, что это за люди, чего они хотят от нее и куда они плывут. Она стала дергаться, вырываться, ей просто связали руки полотенцем и продолжали пить и оживленно обсуждали, как ей показалось, ее физические достоинства. Вдруг что-то изменилось в композиции — они резко замолчали, с нижней палубы появился еще один мужик, роскошный плейбой в белоснежных шортах, в майке без рукавов, с огромной цепью на груди, весь татуированный цветными наколками, с тонкой ниточкой усов и бородкой, как у пирата из фильма «Человек-амфибия». Он картинно остановился перед Машей, рассматривая ее с непроницаемым лицом. Он поздоровался с ней на русском. Акцент у него был, как у азербайджанцев, которых она видела у себя в городе на рынке. Он начал спрашивать ее, кто она, откуда. Маша отвечала вяло, понимая, что, может быть, удастся договориться с ним. Он развязал ей руки, пригласил за стол, Маша решила выпить и попытаться перевести все в более спокойное русло и как-то соскочить с ситуации, которая накалялась с каждой минутой. Он что-то крикнул, и его люди свалили мухой вниз, и на палубе они остались одни. Черт представился, его звали Амир, он коммерсант, отдыхает на своей лодке, бизнес у него большой и разный, заговорил о Москве, где его фирма что-то строила, назвал несколько кабаков и клубов, где он бывал в Москве, вел он себя вполне корректно, но страх не отпускал Машу ни на секунду. Она выпила уже три бокала вина, но хмеля не было, нервное напряжение не спадало. Он стал говорить ей, чтобы она не боялась, что все будет хорошо — она погостит у него на лодке пару дней и он отвезет ее на место, если она захочет, а если не захочет, то они поплывут на Сардинию, а потом еще куда-нибудь. Никто ее не обидит. Верилось Маше в это не очень, но она прикинула, что надо попробовать его разжалобить. Маша стала говорить, что она с сестрой, что волнуется, поднимется скандал, ее будут искать, что ей надо завтра вылететь, гнала все подряд, плакала, но он был непреклонен. Они в нейтральных водах, сказал он, она может позвонить, успокоить. Она обрадовалась и попросила позвонить сестре, надеялась сказать ей, что ее украли и пусть она что-то делает. Он телефон не давал, говорил — потом, отдыхай и так далее. Через час он взял ее за руку и повел, как сказал ей, на экскурсию по лодке. Экскурсия началась в его спальне, там и закончилась. Он слегка толкнул ее на огромный сексодром с черным шелковым бельем и стал раздеваться, не глядя на нее. Когда он повернулся к ней во всей своей красе, Маша ужаснулась размеру его кинжала, по виду приближающегося к мечу японского самурая. Он сразу сказал ей, что хочет, чтобы она говорила ему слова любви и кричала, но у нее есть выбор — или так, как он хочет, или вся команда пройдет через нее, как римляне через Карфаген. Маша понимала, что эта команда ее искалечит до конца, выбрала один меч вместо семи кинжалов. Варвар взял ее грубо и жестко, и первое задание — кричать — было нетрудным, она кричала так, что чайки улетели на расстояние невидимое, слова любви не помещались в ее рту, но он резко ударил ее по лицу и требовал выполнения сценария. Режиссер он был хороший, и все у него получилось, он работал с вдохновением, и два часа кошмара Маша помнила всю жизнь во всех подробностях, все места, доступные для вторжения, были использованы жестоко. Ощущение, когда закончилось все, было ужасным, но все когда-то кончается. Он кончил и, не обернувшись, ушел наверх. Маша лежала вся в слезах и не знала, что будет дальше. Вскоре зашел один из подручных, вывел ее на палубу, без слов посадил в маленький катер, и через час они увидели бухту, где ее забрали. Она вышла на берег и, повернувшись к морю, прокляла весь их род до тринадцатого колена и побрела в отель на полусогнутых ногах. Сутки, проведенные на яхте, перевернули ее жизнь, но она понимала, что жива, и помолилась сразу всем богам за счастливый исход с тяжелыми последствиями. Она поняла, что жаловаться бесполезно, надо просто ноги уносить из этого адриатического рая. Встретились с сестрой, она ей сказала, что загуляла с местным, а вещи оставила, так как пьяная была в жопу. Полиция, приехавшая сразу, обрадовалась, что проблем нет, и убралась. Маша собрала сумку, попрощалась с сестрой, поехала в аэропорт, села в самолет и позвонила С.С., что нашлась, но детали опустила, договорившись встретиться в Москве по прилете. В самолете Маша выпила два литра вина и плакала, плакала тихо и беззвучно, закрывшись очками и платком. Встретились в аэропорту, до самолета в ее город было два часа, и они уселись в дальнем углу ресторана. Начало разговора было трудным, но С.С. потихоньку вывел ее из ступора, и она в течение часа, захлебываясь и плача, рассказала ему все до изнанки, а он молчал, бледнел, сжимал кулаки и не мог проронить ни слова. Исповедь закончилась, С.С. молчал, гладил Машу по плечам, понимал свое бессилие и начал совсем не с того, с чего надо было начинать. Он начал кричать на нее, что она дура, сама виновата, надо было лежать на пляже гостиницы, не искать тихого места, которое оказалось таким громким, и еще много, много такого, что говорить в этот момент было не нужно. Маша не возражала, смотрела на него безразлично, после исповеди сил в ней не осталось, и она не реагировала на скул человека, который должен был ее пожалеть, и все, а он все орал, брызгал слюной, и успокаивать нужно было его, а сил в ней не было никаких. Объявили посадку, Маша ушла. С.С. поехал домой, оглушенный рассказом. Не утешил, не согрел, а добавил боли от собственного бессилия. Маша приехала домой, сходила к врачу, слава богу, ничего плохого не нашли, стала жить с тем, что в ней произошло, ничего другого у нее внутри не было, все исчезло бесследно. С.С. она не звонила, он тоже не звонил, через три недели ее стало тошнить, она пошла к гинекологу, оказалась беременной, сделала аборт, было больно, но не так, как на яхте, чаще стала пить, становилось легче, порновидео с ее участием крутилось в голове постоянно, иногда, когда она перебирала вина, видео начинало проявляться, но только без звука. Нынешняя жизнь отделилась от той милой и безмятежной. Надо с этим как-то жить, и вот и жила с этим Маша. А С.С.? Ну что с него возьмешь, не герой.
