Марк А. Радклифф - Ангел Габриеля

— Вот как? — откликнулся доктор Самани, и на его лице впервые за все время отразилось удивление. — И как же вы собираетесь это сделать? Отрастить яички? Прошу прощения, это всего лишь шутка. Что значит, он не давал согласия? Что это такое, по их мнению? Какой-то дурацкий фарс? Как зовут его лечащего врача? Я с ним переговорю.

— Пожалуйста, не надо, я уже пыталась.

— Да, но я добьюсь своего. Мы добудем сперму именно вашего мужа, и никого другого.

— Я ни за что на свете не соглашусь на какую-то другую сперму! — выкрикнула Элли.

Доктор Самани остановился и посмотрел на нее. Он не привык к тому, чтобы на него кричали, но был скорее поражен, чем рассержен. Взгляд его карих глаз стал мягче. Элли заплакала.

— Прошу прощения, я не хотел вас огорчить. Я переговорю с доктором вашего мужа.

— Он не станет ничего делать без постановления суда, он так сказал, а к тому времени Габ может умереть, и я… я… пожалуйста, не звоните ему. Пожалуйста.

— Мне жаль тратить время на таких вот докторов; мы помогаем людям заводить детей. Неужели они думают, будто их работа важнее? Судебный процесс… Пфф!

— Пожалуйста, послушайте, — сказала Элли, взяв себя в руки. — Если вы позвоните и он согласится — это будет замечательно, только он не согласится. Он упрется и сообщит о происходящем своему начальству, он тот еще тип, можете мне поверить. Он прикажет внимательнее приглядывать за Габом, может, даже запретит мне его навещать, а мне просто необходимо быть рядом с ним, и моим друзьям тоже.

— Конечно, я понимаю…

— Но не только для того, чтобы ухаживать за ним. Нам надо быть рядом для того, чтобы взять его сперму и привезти сюда, чтобы вы смогли оплодотворить яйцеклетки.

— Как вы собираетесь взять сперму?

— Тем же самым способом, каким это сделал бы он сам; это сделает моя подруга… ну а ее муж привезет контейнер со спермой сюда. Он уже несколько раз проехал по маршруту на автомобиле и уложился в восемнадцать минут.

— Восемнадцать минут… это хорошо, но лучше бы десять. Вы не сможете найти мотоцикл?

— Не думаю.

— Что ж, зато я смогу.

— Но… у вас не будет неприятностей, если вы ввяжетесь в эту историю?

— Об этом не беспокойтесь. Когда придет время действовать, мы будем готовы. Эти люди не встанут на пути научных достижений, не помешают мечтам сбыться! Не беспокойтесь, Элли, мы добудем сперму и получим эмбрионы. А потом будем молиться.

— В последнее время я много молюсь, — призналась Элли, — хотя слабо представляю, кому именно.

25

— Суть психотерапии, — начала Джули, как только все расселись, — заключается в том, чтобы делать признания, разве не так? В том, чтобы незнакомые друг с другом люди рассказывали о разных вещах, или событиях, или чувствах, о которых они ни за что не заговорили бы со знакомыми, верно? — Она смотрела на Христофора, соединив на обеих руках указательный палец с большим.

— Что ж, — сказал Христофор, — отчасти это так, но лишь отчасти, и дело не сводится только к этому.

Джули покачала головой, по всей видимости не считая это ответом.

— Видите ли, я не знаю, что думать. Если Бог существует, то должна ли я считать, что он всеведущ? — спросила она, после чего умолкла. Все остальные тоже хранили молчание. Она подняла руки, привлекая общее внимание к своему вопросу: — Ну, кто-нибудь мне ответит? — (Клемитиус и Христофор продолжали молчать.) — Хорошо, допустим, что он… или она?.. всеведущ. Мы можем на это только надеяться, правильно? — Она взглянула на Ивонну, которая одобрительно кивнула. — Потому что если он всеведущ, какой нам смысл тут откровенничать? Какой смысл рассказывать на занятиях о том, что не дает нам покоя, раз вы, ангелы Божьи, заведомо обо всем знаете. Так?

— Нет, не так, — ответил Христофор. — Мы не знаем всего, что с вами происходило, — такое попросту невозможно. — Его лицо говорило, что он хочет продолжить, но Джули его перебила.

— Ну ладно. А что происходит с умершими младенцами?

— Прошу прощения? — переспросил Клемитиус.

— Я думаю, вы меня расслышали.

Все посмотрели на нее, а она посмотрела на Клемитиуса, который глубоко вздохнул, приосанился и в свою очередь одарил ее невозмутимым взглядом.

Джули решила, что пришла ее очередь высказаться: решение она приняла накануне вечером, когда лежала, свернувшись в своей постели калачиком, как часто делала в детстве. Но теперь она не знала, что ей сказать. Она не привыкла говорить о себе, собственно, она даже и думать-то о себе не привыкла, во всяком случае так, как этого, по всей видимости, требовала психотерапия и современная жизнь в целом. Она не умела раскладывать свою жизнь на короткие законченные сюжеты и в то же время не понимала, каким образом все те поступки, которые она совершала, могут сложиться в единое целое, имеющее хоть какой-нибудь смысл, в особенности для нее самой. Она просто делала то, что делала, потому что считала это правильным на данный конкретный момент. Этого ей было достаточно.

Но здесь такой подход к жизни явно не годился. И она весь прошлый вечер мучилась вопросом, что можно «вынести на группу» или, точнее, на суд Клемитиуса. Свои колебания? Потихоньку зудящее на заднем плане разочарование? Своих бывших любовников и города, память о которых давно стерлась? Почему бы ей не спросить о своем ребенке, которому, между прочим, в этом году исполнилось бы восемнадцать.

— Да, Джули, я вас расслышал, просто ваш вопрос застал меня врасплох.

— Но теперь, когда вы, наверное, уже пришли в себя, может быть, расскажете, что случается с умершими детьми, а если конкретнее — что случилось с моим мертвым ребенком. Мне очень хотелось бы знать.

Ивонна прикрыла рот рукой, пока Джули сверлила взглядом Клемитиуса.

— Не могли бы вы пояснить группе, о чем вы говорите? — попросил Клемитиус.

Она выдержала его взгляд и холодно ответила:

— Когда мне было семнадцать и я находилась в сложных жизненных обстоятельствах, у меня родился ребенок. Мертворожденный мальчик. Тогда я была замужем за своим учителем английского, который был на девятнадцать лет старше меня. Пока я рожала, он был на дому у своей пятнадцатилетней ученицы, помогал ей делать уроки. Во всяком случае так он заявил судье, когда ее родители выдвинули против него обвинение. Как бы то ни было, я прошлой ночью подумала, что если есть Небеса — а вы говорите, что они есть, — то что это за Небеса… — Она остановилась, пытаясь собраться с мыслями. — Я думала о том, что случается с мертвыми детьми, то есть с детьми, у которых не было, как у нас, шанса делать добро или зло или напортачить с чем-то. Меня терзал вопрос… за что?

Христофор посмотрел на Клемитиуса и вдруг почувствовал, что ему жаль своего коллегу. Клемитиус не знал, что ответить. То есть он мог думать, что знает, он даже мог произнести несколько заученных фраз из психотерапевтического справочника, но на самом деле никто, ни человек, ни ангел, не знал, что на это ответить.

— Я вам очень сочувствую, — тихо сказал Христофор.

— Могу я спросить, — подал голос Габриель, который, казалось, впервые заинтересовался тем, что происходит на группе, — есть ли у тебя другие дети?

— Нет, — покачала головой Джули. — Я не хотела их или же считала, что нахожусь в таких обстоятельствах, когда не могу даже думать о том, чтобы их хотеть. Не знаю, понятно ли я говорю.

Габриель кивнул:

— Очень даже понятно.

Глаза у Джули заблестели. Ивонна спросила:

— Так что же с ними происходит?

Молчание.

Кевин взорвался, как взрывается большой котел:

— Как я понимаю, то же самое, что с жертвами абортов, например, разве нет?

— Заткнись, придурок! — прошипела Ивонна. — Господи, ну и…

— Прошу, скажите, что с ними происходит! — продолжала настаивать Джули, не в силах остановиться.

— Они… Он… По правде говоря, Джули, — промямлил Клемитиус, — я думаю, что есть много другого, не менее важного, чем ваше желание мысленно вернуться к тому, что когда-то с вами случилось. Давайте лучше рассмотрим, какое влияние на вашу жизнь оказало это давнее событие.

— Вот как? Видите ли, все остальное мне кажется вовсе не важным. Вот я сижу здесь, в непосредственной близости от Бога, во всяком случае так близко, как только возможно, и мне кажется, что только здесь я и могу получить ответ на вопрос: что случилось с тем ребенком, которого я родила, когда сама была еще ребенком? Родила мертвым.

— Джули, — не выдержал Христофор.

— Что? — Джули обернулась к нему, и он пристально посмотрел ей в глаза:

— Они становятся светом. Можно так сказать.

Эти слова он произнес очень мягко. Он не знал, поверила ли она ему. Он даже не знал, услышала ли она его.

Клемитиус посмотрел на Христофора. Христофор чувствовал, как этот взгляд едва ли не испепеляет его, но продолжал глядеть на Джули. Он знал правила. Правило первое: никогда не лги. Правило второе: проявляя заботу, соблюдай осторожность. Правило третье: не показывай свои чувства группе — группа здесь не ради тебя. Правило четвертое: никакой лжи, разрази тебя гром!