Тамара Кандала - Эта сладкая голая сволочь
Ощущение собственной силы на фоне слабости окружающих вскружило голову. Это вам не сопли жевать.
Дальше – классическая схема. В секцию наведались профессиональные дяди – спецпропагандоны, чтобы отобрать по известным им признакам будущих бойцов невидимого фронта.
Мальчонка, к сожалению, им подошел. Закачав в мышечную ткань его головы нужную дозу отравляющего вещества и посулив поступление в престижный вуз, которого иначе не видать как собственных ушей, они взяли дурачка тепленьким.
...Кто знает, родись я на пару-тройку лет позже, будь я посерее и поскромнее, окажись в нужный момент в нужном месте, глядишь, и меня занесло бы на верхушку власти в собственной стране. Сейчас бы писал не книжонки, а указы...
Не будем отвлекаться.
После института и спецшколы КГБ он пришел в органы во всеоружии, натасканный на врагов, как овчарка на лагерных. И главное, со слепой верой в голове, что должно быть только так, и никак иначе. А у слепой веры очень злые глаза и загребущие руки. Когда есть вера, позволено все – даже чтобы другие за эту твою веру умирали.
И тут ему опять «повезло» – попал под начало Крымову, в ГРУ.
У Крымова уже была блестящая карьера и слава аса. Новичок ему приглянулся. Скоро Крымов взял его на операцию. Потом еще на одну и еще... В одной упряжке – ведущий и ведомый.
Первое боевое крещение, в пределах соцлагеря, прошло блестяще, их обоих повысили в звании.
Крымов стал готовить его к следующему этапу, к «большой рыбалке».
А как они гуляли! На родине и в дружественном зарубежье – все соцстраны были в их распоряжении. Космонавты, дипломатические отпрыски, дети партийных бонз, гэбэшная элита, люди искусства, собранные в официальную культурную прослойку, – без удержу, все дозволено.
Именно тогда Савелий и прокололся – завел роман с Верой, дочерью полковника из соседнего подразделения. Они познакомились в институте, она училась на два курса ниже. Роман был бурным, она забеременела, сделала аборт. Ее разъяренный отец пригрозил сломать шею зарвавшемуся балбесу. Дочь же была отослана в длительную командировку в Париж, в ЮНЕСКО, ответственным секретарем культурного отдела. Главное было сделать ее недосягаемой для Сорочина. Да и местечко сладкое.
...Кто мог предположить, что судьба-насмешница распорядится по-своему. Нанюхавшись «гнилого Запада» и оказавшись в день Х неподалеку от обожаемого соблазнителя, она, забыв о долге, наплевав на карьеру отца и вообще с радостью положив на свою родину, присоединится к предателю. Но это случится через год.
Савелию сделали втык за шашни внутри коллектива и пригрозили санкциями. Крымов заступился за подопечного, напомнив о грешках самих судей. Дело спустили на тормозах.
К «большой рыбалке» они готовились больше года. За это время их отношения из профессиональных превратились в родственные. А это непростительная ошибка при их работе. Но они были живыми людьми, молодыми, полными сил мужчинами. С огромными привилегиями – атрибутами принадлежности к тайной власти.
Когда они оказались в стране проведения операции, им понадобилось время, чтобы адаптироваться и начать действия по вербовке клиента, очень важного для обороноспособности СССР.
Разработка шла успешно, рыба клюнула на наживку.
Но вдруг в самый ответственный момент рыба забултыхалась и готова была сорваться с крючка.
Они заходили с разных сторон, но улов уходил из-под носа.
Этого бы им не простили.
Поступил приказ – уничтожить объект.
...Да, да, Ниночка, а как ты думала... Мы с твоим отцом были частью системы, я бы даже сказал, активной частью, уверенной в своей правоте. А самодовольная уверенность в своей правоте приводит к цинизму, к жестокости, которая становится нормой. Для нас это была работа. Как для других работа – писать музыку или точить детали. И то, что мы искренне верили в свое дело, только усугубляло ситуацию. Во-первых, слово «искренне» ничего не объясняет в подлых поступках. А во-вторых, если ты действовал осознанно цинично, то потом так же цинично мог отречься от того, что делал. Искренний же мудак – мудак безнадежный.
Блаженный Августин сказал: «Непонимание – не извинение. Непонимающие пойдут в ад».
Нам приказали уничтожить объект. Но как? Его охраняли двадцать четыре часа в сутки.
Самому объекту объяснили, что его окружают не только друзья. Он стал пугливым как лань.
На этих страхах мы и решили сыграть. В спецшколе учили, что правду можно выдумать и навязать врагу или партнеру как истинную, но по каким-то причинам ему неизвестную. Особенно это касается своей правды, которая есть у всех. И самый надежный помощник при этом – блеф.
Объекту в ходе вербовки дали понять, что существует кассета с компроматом на него. Чистый блеф, но, понимая, что практически у всех в шкафу имеется парочка скелетов и почти каждый, особенно из таких высоколобых, к которым принадлежал наш разрабатываемый, мучается этой самой своей правдой, мы не сильно рисковали. Он же, не будучи профессионалом и страшась полностью открыться своему дружественному окружению, заглотил наживку.
Он согласился встретиться. В последний раз и на своих условиях: я должен приехать один, объект же – в сопровождении охраны, которой я разрешу обыскать себя.
Встречу назначили в центре города, в моей машине, и времени мне давалось десять минут – на прослушивание пленки. Охрана оставалась снаружи, так как он не хотел посвящать в компромат никого.
После обсуждения условий наше начальство дало добро. Приказали соглашаться на все. Мое дело – заманить его в машину и продержать в течение хотя бы десяти минут. Об остальном должны были позаботиться другие агенты по выходе объекта из машины – мало ли случайных прохожих на улице, с зонтиками или иными полезными предметами...
Встреча должна была состояться через три дня.
Мы с твоим отцом ликовали – наша часть задания выполнена блестяще. Остальное – за другими специалистами. Плюнув на предосторожности (нас не должны были видеть вместе), мы крепко это отметили. Домой я вернулся часа в два ночи.
Там меня ждали. Гости, не дав зайти в квартиру, корректно, но настойчиво предложили проехаться с ними. Пришлось принять приглашение.
В эту ночь я попал к сотрудникам спецслужбы страны пребывания. Не будем уточнять как – у них были свои приемы и свои агенты. Они вышли на меня, чтобы спасти мне жизнь. Не за просто так, конечно.
Сначала я не хотел верить тому, что мне рассказали, несмотря на наличие подозрительных деталей операции, в которые меня ткнули носом. Тогда они показали фильм, предварительно предоставив весомые доказательства того, что он не фальшивка. Это была видеозапись, зафиксировавшая процесс минирования моей машины моими же коллегами. Мы с объектом должны были взлететь на воздух.
У меня за эти два раза по десять минут просмотра (я посмотрел запись дважды), как, говорят, случается перед смертью, вся жизнь пробежала перед глазами. Причем просматривал я обе эти пленки (одну реальную, другую, хоть и мысленную, но от этого не менее яркую), держа оголенные электрические провода в зубах. По крайней мере, у меня было такое ощущение.
Меня обуяла яростная ненависть – от живота веером. Я чуть не задохнулся.
Переведя дыхание и неимоверным усилием воли заставив себя выплюнуть эти провода, я понял банальную вещь (банальную для организации, на которую работал, – за время службы я сталкивался с подобным, но, как все смертные, когда речь идет о смерти, считал, что со мной такого не произойдет) – я пешка в большой игре, меня подставили. Слили-с.
Я почувствовал то, что наверняка чувствовал великий и несчастный утопист Зорге. Ему не только не верят на родине-уродине, той самой, ради которой он жил и работал, подвергая себя смертельной опасности, но и записали в список врагов народа.
В общем, как говорится в народной кэгэбэшной поговорке: даже если вы точно знаете, что у вас мания преследования, это вовсе не значит, что за вами никто не гонится.
Я в ловушке.
Известно – когда нет выбора, как правило, принимается самое правильное решение. Потому что оно единственное. В моем случае решением было – бежать. Исчезнуть. Раствориться в природе. Чтобы сохранить шкуру, оболочку. Потом ее можно будет наполнить любым содержимым. Я в тот момент так думал.
Знает ли Крымов о том, что меня решили убрать вместе с объектом?
На пленке я узнал несколько лиц, но твоего отца там не было. Новые друзья, приводя неопровержимые доказательства моего размена, упомянули знакомые имена, но и среди них не было имени Крымова. И все же... Я не верил теперь никому. Операцией руководил Крымов. Более того, он был ведущим, а я – ведомым. Если они вышли на меня, как могли ничего не знать о Крымове? Насколько Крымов в курсе? Не сотрудничает ли он с новыми друзьями? Или эти друзья только для меня новые? Возможно, он таким образом старается предупредить меня, не рискуя собственной головой напрямую? А если не сотрудничает?.. А если знал о планах руководства и не предупредил?.. Значит, сдал меня... А если не знал?.. Если все было решено за его спиной?.. Значит, подставляют и его самого...
