Норман Льюис - День лисицы. От руки брата его
Пошарив вокруг, Коста нашел лесу, потянул за нее, и бурное содрогание сразу прекратилось, словно он выключил какой-то источник энергии. Он повел рукой по лесе дальше и обнаружил, что расщелину полностью закрывает нечто большое, скользкое и гладкое. Сначала ему показалось, что он тронул что-то очень твердое, ребристое и неподатливое, но, когда его пальцы наткнулись на пружинистый круг громадного глаза и обвисшую мякоть огромного толстогубого рта, все сразу стало ясно. Раздвинув рыбьи губы, он нащупал лесу, почти перетертую там, где она проходила сквозь тесно посаженные иглы зубов. Он вытащил нож, стараясь нащупать два места, не защищенные панцирем костей. Под таким углом всадить нож в глаз было невозможно, но имелось еще одно незащищенное место — на горле. Он ударил, острие ножа угодило в твердую поверхность, чуть скользнуло, и нож вошел вглубь. Шесть раз вонзал он острие, каждый раз дотрагиваясь костяшками пальцев до неподатливой рыбы, которая, не дрогнув перед оружием, до предела напрягала железные мускулы, удерживаясь в расщелине при помощи растопыренных жабр.
Легкие Косты были готовы лопнуть. В полном изнеможении он начал выбираться из пещеры, из последних сил проделывая нужные движения. На какой-то момент он оказался замурованным в зеленоватом айсберге, на него нахлынула боль, временно заглушенная нервным напряжением, уши почти лопались, и сознание мутилось. В следующий момент он очутился в теплой ванне верхнего слоя воды.
До самого полудня он лежал в какой-то прострации, привычные прибрежные шумы будили и снова убаюкивали его, лодка мягко покачивалась, припекало солнце. Иногда, очнувшись от дремоты, он видел небо; сквозь едва разомкнутые веки оно казалось фиолетовым. Служившие наживкой рачки-отшельники смело карабкались по бортам лодки и, забирая вбок, ползли по тыльной стороне его рук. Жук, известный под названием «фараонова маска», покружил над ним, опустился, как крошечный геликоптер, и отведал выступившую из уха капельку крови.
Разбудили Косту обдавшие его брызги: море разыгралось и потемнело, ветер гнал белые барашки, и волны уже по-новому, нетерпеливо, бились о борт лодки. Чтобы немного согреться, Коста надел фуфайку и рубашку и заправил их под пояс. На этот раз он хотел добраться до пещеры как можно быстрее, чтобы не перенапрягать легкие, и потому, ныряя, прихватил два тяжелых звена старой якорной цепи, чтобы, достигнув дна, их бросить. Он вслепую прошел сквозь бурлящий вспененный слой воды, держась подальше от тех мест, где волны бились о скалы, и погрузился в неподвижные глубины, в леденящий холод и сверкание подводной арктической ночи. Через семь секунд после того, как он покинул лодку, и имея в запасе тридцать секунд, достиг пещеры, где, словно по орбите, двигались любопытные рыбешки, — он просунул руку в расщелину, стараясь найти лесу. Все эти часы из меру непрерывной струйкой вытекала кровь, которой у нее вообще было немного, и сейчас рыба должна была совсем обессилеть. Но и в смертельной агонии, потеряв сознание, она все еще продолжала бороться, по живучести не имея себе равных среди теплокровных земных животных.
Коста нашел лесу, потянул и почувствовал упорное сопротивление. Потянул сильнее — отчего немедленно удвоился расход кислорода в легких, — и леса слегка подалась, чуть вибрируя, готовая лопнуть. Продолжать тянуть ее было рискованно, и Коста обмотал лесу вокруг левого запястья. Упершись в скалу коленями и левым плечом, он нащупал правой рукой глаз рыбы, запустил в него указательный и средний пальцы и, уцепившись за глазную впадину, изо всех сил потянул к себе. Коста почувствовал, что рыба подается — она вышла из расщелины неожиданно легко, словно лежала в смазанном жиром углублении. Громадная, с разинутым ртом, она была прекрасна в своем жабьем уродстве. Тело ее еще раз страшно содрогнулось, едва не переломив Косте запястье. Он был совершенно обессилен — как будто пытался сдерживать разъяренного быка. Рыба сильно ударила его, подтолкнув к выходу из пещеры. В отчаянии он вытянул руку, в которой держал лесу, вонзил пальцы во вторую глазную впадину и, нелепо обняв рыбу, которая ранила его острыми плавниками, увидел прямо перед собой ее огромный, безнадежно разинутый рот и кроваво-красное пульсирующее горло. Сначала сверху находился Коста, а потом меру, колотившая хвостом и напрягавшая все силы, чтобы сбросить его. Но ослепшая рыба позволила вывести себя из пещеры, и как раз в эту минуту у Косты лопнула барабанная перепонка, а море перевернулось, так что, глядя вниз, он увидел его покрытую пеной поверхность, и, продолжая бороться, не выпуская из объятий рыбу, он очутился в бурлящем сиянии бьющихся о скалы волн. Впоследствии ему так и не удалось вспомнить, каким образом он добрался до лодки, как сумел затащить в нее огромную рыбу и взобраться сам.
Глава XXIII
Темнота сгустилась, но Коста мог определить, где находится бухта, по огонькам ацетиленовых ламп на лодках, которые отчаливали от берега и уходили в море на ловлю сардин, медленно прокладывая по черноте воды светящийся след.
Пока ночной мрак не скрыл ее, Коста не спускал глаз с рыбы, с ласковым любопытством наблюдая мельчайшие подробности последних минут ее жизни:-вот уж совершенно поблекли краски, в последний раз вздрогнули жабры, навсегда сжались челюсти и остекленели выдавленные глаза. Она лежала перед ним, чуть запятнанная кровью, сухая и темная, дно лодки под ней побурело, и планки украсила россыпь чешуек — след последних яростных конвульсий. «Ну и рыба», — подумал он. Фунтов сто, не меньше. А может, и сто десять. Никогда уж больше он такой не поймает, да и не увидит. Как жаль будет расставаться с ней, видеть, как она переходит из его рук в руки профанов, не посвященных в трагедию и таинство ее поимки, которые осквернят ее, искромсав на куски. Будь обстоятельства иными, Коста целый день продержал бы ее на рынке в холодильнике, чтобы продлить восхитительное чувство обладания и чтобы дать время всей деревне почтительно подивиться на рыбу… Но времени не было. Как только он доберется до рынка, ему придется сразу же созвать всех трех перекупщиц и устроить аукцион, и через три минуты все будет позади: ему заплатят деньги и драма завершится. Он уже видел лица этих трех закутанных в черное, пропахших рыбой гарпий, которые привычно схватятся друг с другом, набивая цену, но не сумеют на сей раз скрыть за пренебрежительной миной своего изумления.
Семьсот песет. Так он оценил ее. Может, и на несколько песет больше — если учесть наехавших дачников, с которых не грех и содрать за такую редкую рыбу. Перекупщица, которая купит у него рыбу, распродаст ее по кускам, получив триста песет барыша (на эти деньги они с матерью могли бы жить целый месяц), нажившись на том, что раз в жизни Косте привалило счастье. Такую удачу перекупщик всегда с тобой разделит, а уж неудачи предоставит расхлебывать тебе одному. Будь рыбаки поумнее, давным-давно бы надо было организовать кооператив, тогда б этих перекупщиков можно и побоку, размышлял Коста, да где уж там. Как бы то ни было, семьсот-то песет он получит, а когда деньги будут у него в кармане, он разыщет Молину и, сто раз извинившись, объяснит, в каком критическом он положении, и попросит его уплатить за комнату и стол за неделю вперед. Это будет уже девятьсот пятьдесят песет, плюс деньги на ведение хозяйства, которых должно быть уж никак не меньше недостающих пятидесяти песет. И вот в десять вечера, как раз когда муниципальный курьер закрывает свою контору, Коста придет к нему с запечатанным сургучным пакетом, в котором будут лежать деньги и на котором он с двух сторон аккуратно напишет печатными буквами фамилию Элены и ее адрес. Курьер выдаст Косте расписку и на ночь запрет пакет в сейф. Тогда уж Коста сходит к доктору, чтобы тот полечил ему ухо.
До тех пор ухо подождет. Острая, то пульсирующая, то сверлящая боль сменилась болью вполне терпимой, а вечерняя прохлада взбодрила Косту. Силы вернулись к нему, и он греб, пока мимо не проплыл и не потонул во мраке последний темный силуэт, закрывавший от него вход в бухту. Навстречу выплывала лодка с зажженными фонарями, и, повинуясь внезапному порыву, Коста стал грести прямо на нее — ему хотелось, чтобы рыбаки увидели его рыбу. На мгновение его залило желтым светом, а потом лодка в своем светящемся ярко-синем ореоле проплыла мимо, унося в темноту ряд лиц, сначала с интересом посмотревших на него, а потом отвернувшихся;' «Ну, не увидели, так завтра услышат», — подумал Коста.
На берегу у самой воды в свете лодочных фонарей слонялось несколько парней, едва вышедших из школьного возраста.
— Кто хочет заработать пару песет? — крикнул им Коста. — Помогите мне дотащить рыбу.
Ему никто не ответил, и парни исчезли в темноте, словно и не слышали его слов.
Потащу сам, решил Коста, мне же лучше. Он кое-как взвалил рыбу на спину, закинув за голову руки, вцепился пальцами в жабры и стал с трудом взбираться на берег. Ноги вязли в м©кром песке. Где только возможно, он приваливал рыбу к борту лодки и переводил дух. Тонкие гладкие жаберные косточки впивались в суставы пальцев. В ухе что-то лопнуло, и из него потекла струйка теплой крови.
