Пьер-Жакез Элиас - Золотая трава
— Скажи мне, Ян, ведь ты все знаешь, сколько ветвей у этой звезды?
— Их у нее пять, сынок. Столько же, сколько пальцев на руке. И нас здесь тоже пятеро в руках у звезды. Она нас не выпустит.
— Ален Дугэ, — говорит Корантен, — возможно, ты хорошо сделаешь, поделившись с нами теми бедами, которые тебя угнетают. Тогда каждый из нас сможет взять на себя их частицу. И тем не менее мы все станем спокойнее, чем прежде. В команде, если страдает всего лишь один из ее членов, всем другим — не по себе.
Ян Кэрэ поддерживает:
— Скоро у нас будет и питье, и еда и мы сможем вытянуться в постелях. Но ты, Ален Дугэ, ты не обретешь покоя ни за едой, ни во сне. Телесная лихорадка пройдет, но не другая. Смелее! Выбрось за борт то, что тебя угнетает.
Он решается наконец, сын всех Дугэ. После спектакля, который он только что отгрохал и который теперь осознал, лучше уж исповедаться до конца. Ни один из них никогда не проболтается.
— Я выложу ее перед вами, свою беду. И никто из вас не сможет взять на себя ни единой ее частицы. Уже много лет меня тянет к Лине Керсоди, дочери Лик Малегол. Прошло три недели с тех пор, как я предложил ей себя в мужья. Три недели, как я потерял вкус к жизни. Она мне сказала «нет».
Он умолкает, а Корантен тотчас же возмущенно протестует:
— Я тебе не верю. Ты ее неправильно понял.
— Она сказала «нет». Я пришел с моей матерью, которая надела свой самый красивый головной убор и совсем новую шаль. Лина Керсоди сказала «нет», даже не спустившись с лестницы, не удостоив нас своим присутствием. Потом, плача, бросилась к себе в комнату.
— Не привелось мне общаться с плачущими девушками, — говорит Ян Кэрэ, — со мной они всегда смеются. Я даже нахожу, что чересчур много смеются. Когда мне впервые удастся заставить девушку заплакать, я ее уже не выпущу. Даже если она и скажет «нет». И главное, как она сказала это «нет», Лина Керсоди? Существенно, когда вам отказывают, напрягшись, поджав губы, с жестким взглядом. Тому, что слышал, нельзя придавать значения — будь то «да», будь то «нет». Важно только то, что видят. Ты видел ее плачущей?
— Я ее вовсе не видел. Когда я услышал ее рыдания, я был на улице.
— Она плакала именно потому, что сказала «нет». Возможно, она сказала «нет», чтобы взять над тобой верх. На ее глазах растаяла семья Дугэ. Она боится за тебя, боится за свое будущее тоже. И этот неразумный страх привел ее в невменяемое состояние, как только что совсем по другим, но столь же несущественным причинам это произошло с тобой. Да, оба вы одного поля ягоды! Как только мы пришвартуемся, сейчас же иди к ней. Я тебя волоком потащу, если понадобится. Она скажет «да».
— Она не может сказать «нет», — безапелляционно заявляет юнга Херри, — я еще только начал учиться в школе, когда все ученики уже говорили, что Лина Керсоди — невеста Алена Дугэ. Вы оба как в старых сказках, где Жан должен совершить чудеса, чтобы жениться на дочери короля Ирландии. Они могут даже испытать разочарование после свадьбы — ведь сказка-то окончится. Я уже вырос, а Лина Керсоди все еще остается дочерью короля Ирландии, а ты, Ален Дугэ, проходишь последнее испытание на море, чтобы окончательно ее заслужить. Последнее испытание.
— Понаторел же этот Херри, — радостно ворчит Корантен. — И где только он понабрался всего этого?
— А все у деда Нонны. Не очень-то часто ему хочется говорить о чудесах, но я так приставал к нему, когда был совсем маленький, что ему волей-неволей пришлось кое-чем со мной поделиться. Но ни за что на свете не хотел он говорить мне об этой золотой траве, крестной нашего судна. Вот почему я и нахожусь тут. Пьер Гоазкоз рано или поздно выложит мне, что он о ней знает. А может быть, кто-нибудь из вас?
Ответа не последовало, однако все трое матросов повернулись к Пьеру Гоазкозу, который находился позади них, но все слышал. Он почувствовал, как тело его несколько согревается. Он напряг всю волю, чтобы пересилить себя, и почувствовал наконец, что рука его способна держать штурвал, который у него под боком. И язык тоже стал наконец ему повиноваться. Он зовет:
— Ян Кэрэ!
— Я тут.
— Расскажи ему о золотой траве. Малыш вполне это заслужил.
— Но это ведь как раз ты…
— Слишком поздно. Как мы говорим по-нашенски — я, того гляди, отдам концы. Расскажи ему о золотой траве так, как ты, по-своему, мне рассказывал, когда пришел просить меня взять тебя на мое судно. Расскажи и для меня! Мне остается мало времени, чтобы послушать тебя еще раз. Потом я приведу вас на берег. Обещаю.
— Ты ведь знаешь, что это всего лишь крестьяне Из моей местности говорят…
— На земле и на море существует лишь одна золотая трава для всех смертных, крещены они или нет. Расскажи нам, как властитель… забыл уже, какой страны? Трэморэ. Как властитель Трэморэ повстречал золотую траву.
Это произошло в день всех святых. Для нас этот день всегда в центре всех наших грез.
— А сейчас ночь под рождество. Но золотая трава неподвластна ни месту, ни времени.
— Если тебе так угодно…
Ян Кэрэ усаживается на форштевень. Корантен не сдвигается с места, ему всегда хорошо там, где он есть. Ален Дугэ выпрямляется, прислонясь к борту барки. Он вполне пришел в себя. Юнга, поколебавшись, садится верхом на передней банке. Он не хочет потерять ни одного слова из того, что будет сейчас сказано и чего он, разумеется, никогда больше не услышит, разве что только из собственных уст, если ему вздумается однажды поделиться тайной. И вот раздается голос Яна Кэрэ, куда более торжественный, чем голос священника из Логана, хотя тот умеет придать произносимым им фразам силу, способную расшевелить верующих.
«Я расскажу вам о золотой траве под ее подлинным именем. Это имя пугает многих людей, оно звучит для них плохим предзнаменованием, потому что они изо всех сил цепляются за свои смертные тела. Но Пьера Гоазкоза, назвавшего этим именем свое судно, оно не испугало, он решился поставить ловушку этой самой траве. И нас всех оно тоже не испугало, потому-то мы и находимся на этом судне. Но надо вам сказать, что в моем краю это растение известно под именем Аллилуйя. Это несколько успокаивает христиан, потому что слово это они слышат в церкви. В других местах ее зовут иначе. На самом деле золотую траву каждый может называть как ему заблагорассудится, он ее узнает только тогда, когда будет сам ею узнан. И только тогда от нее будет толк. Вы подумаете, что я несу бессмыслицу, но только так и можно говорить о золотой траве. Она вне всякого разумения, для нее любое окажется чересчур низменным. Послушайте, что мой отец, до того, как его поразила под деревом молния, рассказывал о властелине Трэморэ. А для моего отца та молния и была, возможно, золотой травой.
Мой отец услышал эту историю от своего двоюродного брата Фанша Лукаса, старого слуги из замка Трэморэ. Этот Фанш Лукас, да простит его бог, умер, а от замка Трэморэ осталось всего лишь несколько обломков стен, и никому точно не известно, где эти развалины находятся. Если бы кто-нибудь знал это теперь, возможно, смог бы и он сорвать растение Аллилуйя, которое дает возможность попасть на тот свет и вернуться оттуда обратно с единственным желанием возврата туда же. Но тот, кто хочет пережить это приключение, должен обязательно обладать душой, предназначенной для чистилища. Избранных или осужденных уже никогда не увидят в нашем низменном миру — их задержат или в раю, или в аду. Число первых не очень велико, и их скромность не позволяет им думать, что их спасение обеспечено им без слова покаяния. Вторых — легион, но они почти никогда не осознают своих преступлений, и самые худшие среди них всегда надеются не попасть в лапы к сатане. Вот и получается, что любой христианин, который найдет растение Аллилуйя, не очень-то рискует, решившись отправиться взглянуть на оборотную сторону нашего мира и даже пробыть там несколько дней, несколько лет или несколько веков, ведь время-то там теряет свои измерения.
И тем не менее так получается, что очень немногие отважились по собственной воле пройтись туда. Да и растение-то Аллилуйя нашли они совершенно случайно. Но, возможно, что это само растение их отыскало? Возможно, святое провидение находит нужным время от времени напомнить людям, что их ожидает вечная жизнь на другом свете — ином, чем тот, в котором они живут, если только он не такой же, а всего лишь очищенный от ложных представлений, но ведь при жизни этого не узнаешь. Однако, надо правду сказать, люди делают все возможное, чтобы прогнать из головы мысли о том, что принято называть смертью, и о том, что за ней последует. Вот почему они и шагают по жизни, задрав голову, из страха поддаться искушению и сорвать растение Аллилуйя, если оно случайно попадется им на пути. Поэтому-то они и постарались изо всех сил забыть, а Фанш Лукас — первый среди них, где на самом деле находится замок Трэморэ, на землях которого видели это растение в последний раз. Не отыскивайте его, если хотите жить спокойно, и не воображайте, что из стен любых безымянных развалин, которые были некогда гордыми обителями, а потом, пока крыша не рухнула, стали жилищем для лошадей и коров, не думайте, что именно оттуда вышел однажды Жан-Пьер Даудал, хозяин Трэморэ, чтобы еще до полудня очутиться в стране умерших, и всего лишь потому, что, нагнувшись, сорвал неизвестное ему растение.
