Юрий Козлов - Изобретение велосипеда
Некоторое оживление произошло за неделю до последнего звонка. В этот день Инна Леннер подошла к столу, за которым сидели Гектор и Таня, и бросила на стол газету.
— Вот, — сказала Инна. — Почитайте, пока время есть…
Таня и Гектор побежали глазами по серым газетным строчкам.
— Это же про собрание! — удивилась Таня.
— Гляди-ка ты! — откликнулся Гектор. Он рассматривал карикатуру. Пузатый капиталист с огромной сигарой во рту срывал с дерева мешки. Рядом стоял худющий пролетарий и тоже тянулся к мешкам. Но в отличие мешка капиталиста, на котором был изображён знак змеевидного доллара, на мешке, к которому тянулся рабочий, было написано: «Инфляция. Рост цен. Безработица».
— Ифигенин! — прочитал Гектор подпись под статьёй.
— Смотри, сколько начирикал! — сказала Таня.
Статья занимала целый подвал. Называлась она:
«Собрание, которого не было».
«Я помню своё первое комсомольское собрание, — так вдохновенно начал статью Толик. — Жду начала собрания, — читала вслух Таня. — Класс великолепен в своём равнодушии».
— Очень интересно? — спросил Гектор.
— Не мешай! — сказала Таня.
«Были речи. Были стилистически не очень точные, но довольно убедительные речи в защиту провинившихся. Были даже вдохновенные скандирования, перед которыми дрогнули самые строгие (я, естественно, имею в виду взрослых, присутствующих на собрании, поскольку назвать взрослыми десятый «Б» остерегаюсь)».
— Какой Толик хитрый, — сказала Таня. — Ни одной фамилии в такой большой статье. Зачем он её написал?
«Я смотрел в лицо непроницаемого десятого «Б», и виделся мне фантом хитрого-прехитрого человечка, ловко убежавшего от полемики, равнодушно прослушавшего выступления и под конец оправдавшего провинившихся, — а вдруг и со мной такое случится?»
— Есть такой аэропорт в Лондоне — Хитроу, — сказал Гектор. — Там опять бастуют диспетчеры… И фамилия есть такая Хитрово… Или Хитрого?
Зазвенел звонок. Столы задвигались. Гектор вспомнил, что совершенно не учил физику. Ой, Инга Павловна!
«И эта всеобщая весёлость меня насторожила. Да, было весело. Да, были потуги на искренность. Короче, было всё, не было только… комсомольского собрания. Хотя начал его комсорг Алексей Казаков неплохо…»
— Где Казаков? — громко спросил Гектор. — Где наш неплохой начинатель?
— Как ловко Толик всё повернул, — сказала Таня. — Писатель… Интересно, что мы дальше делать будем?
— Ничего, — ответил Гектор.
— Не будем его опровергать?
— Ну а кто будет этим заниматься?
— Все вместе!
Гектор в ответ развёл руками.
— Вот-вот, — усмехнулась Таня.
— Время сейчас не такое, — ответил Гектор. — Все же день и ночь занимаются…
42
Александр Петрович собирался в Хотилово. Машина стояла около подъезда. Карай неистовствовал. Он тоже уезжал. Александр Петрович и Гектор носили к машине сумки, вещмешки с книгами, консервами и всякой рухлядью, ненужной в городской квартире. Татьяна Михайловна простилась с мужем ещё утром, перед уходом на работу.
— Я всё забываю тебе передать привет от Ифигенина — сказал Гектор отцу. — Он звонил первого мая…
— Он заходил ко мне, — рассеянно ответил Александр Петрович.
— Заходил?
— Заходил.
— Зачем?
— Что? А… Не помню… Так просто заходил… Я ошейник новый случайно не забыл?
— Зачем приходил Ифигенин?
— Или я его в рюкзак сунул? — Мысленно Александр Петрович уже был в Хотилове, в бревенчатом доме, стоящем напротив остановки в низине, где недалеко течёт речка, виднеется на бугре церковь, где письменный стол поскрипывает, когда Александр Петрович опирается на него локтями.
— Ифигенин, наверное, просил мне ничего не говорить?
— Ты о чём?
— Хочешь, я скажу, зачем он приходил? Он показывал тебе статью!
Александр Петрович вздохнул.
— Ну и что?
— У нас никто не понял, зачем нужна эта статья? Комитету комсомола положено делать оргвыводы, а какие оргвыводы можно сделать, когда учиться три дня осталось?
— Это уже ваше дело…
— Значит, ты читал статью ещё до того, как она была напечатана?
— Читал.
— И ты считаешь, что Ифигенин прав?
— Ифигенин способный человек…
— Ты же был на собрании! Ты всё видел! А что он написал?
— Почему ты так переживаешь? Считай, что это просто его журналистский опыт…
— И ты не выгнал его, когда он пришёл с этой статьёй?
— А, собственно, почему я должен был его выгонять?
— Я бы на твоём месте его выгнал…
Александр Петрович пожал плечами.
— Ты же был на собрании! Неужели ты ничего не понял?
— Когда я приеду, у тебя будет аттестат, — сказал Александр Петрович. — Если в университет не поступишь, хочешь, устрою к Лунину в газету?
Гектор смотрел на отца и думал, что, как только машина скроется за поворотом, он закурит сигарету, а потом пойдёт в свою комнату, поставит новую пластинку и откроет окно.
— И всё-таки, — сказал Гектор. — Я бы на твоём месте не стал помогать ему с этой статьёй…
— У нас ещё будет время об этом поговорить…
— Нет, — сказал Гектор. — Мы больше об этом никогда не будем говорить…
— Кстати, — сказал Александр Петрович. — Эта учительница… Алла Степановна… У неё есть телефон!
— Телефон? — удивился Гектор. — Ты хочешь ей позвонить?
— Не твоё дело, что я хочу, — ответил отец. — Узнай, пожалуйста, её номер и пришли мне его в письме… Я ей позвоню из Хотилова…
— А как я должен узнать её номер? Подойти и спросить?
— Подойди и спроси…
— А если телефона нет?
— Тогда пришли мне её адрес, — Александр Петрович постучал по ветровому стеклу. Карай залаял.
— Наверное, мне не следует задавать этот вопрос, — тихо сказал Гектор. — Но зачем тебе её адрес?
Александр Петрович с интересом посмотрел на сына.
— Я сейчас сам заеду в школу…
— Ты… Ты… — Гектор вдруг покраснел. — Я… никогда не говорил с тобой на эту тему… Но ты… считаешь мою мать своей женой?
— Ого! — Александр Петрович вертел на пальце брелок с ключами от машины. Звенели ключи, как колокольчики. — Я не заслужил этого упрёка, — сказал Александр Петрович.
— Я и так всё время молчу, — сказал Гектор. — Но я же вижу, вижу, что мать несчастна!
— Ты ошибаешься, — ответил Александр Петрович. — У неё есть муж, сын, работа, деньги, хорошие книги… Она не так уж несчастна. А что касается адреса учительницы, то это… Ну, это, одним словом, не то, что ты думаешь… Впрочем, я признателен тебе за заботу о моей нравственности… — Александр Петрович неловко обнял сына. Потом сел в машину и включил мотор. Гектор стоял около машины и внимательно смотрел на отца. Александр Петрович махнул рукой и улыбнулся. Гектор тоже махнул рукой.
Машина тронулась. Потом постояла немного у светофора и исчезла за поворотом на площадь Восстания.
43
Всё, что продолжается слишком долго, постепенно превращается в привычку. Последний, девятый, экзамен по истории и обществоведению Инна сдала самой первой. Она вышла в коридор — пустой и ровный, посмотрела на мраморного Чебышева, понимающе усмехающегося сквозь пенсне, и неожиданно рассмеялась. Всё! Это было как сон! Сегодня вечером Инна получит аттестат, завтра ещё какие-то справки и характеристики — и со школой покончено! В солнечных лучах плясали вальс пылинки.
Выпускной вечер начнётся в семь часов. До семи Инна вымоет голову и расчешет волосы. Она не будет делать причёску, прелесть её волос в свободном падении, как выразился когда-то давно Костя Благовещенский. Инна вспомнила, что он отвечает сразу же за ней. Она побежала по ступенькам вниз — на школьный двор, на горячий асфальт, на улицу, вдруг изменившуюся и переставшую быть родной. Десять лет изо дня в день ходила Инна по этой улице. Сначала маленькая девочка с бантом, как парашют над головой, потом девушка-подросток — пугливая и молчаливая, теперь почти взрослая девушка, уверенная и цветущая, с волосами до середины спины, с белым лицом и надменной улыбкой, с головой, чуть склонённой вправо, со взглядом резкий и чарующим. Инна шла по улице, и разомлевший асфальт, не желая расставаться, хватал её за подошвы. И щедро бросал под ноги нарисованные цветы.
Костя Благовещенский вышел в коридор, но Инны не было. Костя бросился к окну, но увидел только дворника, поливающего асфальт из шланга. Струя радужно переливалась на солнце, словно хрустальная рюмка на длиннейшей ножке. Костя подумал, что примерно через неделю отнесёт документы на восточный факультет, с завтрашнего дня начнёт ходить к отцу на теннисные корты. Там тень, там тишина, там интеллигенты в белых шортах машут ракетками и подыгрывают плохо играющим девушкам, которые надувают губки и сердятся! «Аркадий Аркадьевич! Вы мне совсем не режете! Так неинтересно!» А Аркадий Аркадьевич — загорелый бог с белыми зубами, словно сошедший с рисунков художников и анатомов эпохи Возрождения, на сто процентов состоящий из мышц и мускулов — кандидат наук, а может, недавно вернувшийся из Африки инженер, улыбается иронично и отечески, хотя по возрасту совершенно не годится девушке в отцы. И сияющая с хромом и никелем машина Аркадия Аркадьевича, где руль в кожу одет и где шкуры барсов на сиденьях, тут же рядом с кортом стоит и как бы договаривает то, что сам Аркадий Аркадьевич рассказывать о себе стесняется. А белая юбка девушки нервно прыгает вокруг стройных ножек, и Аркадий Аркадьевич сатанеет, режет, подкручивает, и девушка проигрывает позорно и снова сердится: «Аркадий Аркадьевич! Вы меня совсем не жалеете! Так неинтересно…»
