Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 6 2004)
— Леха, а я не признал сразу. Ты вон какой вымахал, выше меня на голову. Сколько лет…
— Прошло, — согласился Леха, озираясь. — Вот заплутал маленько. На болото сунулся, а там лесные дела, все поделено… — Он задумчиво стряхнул с куртки налипшие листья. — Крутился тут, в сосняке, потом… Да ладно, чего там. Пора мне новую жизнь начинать, выходить на прямую дорогу. Теперь вместе пойдем. Ты-то как здесь оказался?
— Оттрубил побудку, а все и развалилось.
— Бывает, — вздохнул Леха. — Смотрю, ты с горном. Как и прежде — о пионерском счастье гласишь?
— Не-а, так просто несу. Бросить жалко.
Горнист обрадовался встрече, надоело одному брести наугад. Вместе легче. Глядя на Леху, вспомнил детство, лагерь, Верку. Отлегло малость на душе, он заметил, что вокруг не так уж мрачно. Природа, воздух лесной. Только ботинками не худо бы разжиться.
— Как там Верка, не знаешь? — спросил он.
Леха подумал, улыбнулся кисло, поскреб затылок:
— В службе досуга работает. С черными якшается, дура. Я предупреждал. Красивую жизнь ей надо, а красоты там нет никакой.
Горнист посмотрел рассеянно вдаль, где просветлело малость и голубой клочок неба открылся.
Леха поднял ящик, и они пошли.
Вскоре лес поредел, потом кончился. По сторонам дороги необъятное поле, в сухой траве круглятся свежие пни.
— Вон, глянь, — Леха кивнул на ворох опилок у обочины, — лес тут был знатный, со всеми благами, а теперь пустошь. Не растет ничё.
— А дерева где? — удивился горнист.
— На финскую бумагу пустили. Знаешь, гладкая такая, хорошая. Главное — почти задаром. В обмен на спирт и диковинки. Давай-ка остановимся, сигнал надо передать.
— Это как?
— Объясняю, — сказал Леха и поставил зеленый ящик на дорогу. — Мы вместе идем, поэтому должны сообщения посылать Будущему Контролеру…
Горнист вспомнил, что от кого-то слышал уже о Будущем Контролере… Или не слышал, сам додумался.
— Сообщения надо посылать регулярно, чтоб Контролер не обиделся, — продолжал Леха, снимая брезентовый мешок с зеленого ящика, оказавшегося большой военной рацией. — Все обстоятельно докладывать. Обо всем.
Он включил аппарат, взял слуховую трубку, подкрутил блестящее колесико. Рация зашипела, качнулись стрелки на кружках приборов.
Леха вдруг заорал в трубку так, что горнист вздрогнул:
— Как слышно?! Нормально?! Горниста встретил! Да, с трубой! Идет! Ботинок у него нет, босиком чешет. Надо бы выдать!.. Как кончились?! Да нельзя же, осень на носу!
Горнисту неловко стало оттого, что босота его претит Контролеру, он жестом показал: не надо, дескать, ботинок, переживу.
Леха не обратил внимания и продолжал надрываться:
— Да!.. Да!.. Да нельзя без обуви! Будет?! Когда? Мертвец?! Отлично! Нет, погоди, тут лес вырубили… Ага, весь!..
После сеанса связи, пряча рацию обратно в мешок, Леха сообщил радостно:
— С мертвеца снимем. Яловые. Ну что ты глядишь? Контролер сказал, мертвый там, дальше, будет лежать. Зачем ему сапоги? А тебе и портки с курткой нужны. Ничё, оденешься. Крепись, браток.
— Кто этот Контролер? — спросил горнист.
— Оплот трудящихся. Толковый начальник, его единогласно избрали контролировать.
— Может, не надо с трупа сапоги сымать? — усомнился горнист. — У меня деньги есть, купить можем. Вот, смотри.
— Да разве это деньги? — хмыкнул Леха. — Опоздал ты, теперь на такие не отоваришься. Сменили их, разумеешь? Брось свой чирик, не пригодится.
Горнист смял десятку, кинул в траву.
Вспомнил родителей. Захотелось домой.
— Знаешь, Леха, мне бы до дома… родные, поди, волнуются… — сказал он.
— Нет у тебя родителей, — глухо отозвался Леха, — никого у тебя нет. Один ты. Я — не в счет. Дома у тебя тоже нема. Вот. Мы с тобой пойдем дальше, сигналы будем отсылать Контролеру-Оплоту, там, глядишь, жизнь наладится.
Горнист помрачнел. “Как так — совсем один. А родители… Понятно, одни родятся, другие, значит, того… Я уже взрослый, — думал он. — Все равно что-то не так, может, знаний у меня мало?”
— Леха, я умный? Как считаешь?
— Все умные, каждый на свой манер. Ты играть умеешь. Давай смузицируй обеденный перерыв, пора.
Горнист протрубил, а Леха достал из-за пазухи пакетик с сырными бутербродами.
Перекусили.
Пошли дальше. Горнист считал кучевые облака и пни в поле, а Леха рассказывал ему, как по лесу бродил, как женился рано и неудачно. Поведал также о выборах Оплота трудящихся. Как, значит, массы изнемогли, стихийно самоорганизовались, с поправкой на легкое житие, и выдвинули Оплота в Контролеры. Оказалось, Леха с Оплотом на короткой ноге, знаком еще по лесным мытарствам, поэтому при передаче сигналов не церемонится.
Горнист даже порадовался тихонько: с Лехой теперь не пропадешь. Ну а если пропадешь, то не сразу.
Домой больше не тянуло. Зачем, если нет там никого?
Между тем впереди, в поле, показались избы. Стояли они вразброд, без порядка.
Подошли.
Дома пустуют, заколочены, возле одного пасется серая коза с умными глазами. Когда приблизились, перестала траву драть, голову подняла и смотрит: кто пожаловал?
Решили в дом постучаться, узнать, есть ли хозяин, чтоб доложить Оплоту-Контролеру. “Он все должен знать, — сказал Леха, — для нашего же блага. Мы ведь тоже трудящиеся по-своему”.
Горнист взошел на ветхое крыльцо, постучал.
Не отзываются. Толкнул дверь и напугался. В сенях, ногами к порогу, лежит тело в немецком мундире времен Отечественной войны. В глаза бросились яловые сапоги большого размера.
— Леха, мертвец тут! — крикнул горнист на улицу.
Вошел Леха, осмотрел тело.
Черная форма с серебристыми нашивками в виде орлов и молний. Суровое лицо покойника надменно. Массивная челюсть, белесые глазищи открытые. На груди — записка. Леха взял листок, прочел вслух: “Получай, фашистская сволочь, будешь знать, как в „Макдоналдсах” жрать булки, получай, падла, за то, что нас пугал. Рязанские скауты”.
— Кто? — не понял горнист.
— Скауты, это вместо пионерии, дети такие, вот видишь, что делают. На самом деле им повадки фрицевы не по душе, особенно походка — строевым шагом. Давай тяни с него сапоги. — И Леха взял тело за грудки, чтоб не ползло по полу.
Горнист стащил с покойника яловую обутку, надел сам. Китель его тоже надел поверх майки. Осталось только треснувшие синие шорты сменить на портки. Но брюки с фашиста снимать не стали.
— Его упреками извели, видишь, ран на теле нет, — сказал Леха. — Надо Контролеру-Оплоту доложить.
Рацию внесли в избу.
Настроились.
Доложили.
Изба — пуста. Только в красном углу вместо икон стоит старая швейная машинка “Зингер” с педальным приводом. Не ясно, кто здесь жил. Может, фашист (он неприхотлив), может, еще кто.
— Пойдем, — сказал Леха, — у нас впереди много всего, нечего тут с мертвецом сидеть.
Отошли от избы метров на двадцать.
— Э-эй, э-эй, — позвал кто-то сзади.
Оглянулись.
Коза блеет.
Леха вернулся, отвязал скотинку, дал ей зеленое яблоко (все у него припасено), коза изгрызла подношение прямо с руки.
…Чем дальше шли они, тем оживленнее становилось вокруг. В поле встречались кооперативные ларьки и целые деревни с живыми трудящимися. Дорога пересекалась с другими дорогами, появились прохожие — обычные, как везде.
Горнист принялся было считать и запоминать всех, кого видел, на всякий случай, для отчета, а Леха сказал, что так подробно не нужно докладывать.
На путников глазели удивленно, даже пальцами тыкали: вон, значит, чудеса, фашист идет (горниста в кителе за фрица принимали), откуда взялся?
Вечереет.
Вокруг уже многоэтажные дома, граждане снуют, автомобили гудят.
Дышать стало тяжко, будто воздуха не хватает.
Присели на тротуаре, у витрины с женским бельем. Откуда ни возьмись — охрана, убирайтесь, мол.
Потащились дальше, набрели на сквер. Ходили там вокруг лавочек, заглядывали в урны. Бутылки собирали. Леха сказал, что их сдать можно, чтоб харчей прикупить и водочки.
