Наталия Терентьева - Лошадь на крыше
— Лёв, а почему ты до сих пор не женился? — неожиданно для себя самой спросила я.
— Ты же не пошла со мной в театр в пятом классе, — улыбнулся Левка. — Вот я тогда в любви и разочаровался. Понял, что ближе мамы никого у меня нет и не будет.
— Он жива, Лёв? — негромко спросила я.
Он покачал головой.
— Нет. Заболела два года назад и… прямо сгорела на глазах…
— Прости, пожалуйста…
— Да нет, ничего. Я Нельку тогда купил, на охоту с ней пытался ходить… А не женился… Да вот — поверишь? — не успел как-то. Так все быстро в жизни, оказывается, происходит… Помнишь, какой долгой казалась жизнь лет в шестнадцать? А потом все быстрее и быстрее стало… У меня ощущение, что я физтех только в прошлом году закончил. Я считаю время не по годам, а по тому, что придумал, сделал. Знаешь, защищался, кучу лишнего приходилось делать, читать, рефераты какие-то готовить. Потом придумал вот эту программу, докторскую защищал, статьи, книжки писал… Третья сейчас выходит…
Я вдруг подумала — а не зря ли я его про женитьбу спросила? Может, Левка совсем по другой части? Так у него все мило, гладко, так по-девичьи трогательно и невинно… Собачка да книжки… Он увидел мой взгляд:
— А-а-а… Конечно, думаешь, все ли у меня в порядке? Все в порядке…
— Да нет, я не о том. Просто сейчас много мужчин, особенно симпатичных, которые любят друг друга, а не женщин…
Левка нахмурился, а я засмеялась:
— Почему нормальные мужчины так обижаются, если их подозревают в нетрадиционности? Ну, прости, я поняла, что ошиблась. Просто очень у тебя сказочный рассказ про жизнь получился. Или я уже совсем что-то… — Я взглянула на часы. — Может, мы уже посмотрим мои… версии, или как ты их называешь?
— Да, практически все готово. Только это будет на большом экране. Садись вот так, бери сама мышку… Сейчас… Когда появятся картинки, щелкай на любую — произвольно, или на ту, которая тебе чем-то нравится. Они будут почти одинаковыми, ты увидишь. Почти… И хочешь, вот еще для спецэффекта… я купил недавно… Надень стереоскопические очки… Совсем по-настоящему будет… Прочувствуешь все…
Я с некоторой опаской — не люблю ничего надевать ни на голову, ни на лицо — надела большие тяжеловатые очки, закрывающие обозрение с боков, сверху и снизу. Кочкам были приделаны короткие проводки, похожие на антенны. Теперь я видела только экран. На нем появилась моя фотография. И я точно знала, что у меня такой фотографии не было!..
— Лёв, а как ты это сделал… — Я хотела повернуться к нему, но он опередил меня:
— Головой только не верти, закружится.
Я кивнула. В это время фотография стала уменьшаться и повторилась на моих глазах семь раз. Два раза по три в строчку и еще одна отдельно.
Я присмотрелась внимательно. Это была одна и та же фотография. Я стояла вполоборота к снимавшему и смотрела в окно. Разглядеть выражение моего лица возможности не было. Я что-то держала в руках, прижимая это к себе, или же просто обнимала себя руками… Я стала вглядываться. Мне показалось, что я разглядела голову ребенка. Ничего себе!.. На соседней фотографии, изображение было четче. Нет. Нет, конечно, это не ребенок. Это… это кошка. И, похоже, игрушечная… И я улыбаюсь, точно… Хотя нет! Вдруг я увидела очень четко, что лицо мое перерезает ужасный шрам, из-за него мне и показалось, что я улыбаюсь… Ужас! Я перевела взгляд на самую первую фотографию. Да нет же, нет никакого шрама. Он только на той, на шестой, кажется, фотографии… Не буду ее ни за что открывать… Я быстро щелкнула мышкой по первой.
И тут же услышала детский плач где-то рядом. Я не успела обернуться, потому что внизу, под окном, в которое я смотрела, появился Ваня. Он так вырос… Ваня шел, размахивая огромным рюкзаком с учебниками и привязанными к нему за оранжевые шнурки кроссовками, и с удовольствием сшибал рюкзаком посаженные по бордюру тюльпаны.
— Ваня! — закричала я.
Я прекрасно услышала свой голос. И увидела, как Ваня, повернув ко мне голову, скорчил страшную рожу и показал мне кулак. Ну надо же… Я тоже показала ему кулак и быстро пошла в другую комнату, где плакал малыш.
Я точно знала, что кроватка стоит слева от двери. Да, конечно. Только я никогда не видела эту комнату… Хотя вот знакомая люстра, детская, с шариками… Она же висела в старой Ваниной комнате! Он, еще маленький, все пытался снять с нее шарики: ставил книжку на книжку и тянулся кверху. Я взяла малыша на руки и в то же мгновение поняла, что это — мальчик, и зовут его Илюша. Увидев меня, малыш плакать перестал и головкой ткнулся в мою грудь. Да, его же пора кормить… Я смотрела, как малыш чмокает губками, и знала, что сейчас что-то произойдет. И точно — входная дверь с громким стуком распахнулась, и в квартиру ввалился совершенно пьяный Коркин.
— Плесень! — заорал он с прохода. — Ты где там прячешься?
Я вышла в прихожую с маленьким Илюшей на руках.
— Илья! Ты что так… — Я увидела, что он совершенно грязный. Роскошное черное пальто было вымазано чем-то светлым и очень неприятным…
— Что?! Ты еще спрашиваешь? Ты, белковая плесень! Что ты стоишь, смотришь? Да я повешусь с тобой! Понимаешь? Повешусь! Вот так! — Он передавил себе горло рукой и захрипел, показывая, как он будет вешаться.
Стенки вокруг него, вероятно, закачались, и он, растерянно озираясь, стал хвататься за них руками, пока наконец не упал лицом на телефонный столик. Как это часто бывает с пьяными, лицо у него совершенно не пострадало, а новый многофункциональный телефон при этом разбился вдребезги. Услышав крик, малыш снова начал плакать. Коркин, не глядя, нашарил рядом с собой беспроводную трубку и кинул ею в меня. Я успела увернуться. И щелкнуть мышкой. Картинка застыла.
— Фу-у… — Я перевела дух и сняла очки. — Левка… Ужас какой… Зачем ты это сделал?
— А что там было? — с любопытством спросил Левка.
— Как? Ты что, не видел? Экран-то один. Вот, перед тобой висит…
— Экран-то один… — засмеялся Левка. — Ладно, смотри дальше.
Я навела курсор на следующую фотографию. Теперь я уже точно видела, что они совсем разные… Почему же вначале изображения показались мне похожими? Или они не сразу стали разными? Ну конечно, вот этой вообще не было… Я тоже стою вполоборота, как на первой, но смотрю вовсе не в окно, а на море. Я быстро щелкнула по ней мышью.
Ваня закричал мне из моря:
— Мам, сколько можно там стоять? Ты обещала сплавать со мной за буйки!
— Сейчас, Ванюша… — Я потрогала воду ногой. Как он сидит в такой холодине, ни за что не зайду…
— Боишься? — Кто-то подошел сзади и обнял меня за плечи. Я ощутила знакомый запах старинного одеколона «Фаренгейт» и обернулась. Это же Кирилл Сергеевич, мой муж… Куда-то подевался его живот, но залысины стали больше, хотя при загорелой коже они не так ужасно смотрятся… Ему вообще идет загар. И, пожалуй, непривычно короткая стрижка тоже. — Хочешь, я на руках тебя занесу?
— Не надо, — ответила я и, освободившись от его рук, стала входить в воду. Кошмар, как холодно, никогда не войду, больше не сделаю ни шагу мне просто плохо от такой ледяной воды… Как же все эти люди плавают и смеются?
— Вот и умничка. — Кирилл Сергеевич вошел в воду за мной и опять попытался обнять меня, теперь уже за талию. Что же ему так хочется прилюдно меня хватать… Не забыть сказать ему, что душиться так сильно в жару не надо, что неприлично на море пахнуть огурцом — это офисный, служебный запах, так пахнут клерки в банках, с серо-зелеными от искусственного воздуха и освещения лицами, а не загорелые мужья на прекрасном Эгейском море…
Я нащупала мышь и щелкнула по ней, опять сняла очки.
— Левка, ну, а что-нибудь приятное-то будет? Уже понятно, что и так плохо, и так плохо…
— Вот ты мне потом и расскажешь, было ли что приятное, — усмехнулся Левка. — Смотри дальше, ты же пока только два варианта попробовала. Как ты отвечала, так и получилось… Там все хитро получается…
Я со вздохом вновь надела очки. Так, ну и что же мне выбрать? Посмотрю еще один и хватит. Одно расстройство… Еще мне Кирилла Сергеевича в мужья не хватало… Я щелкнула по фотографии, где я стояла совершенно одна у какой-то стены и, похоже, улыбалась. В руках у меня не было ни детей, ни кошек, и моря тоже не было видно. Когда я рассмотрела, что я не улыбаюсь, а как-то странно кривлю губы — кусаю их, что ли… — было уже поздно.
— Готово! Налево теперь! Налево, а не направо, тебе сказано! — Дядька в мешковатой одежде грубо заорал на меня, а я послушно повернулась к другой стене. — Снято! Ну, просто красотка! Приходи еще!
Я кивнула, а он заржал.
— Понравилось, да? Э-эх, дали бы мне тебя на пару часиков, тебе бы еще не так понравилось… — Он обернулся на конвой и с сожалением сказал: — Все, свободна.:.
Я вздрогнула, услышав это слово… Да, я действительно свободна — от всего и от всех. От сластолюбца и предателя Коркина, от хамоватого Вани, от каждодневной суеты, от своих сомнений, скачущих по кругу… Я свободна в замкнутом пространстве тюрьмы и сознания совершенного. Я убила Илюшу Коркина и таким образом наконец избавилась от него. От всех его неизбежных и жалких предательств, от своих унижений, от дурацких и убогих надежд — на счастье с этим человеком.
