Вэй Хой - Крошка из Шанхая
Даже если бы его влекло ко мне неудержимой страстью, он должен был совладать с собой и не трогаться с места. Он должен был держаться в отдалении и дать нам уйти с миром.
Нервы были натянуты, как тетива. Я быстро направилась к двери, увлекая Тиан-Тиана за собой. Марк пошел следом, он подал мне книгу, которую я забыла на столе. Я тихо поблагодарила его и едва слышно добавила: – Исчезни.
***Той ночью мы с Тиан-Тианом не сомкнули глаз. Мы целовались до боли в губах, и горечь безнадежности таяла на них, наполняя комнату. Потерпев крушение мы нашли прибежище на нашей кровати – единственном островке надежды в бескрайнем океане отчаяния. Нас могла спасти только любовь. Когда разбиваются сердца, раздается слабый и грустный звук. Так, тихо потрескивая, падает с дерева иссохшая ветка. Я обещала Тиан-Тиану, что буду часто навещать его в центре реабилитации, непременно буду заботиться о Пушинке и думать о своем здоровье. Что буду много и напряженно работать и обязательно допишу роман. Я не стану поддаваться страхам. Мне оставалось лишь верить, что я – самая счастливая и прекрасная женщина из всех живущих на земле, и уповать на чудо. Это было все, что я могла сделать. Я поклялась, что дождусь его возвращения.
Я люблю тебя. И любовь моя сильна и бесконечна.
***На следующий день я, как во сне, первым делом отвезла Тиан-Тиана в центр реабилитации наркоманов. Я нашла этот центр заранее и сама записала его. Регистраторша быстро отыскала имя Тиан-Тиана в регистрационном журнале, и велела мне забрать несколько ненужных вещей. Стальные двери медленно сомкнулись за ним, и мы даже не успели взглянуть друг на друга на прощание.
21 Коктейли
Придите писатели и критики, пророки пера.
Боб Дилан [81]
Любовь разлучит нас навеки.
Иен Кертис [82]
На всякую разную даму
Отыщется разного сраму [83].
Салли Стэнфорд [84]
Целую неделю я носа не высовывала из комнаты и, даже не удосуживаясь причесаться, писала, как одержимая. Меня не отвлекали ни телефонные звонки, ни стук в дверь (лишь изредка заходил разносчик из «Крошки из Сычуаня», да однажды заглянула старушка из домового комитета, собирая взносы на уборку улиц). Я жила, словно в бреду, металась от одной двери к другой. Работа затягивала в омут: я выныривала из реальности и тут же погружалась в мир вымысла. Все происходило помимо моей воли, роман сам заставлял меня двигаться вперед.
Отбросив прекраснодушие и ложь, я решилась поведать читателям подлинную историю моей жизни. Это не требовало особого мужества, нужно было лишь повиноваться неведомой и властной силе. И пока она не сковывала меня, все было в порядке. Так я обрела себя и поборола страх одиночества, нищеты, смерти и любого другого возможного несчастья.
Я часто засыпала, уронив голову прямо на рукопись, просыпалась от онемения в затекшей щеке. Иногда, когда серебристые стрелки часов показывали далеко за полночь, до меня долетали звуки, нарушавшие безмятежную тишину: могучий храп электрика за стеной в соседней квартире, шум работающего крана в ночном безмолвии где-то на отдаленной строительной площадке и монотонное звериное урчание холодильника на кухне.
Несколько раз я не выдерживала, нетерпеливо откладывала ручку в сторону, украдкой пробиралась на кухню и открывала холодильник в тайной надежде, что спрятавшийся там тигр бросится на меня, навалившись всей своей мощью, я до удушья зароюсь лицом в его золотистую шерсть, и он безжалостно овладеет мной.
В этом отшельничестве я обрела дао [85] и достигла состояния внутренней гармонии. С моей точки зрения, рай – это не более чем ощущение полной раскованности и беззаботности. Поблизости ни одного мужчины, для которого нужно прихорашиваться и наряжаться; переживать, достаточно ли пышная у меня грудь и красиво ли подведены глаза. Не нужно срываться и бежать на бесполезные вечеринки; удирать от полиции, не одобряющей буйное веселье; отчитываться о ходе своей работы; можно не отличать день от ночи, и не томиться в ожидании человека, который придет и выпьет твою любовь до дна, иссушив душу.
Я была околдована собственным романом. Чтобы как можно достовернее передать подлинную атмосферу страсти, я пробовала писать обнаженной. Многие полагают, что между умом и телом существует неразрывная связь. (По слухам, американский поэт Теодор Ретке [86], чтобы правдиво описать ощущения обнаженного танцора, постоянно раздевался и одевался, стоя перед зеркалом.) Я твердо верю, что творчество и тело неразделимы. Стоит мне немного потолстеть, и каждая написанная фраза звучит выразительно и метко, а чуть похудею – из-под пера выходят многословные, пространные предложения, тягучие, как шелковистые морские водоросли.
Я вышла за грань пресной повседневности собственной жизни и попыталась рассуждать на более значимые темы вселенского масштаба. Возможно, это звучит самонадеянно, с претензией на божественное откровение, но именно к этой цели я и стремилась, когда писала.
Герои моего романа – молодая влюбленная пара – застигнуты врасплох в своей спальне, отрезаны от мира внезапно разгоревшимся пожаром. Они знают, что выхода нет. Все объято пламенем, и окна, и коридор. Единственное, что им остается, – предаться бешеной страсти посреди бушующего ада.
Этот реальный случай рассказал мне один из бывших приятелей.
Когда погибших влюбленных выносили с пожарища на носилках, их обгоревшие тела невозможно было вызволить из смертельных объятий, в которых они сплавились воедино. Юноше и девушке не было и двадцати. Они учились в одном из престижных шанхайских университетов. Был выходной. Вечером родители отправились в театр «Тянь Чань» на представление Китайской оперы. Юноша пришел в гости, они вместе смотрели телевизор, слушали музыку, болтали о пустяках, и, как любые молодые влюбленные, поддались нежному и трогательному чувству.
Пожар возник на кухне в коммунальной квартире этажом ниже и стремительно распространился по дому. Тем вечером было очень ветрено, свежий ветер уносил запах гари прочь. Влюбленные не подозревали о нависшей опасности, пока в комнату не ворвались языки пламени. Они мгновенно поняли, что спасения нет, и перед лицом неминуемой смерти сжали друг друга в страстных объятиях в самом сердце беспощадного пекла. Когда эти слова легли на бумагу, я ощутила в воздухе привкус дыма и жар безнадежности.
Я задумалась – что, если бы на их месте оказались мы с Тиан-Тианом? Несомненно, мы поступили бы точно так же. Лишь укрывшись в объятиях друг друга, можно выстоять перед надвигающимся ужасом неизбежного конца. Единственное, что мне кажется верным в теории Фрейда, – утверждение о неразрывной мистической связи между инстинктами самосохранения и саморазрушения.
Мне вспомнился пикник на траве, когда Мадонна спросила: «Если бы предсказание Нострадамуса о конце света сбылось в этом, 1999 году, как бы ты хотела встретить смерть?» И тут же сама ответила: «Конечно, занимаясь сексом!»
И хотя правой рукой я по-прежнему сжимала ручку, левая скользнула вниз, туда, откуда уже сочилась влажная истома, прикоснулась к набухшему клитору, скользкому, словно медуза. Я осторожно ввела внутрь один палец, потом второй. Если бы на кончиках пальцев были глаза или оптические приборы, взору открылась бы чудесная трепещущая розовая вселенная, по очертаниям напоминающая порочный цветок – переполненные кровью сосуды вокруг входа во влагалище с нежными, пульсирующими от возбуждения стенками. Тысячи и тысячи лет эти первобытные цветы распускаются, раскрывают лепестки и с вожделением ждут пришествия существа другого пола, чтобы насладиться недолгой, но сладостной борьбой, поглотить оброненное семя и в этой розовой, плодородной глубине зачать и взлелеять новую, крохотную и беззащитную жизнь. Это ли не совершенство?
Я довела себя до сексуального удовлетворения, испытывая легкое чувство брезгливого отвращения. Это занятие всегда пробуждает во мне подобное чувство. Некоторые художники, чтобы создать настоящий шедевр, обрекают себя на скитания, лишения и одиночество. А я прячусь в ароматное облако духов «Опиум», запираюсь в комнате на неделю. И семь дней, семь ночей слушаю пагубно-разрушительные песни Мэрлина Мэнсона [87].
Возможно, это моя последняя книга. Меня не покидает чувство, что, несмотря на все старания, я так и не создала ничего уникального. Я опозорила своих родителей и разочаровала моего эфемерного, как бабочка, возлюбленного.
***Семь дней спустя из этого транса меня выдернул телефонный звонок. За занавесками сияло прекрасное в своей щедрости солнце, из расположенного неподалеку парка Чанфэн ветерок доносил освежающий запах фиалок и орхидей. Редактор Дэн сообщила неожиданную новость: они решили переиздать сборник моих коротких рассказов под новым названием «Ветры города», дополнив его другими произведениями.
