Пенелопа Лайвли - Жаркий сезон
Женщины жмутся у него за спиной, серые, бесплотные, как души в чистилище. Они ничего не делают, ничего не говорят. Они просто здесь.
— Прогони их, — говорит Полина. — Немедленно.
— Не глупи, — отвечает Гарри. — Это жизнь. Я ничего не могу с ними поделать, ты же знаешь.
17
Комбайны подбираются к «Далям». Их стук слышен уже на холме. Скоро придет черед поля перед домом. Двадцатиакрового. Так оно называется. Полина как-то спросила у Чонди: «Как называется это поле?» — «Двадцатиакровое», — ответил Чонди, глядя так, будто она сморозила глупость. «Я думала, у полей есть собственные имена. "Лесной надел" или там "Длинная нива"». — «Не слыхал о таком. Для меня оно двадцатиакровое». Полина вспомнила, что ее сведения почерпнуты из телевизионных передач, и решила, что тележурналисты — последние хранители этого древнего знания.
Двадцатиакровое поле скоро уберут: тракторы ездят по дороге, возят зерно с десятиакрового за холмом, или с пятнадцатиакрового, или с двадцатипятиакрового.
Урожай очень плохой. В местной газете напечатали фотографию фермера, который с обличающим видом держит иссохший колос. Даже в общенациональных новостях из-за августовской нехватки политических скандалов периодически упоминают этот факт вкупе с запретом на мытье машин и полив газонов.
Для «Далей» урожай — вопрос лишь вида за окном и неумолчного грохота. У «Далей» свои переживания.
Полина и Морис в целом друг друга избегают. То есть Полина иногда оказывается в саду с Терезой и Морисом или у Терезы на кухне, когда Морис там, но по возможности не остается с ним наедине. Ей нечего сказать ему сейчас, и едва ли она сможет говорить с ним в будущем, хотя думать о такой перспективе крайне неприятно. В присутствии Терезы Морис безукоризненно вежлив с Полиной. Он не прячется от нее специально, просто занимается своими делами и, если при этом их пути пересекаются, отпускает какое-нибудь незначащее замечание или улыбается своей характерной улыбкой, словно говоря: «Напрасно вы на меня дуетесь. Давайте вести себя как разумные люди».
И так проходят дни. Тягостные, напряженные. Золотые дни под ясным голубым небом, наполненные солнечным светом.
Полина заметила, что Морис куда-то укатил, и отправляется к дочери. Она занимает Люка, пока Тереза на втором этаже моет голову. Звонит телефон.
— Мам, возьмешь трубку? — кричит Тереза.
— Алло?
— Тереза? — неуверенно спрашивает Джеймс Солташ.
— Нет, Полина.
— Я так и подумал. Добрый день. — Джеймс на мгновение умолкает. — Морис дома?
— Нет, уехал. Сказать Терезе, чтобы она попросила его вам перезвонить?
— Нет, спасибо. — Джеймс говорит чуть натянуто, но Полина чувствует, что холодность относится не к ней. — Просто… пусть кто-нибудь передаст ему, что человек, составлявший предметный указатель к его прошлой книге, сейчас занят и мы ищем другого. Вот, собственно, все, что я хотел сообщить.
— Хорошо, — говорит Полина.
— У вас все в порядке? Вы счастливцы, что живете в деревне. Мы тут в Лондоне совсем изжарились.
Они болтают еще минуту, затем Полина вешает трубку.
Значит, Джеймс знает. Или не знает, но что-то почуял — какой-то гадкий запашок. Бедняга. Впрочем, по большому счету, ему же лучше: если у него есть инстинкт самосохранения, он рано или поздно порвет с этой девицей и найдет себе более подходящую. Однако сейчас ему худо, что слышно даже по голосу — по тому, как он произносил имя «Морис», по нехарактерной сдержанности. Удивительно, думает Полина, как много всего выражает голос. Недаром актерское слово обладает такой силой. Некоторое время она размышляет о гибкости человеческой речи. Хорошо, что можно иногда отвлечься на такие абстрактные материи.
— Может быть, ты у нас станешь актером? — говорит она Люку. — Скажи «папа». Нет, не надо. Скажи «мама». Ма-ма-ма…
Люк смотрит на нее, улыбается во весь рот, чмокает губами.
— Ммма, — говорит он. Или что-то похожее.
Комбайн приехал. Он ползает по полю весь день, туда-сюда. Грохочущее желтое чудище, которое пожирает пшеницу. День, два — и все кончено. Поле стало другим — золотые просторы стерни, примятой гусеницами в две стороны. Солома спрессована в цилиндры, каждый торец — идеально закрученная спираль. Днем они похожи на исполинские бобины ниток, а ночью преображаются в плотные сгустки темноты, каменное воинство, смотрящее на «Дали» плоскими незрячими лицами.
Полина и забыла, что Гарри уже в Лондоне. Когда Тереза сообщает, что завтра утром уедет, она в первый миг совершенно ничего не может понять.
— Лондон, — говорит Тереза. — Гарри. Помнишь?
— Да, конечно.
— Мы сводим Люка в зоопарк или куда-нибудь еще.
Полине трудно представить Гарри в зоопарке.
— Думаю, будет замечательно, — говорит она. — По крайней мере, для Люка.
— Морис не едет. Да и смысла большого нет. Я еду, только чтобы показать Гарри Люка. И Морис не любит путешествовать с Люком на машине.
Тереза сдержанно смеется. Это даже не смех, а нервное фырканье. Знак, как далеко она ушла за последние недели. Прежде для нее немыслимо было даже исподволь намекнуть, что Морис в чем-то не идеален. Полина видит, какой Тереза может стать в нынешнем семейном климате: разочарованной, циничной, озлобленной.
— Давай я тебя отвезу, — предлагает Полина.
— Я отлично доеду.
Теперь Тереза говорит резко. Она не хочет утешений. Хочет лишь выполнить свой долг. Бедный Гарри, вновь думает Полина. Даже родная дочь видится с ним только по обязанности. Так проходит слава земная.
— И я вернусь в пятницу к середине дня, — говорит Тереза.
Звонит Хью:
— Послушай, у тебя есть минутка?
— Конечно есть, — отвечает Полина. — У нас тут не бывает спешных дел в половине десятого вечера.
— Я последние два часа сижу в кабинете один на один с бутылкой венгерского красного, иначе, наверное, не набрался бы духу сказать. Могла бы ты… чисто теоретически… могла бы ты выйти за меня замуж?
— Ой, Хью… — Полина совершенно растеряна. — Ой, Хью, ты вполне уверен?.. Знаешь, наверное, нам обоим надо очень хорошо об этом подумать. Я хочу сказать… ну, просто… нам надо об этом подумать.
И оба сразу понимают, что она сказала «нет».
— Просто пришла в голову мысль. Может, и неудачная. Но ты все равно прокрути ее в голове.
Хью начинает рассказывать о книжном аукционе, о забавном клиенте-датчанине, о выставке, на которую Полине обязательно надо сходить. Он в хорошем настроении, самую чуточку пьян. Полина знает, что он больше не заговорит о браке, если она сама не поднимет эту тему. Ей немного не по себе от того внутреннего сопротивления, какое она ощутила в первую же минуту. И все же, убеждает себя Полина, я была права. Не надо этого сейчас. Да и потом тоже.
Тереза уезжает в Лондон. Полина заходит попрощаться, но не идет провожать дочь. Из окна она видит, как Тереза усаживает Люка в автомобильное креслице, как Морис выносит ей сумку. Машина трогается, Морис не машет жене вслед, а сразу уходит в дом.
Теперь ему предстоит сидеть в четырех стенах до возвращения Терезы. Никаких спонтанных поездок. Только работа. Только факс и телефон. Если, конечно, кто-то не наберется наглости попросить машину у Полины.
Эта неделя еще жарче предыдущей. В кабинете душно даже при открытом окне. Половину утра Полина бродит по дому, делает себе холодное питье, думает о Хью. О голосе в телефонной трубке, о словах. Обидела ли она его? Смогут ли они вернуться к прежнему? Уж конечно, их отношения достаточно прочны, выдержат такую встряску. Может быть, позвонить ему? Нет, не стоит. Пусть все само сойдет на нет. Пусть Хью считает, что слегка перебрал красного венгерского.
Еще она думает о Терезе и Люке на шоссе, и ей немного тревожно. Хочется позвонить и узнать, как они доехали. Еще один телефонный звонок, которого лучше не делать.
Вместо ленча Полина выходит в сад с бокалом холодного напитка и некоторое время сидит в тени под яблоней. Мориса не видно, и она почти о нем не думает. В «Далях» очень тихо — без Люка с его воплями и лепетаньем, без грохота комбайнов. Только птицы поют, да иногда вдалеке гудит самолет.
Во второй половине дня ей удается немного поработать. Солнце уже не светит прямо в окно, так что стало чуть прохладнее. Когда в пять она заканчивает и смотрит на улицу, впечатление такое, будто уже сумерки. Небо даже не в облаках, а просто необычного тускло-серого цвета. Душно, где-то далеко рокочет гром. Утром по радио сказали: «Местами грозы». Так и есть, местами, думает Полина. Она спускается на кухню, заваривает себе чай и некоторое время сидит с чашкой, читает. Потом уходит на второй этаж принять ванну. Долго лежит, задремывая, в теплой воде, а когда выходит, в комнате уже так темно, что приходится включить свет. Из-за холма ползут серые тучи. Гром рокочет снова, уже ближе.
