Сергей Морозов - Великий полдень
У меня было время основательно поразмыслить. На запруженных автомобилями улицах было ужасно слякотно, сплошные пробки, и до места мы добирались не меньше часа. Я долго звонил, стучал в дверь, но мне никто не отвечал. Очевидно, Петеньки не было дома. Может, он гулял на улице? Я обошел соседние дворы, но и там его не нашел. Потом я вернулся, снова звонил в дверь, но ответа не было. Подождав еще часок, я отправился домой.
Дома, как выяснилось, уже обо всем знали. И даже в подробностях. В этом, впрочем, не было ничего удивительного. Доктор, как, наверное, и я сам, находился на особом учете, и спецслужбы тут же доложили о случившемся Папе и Маме, а уж Мама сообщила нашим. Поразительно было другое: решительность и оперативность, с которыми Папа успел не только отреагировать, но даже позаботился о сынишке доктора. Как будто то, что случилось, было запланировано заранее. Оказывается, я не застал Петеньку дома по той простой причине, что добрые люди успели забрать его еще раньше меня и доставили прямо в Деревню: Папа определил судьбу мальчика, распорядившись, чтобы сироту немедленно поместили в загородный интернат в качестве первого официального воспитанника.
Всю ночь мне снились тревожные сны. Меня преследовали официанты. Особенно тот, что постарше, с хорошим лицом. Не иначе, как где-то в подсознании Бог знает откуда взялась какая-то гомосексуальная занозка. Все это, конечно, шутки. Хотя во сне мне было не смешно Официант догонял меня и вдруг оказывалось, что это вовсе не официант, а сам Папа, который зачем-то нес в руке странную бледную улитку и все хотел перепоручить ее мне. «Не укусит! — горячо шептал он мне прямо в ухо. — Попробуй!» — «Нет, — восклицал я, — нельзя, нельзя!» «Не укусит, — убеждал Папа, — все нормально», и кивал куда-то в сторону. Я снова увидел стеклянные стены кафетерия, увидел, как в пестром, разноцветном помещении вальсируют в обнимку горбатый доктор, из ушей которого хлещет кровь, и страшный Ерема. «Вот видишь, — раздраженно шептал Папа, — я же говорил, что все нормально!..»
Я проснулся поздним утром, хотя накануне намеревался подняться пораньше, чтобы с самого начала присутствовать на совещании в офисе у Папы. Завернувшись в одеяло, я вышел в большую комнату. Наташа уже ушла на работу. Наши старички сидели перед телевизором, смотрели какую-то мыльную оперу. «О, моя милая, мы не должны себе этого позволять!» — страстно говорил господин с потасканным лицом. «Но почему, милый мой? Почему, черт побери?» — так же страстно шептала юная, но не менее потасканная особа, изображая из себя саму невинность. «Потому что, — трагично вздымая грудь, отвечал господин, — я твой отец!..»
— Он ее отец! — одновременно закричали мои старички, на секунду обернувшись ко мне и как бы желая ввести меня в курс происходящего на экране.
Чуть-чуть болела голова. Я подошел к окну. Город по-прежнему лежал в тумане. Туман даже сделался еще гуще. По крайней мере Москва исчезла в нем совершенно. Я видел лишь изгиб Москва-реки, слабые очертания противоположной набережной и больше ничего.
Накануне мне казалось, что я должен обязательно увидеться с Папой. У меня имелся к нему один конкретный вопрос: как, а главное, почему, такой кошмар вообще мог случиться?.. Теперь у меня уже не было желания задавать Папе вопросы, но я решил, что пойти на совещание все — таки пойду, буду помалкивать, если, конечно, Папа сам не заведет со мной разговор. Единственное, что мне было нужно — переговорить с Альгой. Если, конечно, я ее там застану. Торопиться некуда. Если я явлюсь посреди совещания, то меня, пожалуй, попросят подождать, не впустят к Папе, а дожидаться, как просителю, в приемной, не хотелось.
Я отправился под душ. Ремонт, который мы начали в ванной комнате, еще находился, так сказать, в стадии начальной разрухи. Стены ободраны до кирпича, пол, засыпанный битой штукатуркой, тяжелой серой пылью, временно накрыт листами фанеры и полиэтиленом, а недавно обновленные трубы водоснабжения и канализации еще не замурованы. Работы были приостановлены в виду отсутствия средств. Но ванну, изумительную ванну с циркулярным душем мы купили и, конечно, «по случаю», и, не выдержав, установили на скорую руку посреди ободранных стен прямо на разбитый пол, временно завесив клееночкой. Нужно ж где-то мыться. Мы все еще расплачивались за шубу, а ремонт, увы, застрял на мертвой точке. Хороши у нас государственные премии, если на них даже ремонта нельзя закончить… Зато душ, повторяю, был великолепен. Наслаждение в чистом виде. Вода, обильными струями и переменной температуры, обрушивалась сверху и била с боков. Хрустальность, свежесть практически крещенская. Не удивительно, что для ритуала освящения было выбрано именно обливание водой. Я залезал под душ по два раза в день, не меньше, и, фыркая от удовольствия, мог плескаться по целому часу. Что здорово, то здорово. Особенно, если учесть, что, начав ремонт и отсоединив трубы, мы и так почти год куковали без ванны. В конце концов мы этот наш ремонт когда-нибудь закончим, а чудесная ванна с циркулярным душем у нас уже имеется.
После водных процедур всегда разыгрывался волчий аппетит. Вот и теперь, божественно освеженный, я заглянул в холодильник и обнаружил, что там практически пусто. А зарплата у Наташи через неделю. Мать, охая, разогрела вчерашнюю лапшу, пожарила яичницу. Я ударил себя ладонью по лбу и полез в бумажник. Оказалось, симпатичный официант рассщедрился даже чрезмерно: там была еще целая сотня, не считая червонца, потраченного вчера на такси. Мне снова сделалось стыдно. Бог знает когда я смогу вернуть ему долг. Надо будет, что ли, попросить Маму, а то даже и Папу, может, они действительно куда-нибудь пристроят этого отзывчивого работника… Я отдал половину денег матери. Она тут же стала снаряжать отца на рынок. «Куплю оптом ящик тушенки, пообещал вдохновленный отец, а картошки у нас припасено еще на месяц…»
Пока я завтракал, отец потрясал ворохом утренних проправительственных и оппозиционных газет и рассказывал о последних новостях. По его мнению, дело накануне выборов попахивало драчкой. Что-то уж очень колебались военные и опять активизировались сепаратисты. Местные органы самоуправления норовили побольнее укусить центральную мафию, а та, в свою очередь, грозила, что будет бить по головам без разбору.
Уходя из дома, я поманил к себе Александра, который теперь все время отмалчивался. Дал и ему мелочи на карманные расходы.
— Спасибо, папочка, — сказал Александр.
— Скучно тебе?
— Нет, — ответил сын, — ничего.
— Завтра в школу? — спросил я, вспомнив с какой радостью он обычно возвращался к учебе после каникул.
— Ага, — кивнул он, но на этот раз без всякого энтузиазма.
4
Я вышел из дома, свернул под высокую арку и оказался на набережной Москва-реки. До Москвы было рукой подать: немного пройти по набережной, перейти через мост, мимо гостиницы «Украина», обогнуть высотку, повернуть к набережной, пересечь небольшой парк, где на черных деревьях лежал рыхлый снег, — и вот я уже перед входом в контрольно-пропускной терминал.
На этот раз дорога показалась ужасно длинной. Я хлюпал по мокрому снегу, мне все мерещилась дребедень… Эх, был бы у меня в Москве свой маленький офис, я бы безвылазно сидел там и был избавлен от подобных мерзостей! Я вдруг оглянулся и поймал себя на мысли, что испытываю страх. Мне представилось, что рядом вдруг затормозит автомобиль, из него выскочит страшный Ерема и набросится на меня.
С ужасным чувством я проходил через КПП. Здесь все шло своим обычным порядком. Ползли дорожки, вертелись никелированные вертушки турникетов. Словно вчера ничего и не случилось. Такие же приветливые, бодрые лица охранников, шуточки дежурного офицера, физиономии обывателей, глазеющих на нас из кафетерия. Между тем таких громил, как бандит Ерема, в толпе, текущей в Москву, было сколько угодно. По крайней мере в равной пропорции со знаменитостями и бизнесменами. Но если бы я в эту минуту снова увидел именно его, ужасного Ерему, то, наверное, не очень удивился, хотя и теперь не знал, что делать и как реагировать… Подобные гнусные, совершенно не свойственные мне мысли, указывали на то, что я был выбит из колеи. Только снова оказавшись в Москве, ощутив на себе ее благотворное воздействие, я немного перевел дыхание и направился прямиком в Центральный Сектор. По пути я на всякий случай заглянул в храм, где служил о. Алексей, торопливо перекрестился на икону Спасителя. На этот раз изумрудноглазой шатенки в храме не оказалось. С чего это я взял, что она должна бывать там ежедневно? Зато о. Алексей, направляясь к алтарю, бросил на меня одобрительный взгляд: молодец, приобщаешься! Я сунул прислуживающей в храме старухе записочку с поминанием доктора и быстренько зажег и поставил за упокой его души тонкую свечку. Кажется, я сделал все правильно. Впрочем, не знаю. Может, и поспешил, учитывая, что сколько-то там дней душа доктора должна летать где-то поблизости, а упокоиться чуть позже. Не скажу, что у меня камень с души свалился, но все-таки немножко полегчало.
