Виктор Пелевин - Смотритель. Книга 1. Орден желтого флага
— Как выражаются у нас сегодня, — продолжал Алексей Николаевич, — вы способны создавать либо одного собеседника во всех подробностях, либо нескольких, но уже не так четко, либо целый мир — в довольно скудной деталировке. Но это не мешает вам верить в реальность вашей галлюцинации, потому что ваша творческая сила всегда пребывает там же, где и ваше внимание, отчего следов подлога не заметно… Место, по которому скользит ваш взгляд, всегда безупречно прорисовано. Вы не замечаете — и никак не можете заметить, — что все прочее в эту секунду просто рассыпается. Ибо, как только вы перенесете внимание на другое, само движение вашего внимания создаст то, на что вы смотрите — в такой же безупречной прорисовке… В этом секрет устойчивости вашего миража.
Он постучал пальцем по коробке своего вычислителя.
— Я не слишком хорошо знаком с подробностями компьютерных наук, но, по-моему, именно так просчитывается виртуальная реальность в современных трехмерных играх. Мир там возникает не весь сразу. Существует лишь та его часть, что выводится на экран. Подозреваю, что таков же механизм вашего многовекового сна.
Мне показалось вдруг, что Алексей Николаевич говорит правду. Во всяком случае, в том, что касалось сна. Когда мне — очень редко — снились сны, которыми я мог хотя бы отчасти управлять, я замечал нечто похожее: реальность с треском и дрожью как бы сгущалась вокруг моего взгляда сама… Могло ли быть, что он прав и в остальном?
Но тут же я вспомнил: таков прием всех демагогов от сотворения мира — прицепить к поезду вранья вагончик правды, которая, так сказать, и будет предъявлена на таможне вместе с документами на весь состав.
— Я охотно признаю свою некомпетентность в данном вопросе, — словно услыхав мою мысль, сказал Алексей Николаевич и поднял руки, как бы показывая, что в них нет ни шарфа, ни табакерки. — В области трехмерных игр и симуляций я не специалист. Это лишь предположения.
Я молчал.
— Если Вашему Величеству станет интересно, вы наверняка найдете способ выяснить все сами. Не сомневаюсь, что вы непостижимым мне способом сделаете виртуальность такой же частью вашего причудливого мира, какой вы сделали практический солипсизм — или открывшиеся вам восточные доктрины. Так, во всяком случае, происходило всегда прежде. Но меня интересуют не эти интерпретационные моменты. Мне важно другое. Я хочу затронуть тему, которой никогда прежде не поднимали ваши собеседники в этой комнатушке. Вы позволите?
Напугать меня сильнее было уже невозможно, и я кивнул. А потом, вспомнив, что собеседник вряд ли это увидит, коснулся кружка «Да».
— Тогда я сделаю еще одно предположение, теперь достаточно рискованное. Если я нечаянно коснусь больного нерва или перейду границу того, что вы желаете слышать, немедленно остановите меня, прошу вас… Договорились?
«Да».
Алексей Николаевич некоторое время буравил взглядом потолок, словно там была приклеена шпаргалка с текстом.
— Почему вообще умерший становится после смерти призраком? — вопросил он наконец. — В былые времена, когда водители человечества еще не воспрещали людям духовную жизнь — а под ней я разумею прямой контакт с миром духов, а не всякие там бродилки по музеям и библиотекам, — на этот вопрос пытались ответить многие высокие умы. Я долго изучал существующий разброс мнений, от отцов Церкви до Сведенборга и тибетских лам, и постепенно пришел к собственным выводам. Мне крайне важно будет узнать ваше высокое мнение на этот счет. Скажите, вы верите в перерождения?
Я подумал немного и стал касаться букв: «а» — «г» — «н»…
— Придерживаетесь в этом вопросе агностицизма? — хохотнул Алексей Николаевич, глянув на свой экран. — То есть не говорите ни «да» ни «нет»? Как это мудро в вашем случае… А я, будете смеяться, отвечаю с точностью до наоборот — я говорю одновременно «нет» и «да». Удивлены?
«Нет», — ответил я честно.
— Я сейчас объясню. Представьте себе облачное небо. Постоянно заложенное низкими тучами. Пасмурное, не меняющееся никогда. Говорят, кстати, что на Венере все обстоит именно так. Мы видим только ровный тусклый свет, пробивающийся сквозь тучи — и предполагаем, что у него есть источник, но где он? В облаках, как говорят одни? В нас самих, как говорят другие? Или — далеко за облаками? Мы не знаем наверняка. Теперь представьте, что веревка, привязывавшая нас к планете, обрывается. Мы поднимаемся ввысь, протыкаем облака — и очень скоро самой очевидной вещью в мире становится раскаленный шар Солнца, висящий в ледяной пустоте… Представили?
«Да».
— Многие мистики — хотя бы ваш тезка-апостол, которого так не любил дедушка Ницше — полагали, что от ослепительной ясности духовного мира нас защищают лишь «кожаные одежды» телесности. Стоит сбросить их, как все откроется с полной очевидностью. И в первую очередь станет ясным и несомненным присутствие центрального элемента мироздания — Творца. Как это говорил другой Павел, апостол: «Теперь видим через мутное стекло, гадательно — а тогда лицом к лицу»[5]. Целью своей подобные мистики полагали личное падение на солнце Абсолюта. Они были уверены, что расстояние до него им удастся каким-то образом покрыть, и они не сгорят при встрече — ибо ощущаемый ими жар есть любовь… Многие духовидцы говорили, что для праведника Абсолют выглядит ярким и приветливым солнцем, для грешника же — черной бездной, куда его затягивает безмерная тяжесть. Вы следите?
«Да».
— С этой точки зрения, возвращение к своему истоку — естественный маршрут всего сущего. Но представьте себе другой тип ума, который и после смерти сохраняет привязанность к миру земных форм. После распада «кожаных одежд» он встречает зарю Абсолюта — но каким-то образом маскирует от себя ее появление. Его не тянет ввысь, потому что это страшно. Еще страшнее кажется встреча с нижней бездной, представляющейся ему эдакой черной дырой, пропастью. Или, может быть, его ум не испытывает страха, но в силу культурных запечатлений оба пути — вверх и вниз — кажутся ему неправильными. Такая душа, избежав встречи с Началом и Концом, продолжит двигаться вокруг него по замысловатой орбите. Если она обретет новое тело, это будет перерождение — после чего она вновь потеряет Абсолют из виду, занавесившись от него «кожаными одеждами». А если в результате каких-то прижизненных практик — не будем вдаваться в подробности — душа сумела закалить свои тонкие оболочки, она продолжит существовать без тела, сама по себе. Ее не утянет ни в верхнюю бездну, ни в нижнюю, что, как вы понимаете, есть одно и то же в разных астральных преломлениях. Что же получится в таком случае?
Алексей Николаевич несколько секунд глядел на мое кресло, словно ожидая ответа. Но я молчал.
— В этом случае получится призрак вроде вас, — произнес он веско. — Мир, где он живет, очень причудлив — и населен не другими призраками, как подсказывает ложная интуиция, а лишь отражениями самого этого призрака, притворяющегося перед собою целой вселенной. Причем притворяющегося с таким мастерством, что объяснить ему истину невозможно… Тем не менее в этом мире, если моя логика верна, Бог все равно должен восприниматься прямо и непосредственно. Он должен быть чем-то предельно ясным, несомненным… Сейчас я задам вам вопрос, какого, если верить имеющимся у меня записям, вам никто в этой комнате пока не задавал. Скажите, Ваше Величество, есть ли в вашем мире Бог?
— «ф» — «р» — «а»…
— Я знаю про этот смешной апофеоз Франца-Антона Месмера, — отмахнулся Алексей Николаевич. — Павел Петрович просто увидел в своем загробном сне перевернутое отражение современного ему государственного культа со Священным Синодом в облаках — и заменил главную фигуру иконостаса на своего давнего парижского приятеля, когда-то потрясшего его воображение своими сеансами. Тут действует обычная логика сновидения. Я говорю не про это. Видите ли вы истинного Бога? Так же ясно и отчетливо, как солнце?
Я некоторое время молчал, обдумывая ответ. Если б это был школьный экзамен по теологии, я, стремясь избежать порки розгами, сказал бы, что все видимое нами и есть божественная природа Господа Франца-Антона, его воплощенная светозарная мысль, ставшая для нас прекрасным новым миром — и поэтому Бог виден всегда и во всем. Экзаменатор согласился бы — и тоже избежал бы порки.
Но Алексей Николаевич не грозил мне розгами. Он имел в виду другое: вижу ли я самого Франца-Антона? Прямо и непосредственно? Я не видел его, верно… Но я только что видел Ангелов.
«А» — «н» — «г», — принялся я телеграфировать ответ — и, как и в прошлый раз, Алексей Николаевич прервал меня на полуслове.
— Ангелы?
«Да».
— Я слышал про это тоже, — сказал он с досадой. — Как бы представители духовной иерархии, сотрудничающие со Смотрителем. Вполне в духе Павла. Эдакий небесный плац, духовная субординация, казарма в облаках… Знаете ли вы, что сперва это были Ангелы четырех сторон света? И даже четырех мастей? Карточных, если вы не поняли. Из колоды Таро. А после знакомства Павла с Востоком они превратились в Ангелов Четырех Элементов. Не так, кстати, давно…
