Виктор Ерофеев - Страшный суд. Пять рек жизни. Бог Х (сборник)

Все-таки у нас лучше! — воскликнула Сашенька — сядешь на Фонтанке в компании ночью, с водкой и огурцами — едет дядька — дядька, прокати на лодке! — обязательно прокатит — на аэродромах гнали назад растерявшихся русских девок — нам не нужны русские проститутки — которых забыли встретить — сажали на первый попавшийся рейс — и гнали назад в Москву — Сашенька с другой девочкой отправилась в общежитие — работала моделью — сочиняла песенки по-английски, чтобы пробиться — в общежитии нашли пустую комнату и принялись мыть пол — из-под кроватей выгребли грязные презервативы — до них тут жили американки — американки простые — грязнули — аукнулась Воркута с плавающими какашками — вокруг ходят-бродят, предлагают тыщу долларов за ночь — африканки соглашаются — но наши пока что держатся — папа у меня капитан — морской — мама работала директором бара — а у нас, как комиссия, не только нужно угощать, но и самой — и мама спилась — папа тоже — ползали на карачках по комнате — я их, девочкой-пионеркой, укладывала — воняло очень — но таких добрых, как у нас, больше нет нигде — в Италии еще ничего — но тоже — если у тебя все в порядке — тогда ничего, а не в порядке — я не очень навязываюсь? — у Стаса, вы слышали, в Москве мальчику глазки выкололи — от жалости к мальчику она заплакала — в итальянской полиции в Сисина влюбилась начальница вредного департамента иммиграции — косая блондинка, еще молоденькая, без формы — он готовился к встрече, душился, примерял наряды — она тоже мыла небритые по моде подмышки — Сисин на минуту представил себя итальянцем — дальше цветов дело не пошло — он ведет «ягуар» одной рукой — по прибрежной дороге — тихо стоят январские пальмы — в Москве пурга — мелькают машины — горбоносенькая хулиганит — я специалистка по автосексу— можно я тебя потрогаю? — Позитано — Рим — ты спокоен — ты равнодушно гордишься — как тебя избаловало! — он мчался со скоростью 180 в час — обгоняли одни только «порши» — загорелая горбоносенькая дремала с черным виноградом на коленях — отчего у тебя нет ни одного седого волоса? — он сказал: — ну, как же нет? — нет — сказала горбоносенькая — ты продал душу дьяволу, чтобы остаться вечно молодым — Сисин обрадовался и нахмурился — не это он хотел услышать — она рассказала ему о временах терроризма — никто не хотел выходить из дома — боялись ресторанов и магазинов — дедушка, композитор и директор консерватории, отказался вступить в фашистскую партию — отчего навсегда лишился карьеры и преподавал музыку в школе — подложили бомбу под дом ее отца, который был примерный христианский демократ — но подложили неумело, и бомба взорвалась, когда ее подкладывали — все три террориста-распиздяя погибли — в Сестри Леванте по ночам освещена желто-коричневая старая башня — с кислой улыбкой смотрел Сисин на башню — можно поехать по проселочной дороге в Монте-Россо — поужинать пастой с белыми грибами или баклажанами — итальянская речь будет усладой усталых мозгов — на работе ее называют не синьорина, а дотторесса, и это совсемдругое дело — например, если, когда ее брали на работу, ее бы называли синьориной, то боссы бы не встали и не стали бы с ней здороваться за руку — а так они все встали и пожали ей руку — в России вообще никак не называют — сказал Сисин — и ничего — неужели никак-никак? — не потому его тянули к себе брега Средиземноморья, что здесь он находил остатки древней цивилизации — это мало волновало его — хотя бывало — Таормино с задником Этны — но почему-то вот это сочетание каштанов и пальм — мимоз — которые он никогда не любил в Москве — оливковых деревьев, магнолий, настурций, приморских сосен, приморских гор — весь этот субтропический винегрет — климатическая терпимость — она лишилась невинности в Лос-Анджелесе — первый мужчина был учителем физкультуры из ее школы — ты замечательный любовник — на что Сисин вообще ничего не ответил — тоже мне приключение — и какой жалкий у нее подбородок — да — но потом, когда она принялась рассказывать, как обучалась музыке — клавиши на дедушкином рояле были очень тугие — она не могла с ними справиться — и желала дедушке смерти — он очень расстроился, подумав, что желал — и это нельзя отрицать — смерти Ирмы — не далее, как в прошлом году — и это воспоминание вызвало у него запоздалое, сырое раскаяние — Сисин совсем по-другому стал думать о горбоносенькой — ему уже больше не казалось, что она-онаскопилась в горбоносенькой и щерится — нет — она быстро загорела и отдохнула — как это бывает, когда тебе еще нет тридцати — ее нос показался ему если не полным значительности, то, по крайней мере, вполне приятным, во всяком случае, сносным — она бы могла — умненькая, даже вполне симпатичная — составить счастье многим замечательным людям — почему бы не мне? — и эти бухты, и эти дрожащие огни на горах — и это накопленное столетиями богатство — он посигналил «Фиату», не желавшему уступить ему дорогу — cretino! — и эти молодые люди, обнимающиеся на улице — и не собирающиеся делать ничего предосудительного — повалил снег — машина уперлась в сугроб и заглохла — он пробовал завести — напрасный труд — снег засыпал лобовое стекло — «дворники» не работали — отключились все системы — он откинулся на сиденье в отчаянии — открыл дверь — рядом был тротуар — он увидел перекошенные родные морды — собрание родных подлейших морд — они смотрели на него с нескрываемой ненавистью — он выглядел человеком, который просит о помощи — вместо помощи один — в нелепом синем комбинезоне — сказал — почему это ты должен ездить на «ягуаре», когда мы ходим пешком и ездим на трамвае? — он понял, что с их точки зрения вопрос законен — он сам застрял на полпути — он возмущен незаконностью законного вопроса и готов защищать свое право делать все, что ему заблагорассудится — они правы по неписаным историческим законам их общей родины — они вправе спросить — и по его растерянному лицу видно, что он признаёт это право — он не иностранец, способный удивиться — он признаёт — и оказывается в слабом положении — они начинают возмущаться — они прут на него — эти страшно родные животныелица — от них воняет — родным — один хватает его за горло — мертвой хваткой — Сисин в ужасе бьет ему в морду — просыпается с сильным сердцебиением — лежит в недоумении — почему после мимоз мне снится сон о России? — почему она так мерзка? — ведь я пытаюсь ее здесь защитить — я читаю в газетах только о ней — все остальное мне неинтересно — пьющие водку немцы сочувственно кивали — я бы и сам покивал, да не знаю кому — только раз в жизни — когда мы обогнали чехов по части демократии — и двое пришли — выброшенные с работы — и стали жаловаться — даже джазовый клуб не разрешают — старые, раздавленные люди — один работал на бензоколонке — другой притаился в государственном издательстве — под видом любителя русской культуры — Сисин подумал, как они удивительно жалки — со своими жалобами — как я — он поворачивается на другой бок в надежде, что приснится другое — но только он засыпает, как его нагоняет еще более мерзкий сон — хищная, еще не старая, жирная, потная баба протыкает другую — не менее потную — ножницами — маникюрными — но сон этот как бы в тумане — даже смотря его — он понимает, что не запомнит — злая Европа ощетинилась своими генеральными консульствами — ничего — объебем — прорвемся — я никогда в жизни не раскрывала ни перед кем свою душу — призналась горбоносенькая — ее хилая душа витала тут же — мне в приданое родители дадут зеленый лимон— он посмотрел на карту — Россия сильно отшатнулась от Европы — как будто ее шлепнули по рукам — она с этим не смирится — думал Сисин — он спокойным, неторопливым взглядом смотрел на юманитэ— оно его не устраивало.

Суд кенгуру! — возвестил Сисин — я кенгуру! — Я САМОСУД — Евгений Романович вырос до размеров дачной столовой — я ничего не понимаю в зоологии — признался присмиревший Жуков — я тюремная феня! — навис над ним Сисин — я блатная идиома! — Сисин принялся облизывать языком кенгуру лысый череп друга — если ты сумчатый— изворачивался Жуков — то иди, пожалуйста, на хуй! — езжай жить в Австралию! — почему царапина на моей машине для меня важнее любви, за которую я только что бился? — да и что значат показания человека, затраханного успехом? — его тошнит от непереваренных впечатлений — заспанный Феликс предстал перед взором друзей — ребята, вы чего тут? — спросил он, словно Сисин не был залит кровью с головы до пят — да вот не спится — сказал Сисин миролюбиво — Римма тоже появилась, в своих золотых китайских тапочках — идите спать — надо разобраться с человеком — завтра разберетесь — давай, Жуков — скомандовал Сисин — уйди с дороги! — заорал Жуков на Римму — Жуков схватил Римму в охапку и вынес в спальню, как на помойку — он у них, бывало, собак сторожил и кошек кормил — ожидая даров от фаундэшн [33]— лысеющий телохранитель своей жены (когда это было!), Феликс слабо заверещал, но понял: серьезное дело — поспешил ретироваться — назад в спальню — руби дверь! — скомандовал Сисин — так вышибу — ответил Жуков — он в третий раз набежал на дверь — вместе с нею весело влетел в комнату — пролетел полкомнаты — разорвал скатерть — разнес стол — раздавил стулья — разломал посуду — при старых хозяевах здесь была детская — здесь обитали дети — Жуков валялся на двери — Сисин вошел и увидел макет пиеты — налево, на детском диване, сидела юристка и гладила волосы дремлющему Рожнову — на морде у юристки лучилось счастье — сколько лет мечтала она об этой минуте! — дождалась — унизьте эту девку! — возопил Сисин — унизьте, бляди, мою Маньку, мою уходящую любовь! — дайте мне кончить, глядя на ее унижение! — хорошо — сказали бляди — сделаем, как захочешь — напоите ее! — Манька кончала под простенькие истории — она сама любила придумывать простенькие истории — про купе — где двое командировочных, распив бутылку и не спросив разрешения, лезут ей за пазуху, суют в рот и в попу большие командировочные хуи — составился заговор — собралась на даче компания — ангелоподобную Маньку девки напоили — повалили на диван — стали трахать пальцами — Манька хрюкала — потом ее вырвало — Крокодил с Бормотухой радостно, по-собачьи сожрали ее блевотину — потом она кончила от прикосновения к ней шершавых женских сисек — в высоких зимних ботинках Сисин пошел по направлению к пиете — Рожнов проснулся от крушения двери и задумался о том, где он находится в данный момент — юристка Софья Николаевна не переставала гладить волосы проснувшемуся Рожнову — Рожнов вдруг понял, что сейчас его будут бить — он поднялся на локте и даже быстрее, чем можно было от него ожидать, перенес ноги на пол — тут выяснилось, что он в очках — Сисин увидел выражение его лица и понял, что сейчас состоится человекоубийство — недолго думая, Сисин прицелился и от всей души ударил Рожнова в морду зимним сапогом — он бил, как по футбольному мячу — он знал, что человек — маленькое тягучее животное, которое требует кропотливого внимания — многие из опрошенных — вздрогнув от удара, быстрым голосом заговорила Софья Николаевна, глядя прямо перед собой — своим самым любимым занятием в жизни считают еблю — ебутся много — каждую ночь — оттягиваются — иные целую зиму откладывают деньги, чтобы летом покупать ягоды и фрукты — Сисин испытал приятное чувство — Рожнов перелетел через диван, увлекая за собой лесбийскую Софью — они оба провалились в дыру между диваном и стеной — теперь Рожнов выползал из-под дивана в прямом решении убить Сисина — очки разбились, втиснувшись в лицо — обезображенный Рожнов, как реваншист, выползал из-под дивана — Сисин понял: — не надо ждать — он подскочил к поднимающемуся на ноги еще совсем недавнему другу и нанес второй удар сапогом в умную небритую морду, которая много пила и курила, была близка к таланту и славе — впрочем, хуй с ней — Рожнов был умирающим гладиатором старой мысли — он любил, когда за него шутили — вроде «надо лишить нашу Родину-мать ее материнских прав» и т. д. — он износился поколенчески, вместе с умами гораздо менее изощренных голов — он нуждался в ликвидации — но они еще оставались в живых — Сисин сбил с ног Рожнова, и тот, опять улетев за диван, застыл — на этот раз как-то совсем по-особенному — потом по-разному толковали эту драку — некоторые полагали, что Жуков помогал Сисину в его справедливой борьбе — Сисин был чудовищно работоспособен — напротив, Жуков стоял, как арбитр, не позволяя никому вмешиваться — вдруг все запричитали — Рожнова убили! — Сисин был очень спокоен — Рожнов был в молодости боксером-любителем — убить его было нелегко — запричитала жуковская блядь Софья — сам Жуков нахмурил брови — Сисин закурил сигарету — ему было приятно убить знакомого человека — ему показалось, что он посадил дерево — откуда ни возьмись, вбежали трое — Римма, ее вечно заспанный муж и дочь Рожнова — десятиклассница сразу побежала к папе — Сисин понимал, что школьница взволнована, полна жизни, неподдельной тоски — это ему понравилось — он стоял посреди комнаты, и остальные обходили его, как тяжелый предмет — пошли, Жуков — сказал Сисин — нечего нам тут делать — он потушил бычок о подошву — позвонила ласковая — называла ласково — Манька! — свидетельница моей жизни — дорого торгующая подробностями — десятиклассница стала плакать — Софья по-лесбиянски обхватила ее и замерла — довольная — мы сели в машину — было по-зимнему холодно — как автора Детей, где, строго говоря, было больше сладости предательства, чем разоблачений, меня волновало пражское предательство Анджея — я поручил Анджею опеку над Воркутой — она уезжала на следующий день — расстались по-братски — Анджей предоставил ночлег у себя в комнате «Хилтона», чтобы ей не платить за номер — кровать оказалась большой, но единой — Анджей вернулся в номер поздно, когда она уже спала — от него несло правительственным коньяком — зимой Сисин ехал на встречу к Анджею — была строга варшавская конспиративная сходка — они обнялись — Анджей был в то время на минуту европейским героем — не понимавшим одного: — прыжок в свободу нужно продлить до самой смерти, до самой земли — никто не станет слушать про тихую Польшу — про этот венский филиал — Анджей просчитался — но остался вкус конспирации — переправка документов через границу — конспиративные встречи с дипломатами — клятвенная борьба с антисемитизмом.