Анна Гавальда - Просто вместе
— Что ты там лепечешь?
— Да, я — «яйцеголовая», но я тут как-то позаимствовала у тебя комиксы «Joe Bar Team» и полдня над ними хихикала… А второе — не тебе читать нам мораль, парень! Думаешь, твоя кухня — это реальный мир? Заблуждаешься. Ровным счетом наоборот. Вы никогда никуда не ходите, варитесь в собственном соку. Ты-то что знаешь о мире? Да ничего. Ты пятнадцать лет живешь по раз и навсегда установленному расписанию, подчиняешься оперетточной иерархии и всегда спишь в неурочное время. Может, ты потому и выбрал эту работу? Чтобы так и сидеть у мамочки в животе, чтобы всегда было тепло и сыто… Ты работаешь больше и тяжелее нас, кто бы сомневался, но мы — жалкие интеллектуалы! — не боимся брать на себя ответственность за этот мир. Фью, фью, покидаем каждое утро свои берлоги. Филибер отправляется в лавочку, я иду убираться, и можешь быть уверен — мы-таки работаем. А твоя система выживания… Жизнь — джунгли, борись за жизнь и всякая такая хрень… Да мы ее наизусть знаем… Еще и тебя научить можем, если хочешь… На сем — хорошего тебе вечера, доброй ночи и счастливого Нового года.
— Ты что-то сказал?
— Проехали. Сказал, что не больно-то ты веселилась…
— Верно, я сварлива.
— Что это значит?
— Посмотри в словаре…
— Камилла…
— Да?
— Скажи мне что-нибудь хорошее…
— Зачем?
— Чтобы год хорошо начался…
— Нет. Я тебе не музыкальный автомат.
— Ну давай… Она обернулась.
— Пусть тряпки и салфетки лежат в одном ящике, жизнь гораздо забавнее, если в ней есть место беспорядку…
— Хочешь, чтобы я сказал тебе что-то приятное в честь Нового года?
— Нет. Да… Давай.
— Знаешь что… Твои тосты были просто великолепны…
Часть третья
1
На следующий день он вошел к ней в комнату около одиннадцати. Она сидела у окна, одетая в кимоно.
— Что делаешь? Рисуешь?
— Да.
— А что рисуешь?
— Первый день года…
— Покажи.
Она подняла голову и сжала зубы, чтобы не рассмеяться.
На нем был старомодный костюм в стиле Hugo Boss, 80-е — он был ему чуточку великоват и чуточку блестел, рубашка горчичного цвета из вискозы, пестрый галстук и ботинки из грубой свиной кожи — явно ужасно неудобные.
— Ну что еще? — проворчал он.
— Нет, ничего, ты … Ты чертовски элегантен…
— Я веду бабушку обедать в ресторан…
— Ну… — Камилла фыркнула. — Она будет страшно гордиться таким красивым парнем…
— Чего ты смеешься? Знала бы ты, как меня все это достает. Ничего, потерпим…
— Ты идешь с Полеттой? С той, что связала для меня шарф?
— Да. Кстати, я потому и пришел… Ты вроде говорила, у тебя что-то есть для нее?
— Совершенно верно.
Она встала, передвинула кресло и начала рыться в своем чемоданчике.
— Садись вот сюда.
—Это еще зачем?
—Будем делать подарок.
—Решила меня нарисовать?
—Да.
—Не хочу.
—Почему?
— …
— Не знаешь?
— Не люблю, когда на меня смотрят.
— Я все сделаю быстро.
— Нет.
— Как угодно… Я думала, она обрадуется твоему портрету… Честный обмен, понимаешь? Но не стану настаивать. Я никогда не настаиваю. Не мой стиль…
— Ладно. Но только быстро, идет?
— Не годится…
— Что не годится?
— Да костюм… Галстук и все остальное. Это не ты.
— Хочешь, чтобы я разделся догола? — хихикнул он.
— О да, это будет полный кайф! Обнаженный красавец… — ответила она не моргнув глазом.
— Шутишь, да? Он запаниковал.
— Конечно, шучу… Ты для этого слишком старый! И наверняка слишком волосатый…
— А вот и нет! А вот и нет! Волос у меня как раз в меру!
Она смеялась.
— Ладно. Ты хоть пиджак сними и удавку свою ослабь…
— Ну да, я весь взмок, пока узел завязывал…
— Посмотри на меня. Нет, не так… Расслабься, а то можно подумать, что тебе черенок от метлы в задницу загнали… Я тебя не съем, идиот.
— О да… — взмолился он. — Съешь меня, Камилла, ну хотя бы укуси…
— Отлично. Мне нравится эта идиотская ухмылка. Как раз то, что надо…
— Ну что, долго еще?
— Почти готово.
— Надоело. Поговори со мной. Расскажи какую-нибудь историю, чтобы время быстрее прошло…
— О ком на этот раз?
— О себе.
— …
— Чем будешь сегодня заниматься?
— Уборкой… Поглажу… Выйду прогуляться… Свет очень хорош… Посижу в кафе или в чайном салоне… Поем булочек с ежевичным желе… Ням-ням-ням… Если повезет, в салоне будет песик… Я коллекционирую псов из чайных салонов… У меня для них специальный блокнот — красивый такой, с молескиновой обложкой… Раньше у меня был такой же для голубей… Я знаю все о голубях. С Монмартра, с Трафальгарской площади в Лондоне, с площади Святого Марка в Венеции — я всех запечатлела…
— Скажи мне…
— Да!
— Почему ты всегда одна?
— Не знаю.
— Не любишь мужчин?
— Приехали… Если девушка не реагирует на твое неотразимое обаяние, она наверняка лесбиянка, так ты рассуждаешь?
— Да нет, мне просто интересно… Одеваешься ты безобразно, стрижешься «под ноль», и вообще…
Они помолчали.
— Да люблю я мужчин, люблю, успокойся… Девушек тоже — заметь, но предпочитаю мужиков…
— А ты уже спала с девушками?
— Да тыщу раз!
— Издеваешься?
— Да. Все, готово. Можешь одеваться.
— Покажи мне.
— Ты себя не узнаешь. Люди никогда себя не узнают…
— Что это за пятно вот здесь?
— Это тень.
— Чего?
— Это называется сепия…
— А это что ?
— Твои бачки.
— Да ну?
— Разочарован? Вот, возьми еще один. Я его сделала вчера, когда ты играл на плей стейшн…
Он заулыбался.
— Ага! Это точно я!
— Мне самой больше нравится первый, но… Вложи в какой-нибудь журнал, чтобы не помялись…
— Дай мне листок.
— Зачем?
— Затем. Я тоже, если захочу, могу тебя нарисовать…
Он вгляделся в ее лицо, наклонился, высунув от усердия язык, что-то начирикал на бумаге и протянул ей свою мазню.
— Сейчас посмотрим! — Камилла была заинтригована.
Он изобразил спираль. Домик улитки с маленькой черной точкой в самой глубине. Она не реагировала.
— Точка — это ты.
— Я… Я поняла…
У нее дрожали губы. Он вырвал у нее листок.
— Эй! Камилла! Это просто шутка! Я хотел тебя развеселить! И все!
— Ну да, конечно, — кивнула она, поднося руку ко лбу. — Просто шутка, я понимаю… Ладно, беги, а то опоздаешь…
Он натянул комбинезон и, открывая дверь, треснул себя шлемом по голове.
Маленькая точка — это ты…
Да, парень, ты законченный мудак.
2
В кои веки раз у него за спиной не висел тяжелый рюкзак с едой, и он налег грудью на бак и нажал на газ: сейчас голова его быстро проветрится. Ноги сжаты, руки вытянуты, в груди тепло, шлем вот-вот треснет… Выжать предельную скорость, выкинуть из головы проблемы, и пусть мир катится в тартарары.
Он ехал быстро. Слишком быстро. И делал это сознательно. Нарочно.
Сколько Франк себя помнил, у него между ног всегда был какой-нибудь мотор, в ладонях — зуд, и он никогда не считал смерть серьезной проблемой, воспринимая ее как еще одно досадное препятствие… Раз его не станет и страдать не придется, какая, к черту, разница?
Как только у него появились хоть какие-то деньги, он немедленно влез в долги и купил мопед, большой не по возрасту.
Обзаведясь шустрыми приятелями, умевшими «делать бабки», он снова поменял мопед — чтобы выгадать несколько миллиметров на спидометре. Он не дергался на светофорах, не шлифовал асфальт шинами, не ввязывался в состязание с другими водителями и не считал нужным попусту рисковать. Всего этого Франк не делал, но как только предоставлялась возможность, он смывался и гонял по дорогам, давя на газ и играя на нервах у своего ангела-хранителя.
Он любил скорость. По-настоящему любил. Больше всего на свете. Даже больше девушек. Это были самые счастливые минуты в его жизни — минуты покоя, умиротворения, свободы… В четырнадцать он царил на дорогах Турени, лежа грудью на руле мопеда, и был похож на жабу на спичечной коробке (так тогда говорили), в двадцать купил себе первый подержанный мотоцикл на деньги, заработанные летом в поганой забегаловке близ Сомюра, а сегодня это стало его единственным развлечением: мечтать о мотоцикле, покупать его, доводить до ума, испытывать его, начинать мечтать о другом мотоцикле, тащиться в комиссионку, продавать предыдущий, покупать, доводить… итак до бесконечности.
Не будь у него мотоцикла, он бы чаще звонил своей старушке, моля Бога, чтобы она не пересказывала ему каждый раз всю свою жизнь…
Проблема заключалась в том, что проветрить мозги уже так просто не получалось. Даже при скорости 200 километров в час он не ощущал привычной легкости.
Даже при 210 и 220 его одолевали мысли. Он изворачивался, хитрил, морщился, ежился, но все было напрасно — мысли словно прилипли к его телу, и от заправки до заправки продолжали лезть в голову.
