Андрей Рубанов - Готовься к войне
Зажмурился на солнце - вдруг вспомнил, что ему нечем кормить свою девочку. Непростительное легкомыслие. Пригласил человека в гости, а у самого вторые сутки пустой холодильник. Бросился звонить рестораторам, заказал все, что пришло в голову. Пообещал доплатить за срочность. Засек время. С мгновенным отвращением подумал, что воскресенье все-таки начинается не совсем правильно - с телефонных звонков, со взглядов на циферблат. Ничего не поделаешь, Знайка. Ты теперь не один, у тебя есть женщина, тебе придется многое поменять.
Может, даже все поменять.
Подумал, в числе прочих текущих дел, про Солодюка. Семь утра - хорошее время, чтоб напомнить о себе дураку, не желающему вернуть должок. Даже набрал номер, но после третьего гудка отключился. Пожалел, наверное. Жалеть, конечно, нельзя; кого угодно можно жалеть, только не старого приятеля, вовсю злоупотребляющего приятельскими отношениями; но что-то не позволило банкиру в это сливочное подмосковное утро действовать с обычной непреклонностью. Пусть его, потом поговорим. Ближе к полудню.
Солодюк был подлец, настоящий, звонкий. Несколько лет, со дня основания банка, он покупал у Знаева наличность и перепродавал, причем находил удивительно покладистых и недалеких покупателей. Впаривал втридорога. Разборчивостью не страдал. В соответствии с поговоркой, жадность регулярно губила Солодюка. Во второй половине девяностых он четырежды попадал под следствие и четырежды откупался, отдавая все, что имел. Люди из правоохранительных органов тогда уже умели обдирать черных финансовых дилеров: изымали банковскую выписку, вычисляли предполагаемый доход за последние полгода и эту сумму требовали в обмен на доброту и ласку. То есть если фирма за шесть месяцев получала из кассы банка сто миллионов рублей - их умножали на всем известную ставку черного рынка (допустим, пять процентов) и просили за снятие обвинений пять миллионов.
Ладно, четыре с половиной.
Знаев, однако, хорошо помнил и другую поговорку: все, что не губит фраера, делает его жаднее. Постепенно Солодюк превратился в мнительного, безжалостного и безрассудного дельца. Ободранный налоговой полицией, он немедленно опять начинал играть по-крупному. А хуже того - стал считать себя прожженным. Тем временем сам Знаев, ни разу не пойманный за руку, счел за благо свернуть сомнительные операции, тем более что в начале нулевых фискальное давление на всякого рода финансовых махинаторов резко усилилось.
Солодюк и в ус не дул. Ради старой дружбы выпрашивал у своего легализовавшегося бывшего партнера все новые и новые миллионы. Кончилось тем, что Знаева вызвали в Центробанк и потребовали резко сократить количество наличных, проходящих через его корреспондентский счет. Под угрозой отзыва лицензии. Не превращайте хорошую фирму в помойку, сказали чиновники. Мы ведь можем внести вас в черный список. Лично вас, господин Знаев. Вы никогда не сможете найти работу в этом бизнесе. Испугавшийся господин мгновенно попросил старого товарища вон. Тот не обиделся, на два года пропал из виду, однако затем опять появился. Умолял, бахвалился связями, метал визитные карточки с двуглавыми орлами, живописал собственную непотопляемость, взял в долг тридцать тысяч долларов, - в итоге сложились оригинальные отношения: банкир стал испытывать к приятелю смесь ностальгической жалости, презрения и некоторого страха. Их крепко связывали общие грехи молодости. Вдобавок Солодюк на совершенно законных основаниях числился акционером банка, ему принадлежали три процента, он ежегодно получал дивиденды. Выгнать его пинками, заставить уступить долю или выкупить ее - такое можно было проделать в любой момент, но руки не доходили. Кроме того, Знаев не любил создавать себе врагов. Лечить, а не резать - вот был его метод.
Харчи приехали через час с небольшим. Банкир натянул старые джинсы, влез - босой, с голым торсом - в машину, покатил к главным воротам. По аллее, которой гордился, о которой всю жизнь мечтал: ветви дубов смыкались над головой, образуя живой тоннель, ночью, в свете фар, смотревшийся декорацией романтической сказки. Мальчишка-посыльный, слезая с мопеда и передавая хозяину поместья коробки, взглянул с интересом, но и с усмешкой. Небось думает - богатый бездельник с жиру бесится, лень самому себе завтрак приготовить, решил Знаев, однако чаевые дал, как положено. Он всегда давал большие чаевые. Завидовал молодежи. Всем этим посыльным, пиццевозам, официантам, барменам, - трудящейся обслуге. Им повезло, для них сейчас в Москве всегда есть работа, только не ленись, поворачивайся; если не жлоб, если не медленный, свою тыщу долларов иметь будешь. Двадцать лет назад, когда банкир был так же молод, как этот взъерошенный паренек в стильных штанишках, все было иначе - для похода с девушкой в «Макдоналдс» деньги копились месяцами.
Он оставил снедь на кухне, заглянул в спальню. Алиса, сидя в постели, смотрела телевизор и зевала. Помахала рукой, мило сообщила:
- Ты вчера, когда стал засыпать, так крепко меня к себе прижал… Я думала - неужели он вот так всю ночь будет… Даже испугалась. Но потом ты все-таки расслабился. Когда совсем уснул…
- Тебе не нравятся крепкие объятия?
- Неважно.
- Важно.
Рыжая опять упала в подушки. Было заметно, что она не прочь проваляться под одеялом весь день.
- У нас с тобой всегда так будет? Я просыпаюсь, а ты стоишь у постели и на меня смотришь. Весь такой бодрый.
- Да, - с удовольствием ответил Знаев, - так будет всегда.
- Ты опять рано встал?
- В пять часов.
Алиса с наслаждением потянулась.
- Сегодня воскресенье, - слабым голосом произнесла она. - Мог бы поспать.
- Как раз в воскресенье, - сказал банкир, - спать допоздна нельзя. Иначе вечером не сможешь заснуть вовремя. И утром в понедельник проснешься разбитый. Испортишь себе важный момент - начало новой недели…
- Ты страшно нудный. Я сейчас брошу в тебя подушкой.
- Не надо. Я хороший.
- Да, - сказала рыжая. - Хороший. Но нудный. Что ты делал, пока я спала?
- Как обычно. Медитировал. Потом испанский учил. Потом плавал. Потом штангу тягал. Потом во дворе прибрался…
- Скажи честно: ты каждый день вот так? Медитация, штанга, испанский…
- Нет, - соврал Знаев, театрально поморщившись. - Это я перед тобой выпендриваюсь. Набиваю себе цену.
- Я догадывалась. Разумеется, ты такой же ленивый, как и все. Изображаешь супермена, чтоб обмануть наивную девушку. Зачем тебе испанский?
- Делаю инвестиции, - с шикарным апломбом заявил Знаев. - На Кубе. Хочу срочно купить по дешевке несколько километров пляжа. Es no demasiado. Когда Фидель умрет, на остров неизбежно вернутся американцы - а я уже там, понимаешь? Hola! Que tal? Me llamo Znajca!
Судя по всему, рыжая не поняла хохму; юмор миллионеров, даже будучи плоским, никогда не бывает дешевым.
- Шутка, - виновато сказал банкир.
Алиса вежливо улыбнулась и зевнула.
- Что мы сегодня будем делать?
- Отдыхать. Расслабляться. Посидим в сауне. Или в хамаме. Тебе для твоей молодой кожи хамам - в самый раз… Хочешь - вызову массажиста, он же банщик и мануальный терапевт, он из тебя за сорок минут пятнадцатилетнюю девочку сделает…
- Спасибо, - насмешливо сказала рыжая. - Мне и так неплохо.
- Тогда поедем в город и пообедаем. Потом еще что-нибудь придумаем…
- Например?
Знаев пожал плечами.
- Я вроде как кавалер… Типа, обязан предложить даме тысячу вариантов развлечений. Особенно учитывая мои возможности…
- Предлагай, - разрешила рыжая.
- Можем махнуть на Кипр. Виза не нужна. Если я позвоню прямо сейчас, то через четыре часа будем в Лимассоле. Искупаемся, наедимся до отвала скампи, погуляем, подышим, к утру вернемся…
- Заманчиво, - с заметным сожалением сказала Алиса, - но у меня нет загранпаспорта.
- Не может быть. Ты не была за границей?
- Ни разу.
- Насколько я знаю, сотрудники моего банка хорошо зарабатывают.
- Не напоминай, что я работаю в твоем банке. Я сразу чувствую себя героиней служебного романа.
- А чем плох служебный роман? По-моему, всякий роман хорош.
- Ты не понимаешь. Завтра к обеду все будут знать, что босс крутит любовь с новенькой рыжей. У меня испортятся отношения с девчонками.
- Никто ничего не узнает, - уверенно ответил банкир и небрежно ладонью отодвинул от лица воздух, а вместе с воздухом - все без исключения пустяки и глупости этого мира. - Единственный человек, который может что-то ляпнуть, - мой шофер, но и он, по-моему…
Рыжая усмехнулась.
- Сергей Витальевич, вы же - Знайка. Вы должны понимать, как циркулируют слухи. Я вас уверяю: завтра все ваши сотрудники, особенно женщины, вместо работы будут по углам шушукаться…
- А мне все равно.
- Тебе - да. А мне - нет, - Алиса сделала паузу и с почти мужской суровостью добавила: - По большому счету… вся эта наша с тобой любовь… сильно повредит моей карьере.
Банкиру не понравилось, как она произнесла: «вся эта наша с тобой любовь». Про карьеру он почти прослушал. Он не очень понимал, что такое карьера. Боссы и хозяева - особенно те, кто ходит в боссах с двадцатипятилетнего возраста, - неважно разбираются в психологии наемного работника. Знаев всю жизнь фигурировал в роли босса, долгое время он ошибочно считал, что любой манагер не может мечтать ни о чем ином, кроме как о кресле босса, что каждый кассир грезит о собственном банке, и только к середине нулевых, когда фирмы и компании, некогда созданные с нуля отважными авантюристами, превратились в гигантские корпорации со своей бюрократией и сложной субкультурой, банкир догадался: увы, наемные манагеры желают стать не боссами, а всего лишь еще более высокооплачиваемыми наемными манагерами. Так жить проще и выгоднее.
