Кингсли Эмис - Один толстый англичанин
– К сожалению, я вас не понимаю, – все так же недоуменно пожал плечами Роджер.
Это не вызвало ни удивления, ни возмущения. Оба соседа, без всякого риска оскорбить его чувство собственного достоинства, через Роджера обменялись какими-то замечаниями на его счет и, похоже, пришли к единому мнению. Потом учтиво кивнули ему и обратили свое внимание на сцену.
Время от времени оглядывая, довольно бегло, публику – вдруг все-таки увидит Мечера и Элен, – Роджер отмечал, что происходит в зале. Приложив немало усилий, он пробился к уборной, размеры которой больше подходили набитому отдыхающей публикой экскурсионному пароходу. Из надписей на стенах он узнал, что «зут» – это не только стильная одежда, а еще и клич джазовых фанатов и что пусть здравствует Пташка-Паркер, а ГСНЙ, надо полагать, Городской Совет Нью-Йорка, катится к такой-то матери. Вернувшись на прежнее место, Роджер увидел, что маленького негра на сцене сменил другой, с усами от уха до уха, и тоже с намерением сказать несколько вступительных слов. Но этот был хотя бы забавен и умел развеселить публику. Роджер сразу это понял по веселому смеху, которым зал откликался на его речь. Публика принялась восторженно аплодировать и вопить, когда он сказал, что благодарит всех за то, что они пришли, и добавил: «А теперь Дэз Макскиббинс представляет вам О'Руни и его трубу». О'Руни носил козлиную бородку и темные очки, а его инструмент кто-то – несомненно, в приступе ярости на музыканта – завязал узлом посередине. Этот О'Руни тоже принадлежал к негритянской расе. Роджер апатично смотрел на него, допивая виски. Попытка купить что-нибудь навынос встретила вежливый отказ, перспектива бродить по улицам в поисках винной лавки не вызывала ничего, кроме уныния, поэтому он решил взять еще тройную порцию на дорожку. Пока Роджер исполнял задуманное, а потом пробивался к выходу, объявили выступление некоего Джона Колвути и троих его напарников, тоже афроамериканского происхождения. Роджер вовремя покинул зал. Зал опять взревел, леденящий вопль: «О'Руни! Колвути!» – преследовал его до самого выхода на улицу.
Он постоял несколько минут, не зная, что предпринять дальше. Часы показывали двенадцать пятьдесят. Тут он вспомнил словцо, оброненное Эрнстом, и, когда подъехало такси, сказал водителю:
– Я хочу, чтобы вы отвезли меня туда, где играют какой-нибудь аутентичный джаз, знаете вы такое место?
– Дайте-ка подумать… сейчас тут играет группа с Западного побережья, в одном местечке играют боссанову, «Модерн-джаз-квартет» тоже еще в городе, потом группа Джимми Райана, или вы, может, предпочитаете Эдди…
– Мне нужен аутентичный джаз. Есть здесь такой?
– А, теперь понял, вам нужен аутентичный.
– Отвезите меня туда, где они играют.
На сей раз не было ни «шатра», ни чего-либо подобного. Все музыканты и их почитатели – белые, в зале куда свободней, много танцующих пар, но шум стоял точно такой же. Полицейский у входа вручил Роджеру карточку размером с почтовую, где говорилось: «Мы желаем вам приятного вечера, но убедительно просим вести себя подобающим образом». Потом он перечислил Роджеру, какие поступки приведут к немедленному выдворению из зала. Первым делом Роджер направился к бару, где, под бдительным оком полицейского, заказал тройное виски. Вместо виски ему подали большую, на две пинты, кружку пива, и он сразу же расплатился. Потом поискал взглядом стул поближе к танцплощадке, но не нашел и в конце концов направился к одному из стульев, прислоненных спинкой к столику. Поставил его как следует и уселся, но полицейский тут же объяснил ему, что если стул прислонен спинкой к столику, значит, место зарезервировано для кого-то. Пошарив глазами, Роджер увидел несколько стульев, составленных возле стены. Спиной ощущая взгляд двух полицейских, он вытащил один стул и сел. Покончив с пивом, он, недовольно бурча себе под нос, обошел зал, ища, нет ли Мечера и Элен. В зале их не было. Взглянув на длинную очередь к бару, Роджер отказался от мысли взять еще кружку пива. Вместо этого он подошел к столику, за которым сидели двое миниатюрных мужчин и две столь же миниатюрные женщины, и забрал у них кружку. Он пил, морща губы и с яростью глядя на них; те ни словом, ни жестом не выказали возмущения. Но, хотя кража пива не значилась в списке прегрешений, перечисленных в карточке, которую ему вручили при входе, его все-таки немедленно выставили. Об этом позаботились трое полицейских. Выражение их физиономий красноречиво говорило, что лучше ему не пробовать возвращаться, однако же сейчас обошлось без попыток причинить ему физический ущерб.
Из окошка такси все выглядело чужим, иностранным. На углу улицы стояла толпа типичных американских граждан в кожаных пиджаках, лениво поглядывая на витрину магазина, где человек во всем белом подбрасывал и ловил нечто, похоже, какой-то съестной товар. Проплывали мимо еще магазины, предлагавшие купить массу того, что ему было ни к чему, особенно персидские ковры. Несколько раз Роджер замечал итальянские вывески. Потом такси промчалось по кварталу одинаковых, похожих на коробки, краснокирпичных зданий – как пить дать, казармы тайной полиции или службы министерства пропаганды.
Он выбрался из такси; улица тонула во тьме. Ни души вокруг, хотя в отдалении кто-то горланил песню. Роджер мог поклясться, что баки, которые он разглядел возле главного подъезда, были мусорными. Но их крышки были обвязаны цепью. Он постоял, недоуменно пялясь на такое диво. Ведь крышку нужно снимать хотя бы иногда, иначе бак нельзя будет ни опустошить, ни бросить туда мусор. Держась за перила, он шагнул на ступеньку и оглянулся на баки с их крышками. И тут его осенило: крышки приковали затем, чтобы их не смогли украсть и потом продать. Сколько можно получить за крышку от мусорного бака? Что это за культура, спрашивал он себя, где принимают меры против людей, ворующих крышки мусорных баков, в то время когда другие люди, другие, смотрят цветной телевизор или ездят в Вермонт охотиться? Ему не надо было искать ответ на свой вопрос. Он его всегда знал.
Он решил, что лестница больше способствует мыслительному процессу, нежели лифт, поэтому стал подниматься пешком. Дверь он открывал с теми же мерами предосторожности, что и в первый раз, оказавшимися, как и в первый раз, излишними: в квартире никого не было. Это уже был верх несправедливости. Три бутылки, опустошенные им раньше, молчаливо говорили, что дальнейшие поиски бессмысленны. Заняться было решительно нечем. Бродя по комнатам – ковровое покрытие, когда-то жемчужно-серое, было во многих местах прожжено и в дырах, – он обнаружил патефон, на крышке которого виднелись круглые пятна от горячего кофейника и стаканов со спиртным, кресло-качалку в новоанглийском стиле с отломанным подлокотником, кушетку, с первого взгляда на которую пропадало всякое желание прилечь на нее (откуда бы ни взялась вся эта рухлядь, она явно попала сюда не из магазина Миранды), и наконец, на мореной сосновой доске на стене – голову таксы с медной табличкой под ней: Митци (1946–1953). Интересно, Строд так ее любил или это его охотничий трофей? Может быть, и то и другое.
Роджер подошел к книжным полкам, когда-то очень давно покрашенным под мрамор-горгонцолу. Здесь стояло несколько дюжин картонных папок с рукописями и сотни две книг, все явно романы и все в омерзительно-кричащих переплетах – забытые однодневки. Он взирал на них с вялым отвращением, которое мало кто, кроме посвященных, счел бы приличествующим человеку, по долгу профессии обязанному заботиться о том, чтобы книги современных авторов попали в руки массовому или, по крайней мере, относительно многочисленному читателю. На суперобложках, развернувшихся, смятых и торчащих без надежды, что когда-нибудь книгу снимут с полки и приведут в порядок, красовались цитаты, восхваляющие то или иное произведение, как верное великой традиции, заложенной еще Джейн Остин и продолженной Генри Джеймсом. Роджер никогда не слыхал ни об этих книгах, ни об их авторах. Роджер зевнул – книга, которую он снял с полки, да и все остальные не вызывали ничего, кроме скуки. А что вызывало скуку у него, было вообще недостойно чтения, это он знал по опыту.
Письменный стол, увенчанный разбитой пишущей машинкой, выглядел более многообещающе. Кроме прискорбных свидетельств того, что хозяин стола был заядлым курильщиком с многолетним стажем, тут еще валялось несколько писем, явно полученных недавно. Роджер взял листок, видимо второпях вырванный из блокнота; на листке было коряво нацарапано несколько строк зелеными чернилами. Опустив все формальности, автор письма сообщал, что недавно прибыл в Соединенные Штаты из Соединенного Королевства и просил содействия в поисках издателя для его книги о Южной Америке, взятой в образовательном и прочих социальных аспектах; он обещал выслать рукопись «в установленном порядке», еще связаться со Стродом «в непродолжительном времени» и подписался «Л. С. Катон». Остальные послания представляли еще меньший интерес.
