Джин Сэссон - Майада. Дочь Ирака
Майада не могла отвести глаз от лица Али аль-Маджида. Он нелепо улыбался, а затем с убеждением закричал:
— Хорошо, что отец знает, что его сын предатель. Да! Может, он совершил ошибку, воспитывая его. Теперь он будет осмотрительнее с дочерьми.
Майада опустила глаза и уставилась на свои ноги.
Али аль-Маджид по очереди выкрикивал имена полных надежд родственников, которые пришли на собрание, веря, что уведут домой давно пропавших без вести близких людей и устроят пир по поводу их возвращения. Они по одному взбирались на сцену, и Майада понимала, что никто не услышит хороших новостей. Ей казалось, она слышит лязг цепи, протянутой на сцене, соединившей иракцев ужасным горем: ведь все они узнавали о том, что родных постигла печальная судьба.
Майада сидела неподвижно, словно окаменев, пока какой-то человек не потрепал ее по плечу и не прошептал на ухо:
— Осторожнее, они смотрят. — Майада подняла голову и невидящим взором уставилась прямо перед собой, притворяясь, что с интересом наблюдает за разыгрывавшимися трагедиями.
Она слышала, как беспокойно переговариваются между собой родственники погибших или находящихся в заключении людей, и разглядывала Али аль-Маджида. Он казался очень оживленным и, очевидно, был в восторге от себя. Он включил кассету, на которой было записано, как пытали молодого человека. Его крики разносились по огромному залу. Мать погибшего вскочила с места и стала заламывать руки, словно верила, что может прекратить муки своего ребенка. Ее отчаянные жесты вызвали у собравшихся смех. Когда она потеряла сознание и упала в обморок, это еще больше развеселило аудиторию.
Майада была уверена, что остальные зрители испытывали такую же тошноту от происходящего, как и она, но боялись Али аль-Маджида и считали, что должны выразить одобрение каждому его жесту. Им было известно, что в противном случае им так же придется пройти по сцене и прослушать кассету, на которой записаны стоны близких.
Она смотрела на милые лица двух молодых женщин, отца которых приговорили к тюремному заключению сроком двадцать лет — за контрабанду. Они робко сказали Али аль-Маджиду, что раньше отец был учителем, но потерял работу. Семья голодала, и это единственная причина, толкнувшая его на то, чтобы покупать и продавать шины.
Не обращая на них внимания, Али с довольным видом оглядел аудиторию и сказал:
— Видит Бог, контрабанда есть контрабанда, это серьезное преступление. Но у нас начинается новая эра, потому что люди узнают правду о тех, кого они любят.
Он быстро взглянул на Майаду, улыбнулся и сказал:
— Видит Бог, я добрый человек! — Аудитория с энтузиазмом зааплодировала.
Господи, хоть бы он перестал улыбаться! Майада от потрясения дрожала всем телом. Ей было безумно страшно, оттого что этот человек ее знает.
Майада смотрела на колени, думая, что больше не выдержит, если увидит, как еще одно озаренное надеждой лицо искажается от разочарования. Чтобы отвлечься, она понюхала духи на запястье.
Когда она вновь подняла глаза, то побледнела. На сцену взошел высокий костлявый мужчина в лохмотьях. Его кожа была цвета подгоревшего тоста, волосы прилипли к коже. Он раскрыл рот, в котором не осталось ни одного зуба. Пальцы были измазаны запекшейся кровью. Этот человек, похожий на скелет, встал рядом с Али аль-Маджидом.
Тот с жалостью взглянул на мужчину и с чувством пожал его окровавленные пальцы. Затем Али окинул взором толпу; черные глаза горели, как раскаленные угли. Он назвал имя этого человека и выкрикнул следующее, пояснив, что так зовут жену несчастного.
С каждой минутой беспокойство Майады росло. На сцену, спотыкаясь, забралась невысокая худая женщина не старше тридцати лет. Она встала у второго микрофона, поддерживая абайю в иранском стиле у подбородка. Она робко, подозрительно взглянула на Али аль-Маджида.
А исхудавший муж рассматривал ее, и гнев в его глазах сменялся разочарованием.
— Тебе давным-давно следовало развестись с этой шлюхой, — громким шепотом произнес Али аль-Маджид. — Ты знал, что она иранка. Надо было разломать ей кости и посмотреть, что внутри. Ты бы увидел, что там дерьмо.
Мужчина, с трудом проталкивая через горло слова, с невыразимой скорбью, дрожащим голосом сказал, обращаясь к аудитории:
— Посмотрите на мои руки! — Он оторвал их от боков. — У меня выдрали ногти из пальцев. В течение десяти дней выдирали по одному, пока ни одного не осталось. И пальцы на ногах, — мужчина попытался поднять ногу; но он слишком ослаб, чтобы удерживать равновесие на одной ноге, и потому просто показал на нее. — Теперь там тоже нет ногтей. Еще десять дней — каждый день по ногтю. Затем меня привели в маленькую комнату и посадили в кресло, а руки привязали. В комнату вошел мужчина со щипцами и вырвал зуб. Он выдирал зубы по одному. Они остались валяться на полу. После этого меня швырнули в огромную печь, где могло поместиться двое мужчин. Мне сказали, что будут поджаривать, пока я не подохну, а потом скормят собакам. Они держали меня там, пока не сожгли волосы и не поджарили кожу. — Окровавленной рукой он похлопал но обожженной голове. Мужчина печально смотрел на жену. Он с трудом находил нужные слова. — И все потому, что жена разозлилась на меня и написала донос в тайную полицию. Она заявила, что я член Исламской партии, замышляющей убийство правительственных чиновников.
Майада сидела не шевелясь. Она была поражена этой безжалостной местью. Муж часто разочаровывал ее, но она никогда не задумывалась о том, чтобы навредить ему. Она внимательно смотрела на лицо женщины, чувствуя, как в ней разгорается гнев. Как она могла сотворить такое с отцом своих детей?
Бедняга расплакался и никак не мог успокоиться, хотя Али пытался его утешить, говоря, что ему выплатят большую компенсацию за то, что его пытали по ложному обвинению. Он уже подписал нужный документ, и несчастный сможет получить большую сумму.
Повернувшись к женщине, которая уже тряслась от страха, Али прогремел:
— Что ты сделала со своим мужем, шлюха?
Она была слишком испугана, чтобы отвечать, хотя два или три раза пыталась открыть рот и что-то сказать.
Али сообщил подробности совершенного ею преступления.
— Это, — он плюнул на пол, — иранская шлюха. Она живет в Кербале. — Али показал на худого мужчину. — Она родила от мужа трех детей. Когда его призвали на фронт, чтобы он выполнил патриотический долг и защитил родину от иранских агрессоров, эта дрянь принимала у себя мужчин. Вместе с ней жили трое малышей, но она превратила дом в бордель.
Наш иракский герой вернулся с фронта, и ему рассказали о том, что происходило в его отсутствие. Он начал расспрашивать мерзавку, но она все лживо отрицала. Когда он вернулся на фронт, она написала анонимное письмо, обвинив мужа в предательстве. Его арестовали, допросили и наказали. Затем мы узнали об иракской шлюхе и привели ее сюда. И что же мы обнаружили? Мерзкая история выплыла на поверхность. Она все время врала! Она хотела, чтобы ее муж умер, а она могла заниматься проституцией.
Али угрожающе нахмурился, глядя на женщину, и сказал:
— Слушай, стерва! Сегодня тебя вывезут в нейтральную зону между армиями Ирака и Ирана. Детей выбросят вместе с тобой. Там ведется ожесточенный артиллерийский обстрел, так что рано или поздно тебя убьют. И это пойдет на пользу Ираку.
Вдруг Али аль-Маджид рассмеялся, словно ребенок.
— Я добрый человек! Я хороший человек! Я добился справедливости для несчастного человека. — Он продолжал громко хохотать, горящими глазами рассматривая аудиторию. Выглядело это очень странно.
Майада вздрогнула. Собравшиеся хихикали вместе с Али, затем стали аплодировать. Постепенно хлопки превратились в громкий одобрительный гул.
Майада с трудом пыталась вдохнуть воздух, глядя на бедного мужчину. В конце концов его обожженные ноги не выдержали, и он упал. Теперь у него заберут детей. Она хотела крикнуть Али аль-Маджиду, чтобы он не делал этого. Да, женщину следовало посадить в тюрьму, но ведь дети ни в чем не виноваты!
Однако Али аль-Маджид был доволен вынесенным вердиктом, и Майада знала, что ей не удастся заставить его переменить решение. Она схватилась за стул, с трудом противясь всепоглощающему желанию вскочить и убежать.
Охранники быстро поднялись на сцену и утащили сопротивляющуюся женщину. Две медсестры отвели раненого мужчину к задней части сцены.
Кошмар, который продлился шесть часов, закончился в три часа дня. Али Хасан аль-Маджид поблагодарил всех, кто пришел, и добавил, что подобные собрания будут проходить ежемесячно.
— Видит Бог, я справедливый человек, и, находясь во главе тайной полиции, я буду рассказывать иракцам о судьбе их родственников.
Майада вымученно улыбнулась и, продираясь через толпу, устремилась к выходу. Как только она подошла к двери, один из помощников Али подбежал к ней и сообщил, что начальник приказал ей остаться, чтобы они могли обсудить результаты собрания.
