Тонино Бенаквиста - Кто-то другой

НИКОЛЯ ГРЕДЗИНСКИ

— Из твоих драгоценных гениев кого ты любишь больше всего?

— Дурацкий вопрос, друг мой, похоже, ты так ничего и не понял в гениальности.

— Хорошо, я спрошу по-другому. К кому из них ты испытываешь особенную нежность, необъяснимую слабость?

— Претендуешь на это место?

— Ну ответь.

— Я люблю Паганини, он родился в Генуе, мне кажется, это очень подходит гению. Еще у меня слабость к Фрейду, потому что он убивал себя сигарами с таким остервенением, что это приводило его врачей в замешательство. Микеланджело тоже из моих любимцев, потому что он был настолько безумен, что делал фальшивки.

— Фальшивки?..

— Однажды, когда ему сильно нужны были деньги, он изваял фальшивую античную статую, закопал в саду, а когда ее «нашли», она стоила кучу денег, в сто раз больше, чем любая статуя Микеланджело! Если бы их оценивали сегодня, самыми дорогими были бы как раз фальшивки Микеланджело.

— А что тебе нравится больше всего из его произведений?

— Я видела только репродукции.

— А что бы ты хотела увидеть живьем?

— Сикстинскую капеллу, «Пьету» и, наверное, «Моисея».

— Все три в Риме?

— Да.

Наконец-то он нашел для нее подарок — путешествие в Рим. В конце концов, ведь она была у истоков «Трикпака», не говоря уже о персональном будильнике. Красота Лорен могла бы вдохновить художника Возрождения или автора плутовского романа, Николя чувствовал, что он недотягивает до своей музы.

Самолету она предпочла старомодное очарование купе ночного поезда. Железная дорога казалась ей менее обыденной, и она радовалась в предвкушении ни с чем не сравнимых впечатлений. Так что они отдались на волю галлюцинаций спального вагона, потягивая белое вино, принесенное проводником, который на мгновение забыл свою ностальгию по тем временам, когда по сравнению с щедрыми чаевыми его зарплата казалась грошами.

Зарплата Николя казалась еще более убогой по сравнению с деньгами, которые принес ему «Трикпак». Не только остальные марки газировки включились в игру, но и — чтобы поверить, нужно было увидеть — марка вина и марка шампанского. Теперь пиво можно спрятать в золоченую банку с выбитым на ней гербом шампанского Paul Garance et Fils. Этот «Трикпак» расходился бойчее всего за последние два года, любимая игрушка снобов всего-то за сорок франков. Все вместе «Трикпаки» имели огромный успех, патенты купили Италия, Германия, Скандинавские страны. Юго, бухгалтер Николя и с некоторых пор его компаньон, уже мечтал об Азии, особенно о Японии, где успех «Трикпака» казался неизбежным. Николя стал богатым, те редкие знакомые, что были в курсе, не уставали повторять ему это, но он отказывался верить. У него было впечатление, что деньги просто копятся где-то в сейфе. Смешно было продолжать работать на «Группу», но мысль о том, что привычный ход жизни может резко измениться, пугала его, и каждый день он откладывал принятие решения на завтра.

Николя чувствовал себя виноватым, что у него столько денег. От чувства вины он излечивался, делая подарки окружающим. Он начал со своей команды — художественного отдела и примыкающей к нему администрации. Случайно Николя обнаружил общий знаменатель всех этих людей — футбол. Однажды он объявил им, что «Группа Парена» намеревается приобрести небольшой футбольный клуб, готовый войти в первую лигу, выяснилось, что все сотрудники просто помешаны на футболе. Надо было заниматься всевозможной атрибутикой — майками, логотипами, транспортом, и дизайнеры набросились на работу. Увидев их энтузиазм, Николя пришло в голову подарить каждому по два билета на финал чемпионата мира. Мюриэль он подарил самый большой, какой смог найти, флакон духов, который «она не могла себе позволить», по ее собственному выражению. Подарки получили и коллеги по этажу, и члены вечернего клуба, и многие другие. Ему приходилось врать о происхождении даров, выдумывая друга, работающего во Французской федерации футбола, другого — в Guerlain, и многих других более или менее везде, тогда как в реальности он платил из своего кармана. Расточая милости, он особенно позаботился о Жако, водя его в дорогие парижские рестораны, чтобы он хоть немного поправился. Однажды в «Гран Велур» Николя спросил его:

— Тебе действительно необходимо все время оставаться в Париже?

— Да нет, я могу поехать за город, но там меня такая тоска берет.

— А почему не на море?

— В это время года?

— К таитянкам.

— ?..

— Коай. Знаешь, где это?

— Нет.

— Гавайский архипелаг.

Жако вернулся оттуда таким же худым, но он загорел, расслабился, ему казалось, что он украл этот волшебный месяц у несчастья — уже победа. Если за деньги можно купить немного утешения и бороться против страха, то лучшего капиталовложения и не придумаешь. И кто знает, может, Николя, играя в Деда Мороза, узнает, что за деньги можно купить доверие, молчание, усердие и — верх парадокса — искренность.

Лорен было неудобно пользоваться его щедростью. Это отличительная черта тех, кто родился в бедной семье и работал всю жизнь. Во время их путешествия Николя понял, что Лорен ежедневно, день за днем, поднималась, чтобы идти на работу. Он попытался представить, что это могла быть за служба. Но не найдя достойного ответа, он чуть не задал ей ненароком вопрос, однако хранящая его тень злого гения сумела вовремя удержать его. В бумажках, оставленных на ночном столике, Другой был категоричен: «Не искушай судьбу, когда дело касается этой девушки!»

В купе на двоих в поезде «Палантино», растянувшись на нижней полке, Лорен провела ночь, разглядывая тени, пробегавшие за окном. На заре Николя открыл глаза и увидел, что она сидит с книгой в руке, а рядом на столике стоит поднос с чашкой кофе.

— Где мы?

— Только что проехали Пизу.

— А я могу получить кофе?

— Сейчас попрошу у месье Мезанжа.

— Это еще кто?

— Проводник.

— Вы уже успели подружиться?

— Он не спал, я тоже. Он рассказывал мне, как провел всю жизнь в поезде, довольно увлекательно. Когда мы проехали Турин, я вернулась в купе, посмотрела, что с тобой все в порядке, и села читать.

Она открыла дверь, помахала рукой, и через две минуты появился проводник, неся поднос с завтраком, который он протянул Николя, перекинулся парой любезностей с Лорен и вышел из купе.

— Хотел бы я уметь так легко сходиться с людьми.

— Ты, кажется, иронизируешь?

— Да нет же, мне, чтобы нормально общаться с кем-то, надо хорошо его знать.

— Я полагаюсь только на первое впечатление.

— А я никогда! Бывает, я кардинально меняю свое мнение о человеке между первой и второй встречей.

— Первое впечатление надежнее второго, — настаивала она. — И по очень простой причине. Оно — плод гораздо более долгого опыта.

Вот еще одна причина из тысячи, почему он хотел каждый день просыпаться рядом с Лорен — наблюдать, как она пускается в теоретические построения в семь часов утра. Он обожал выслушивать ее витиеватые рассуждения, особенно когда она вот так лежала на животе.

— Каждого человека, которого ты встречаешь впервые, ты оцениваешь по критериям, выработанным за сорок лет. Твой мозг, сознательно или нет, анализирует все знаки, издаваемые незнакомцем, можно назвать это также интуицией, но интуиция — это довольно сложный механизм. Зато если ты встречаешь его через неделю, твой опыт и твои размышления получили всего лишнюю неделю. Я ясно излагаю?

— Нет.

— Я тебя люблю.

— Я тоже.

Как только они ступили на платформу «Рома Термини», Николя начала мучить жажда. Было всего двадцать пять минут одиннадцатого. В такси, чтобы заглушить нетерпение, он пустился в пространные рассуждения об архитектурной смеси мелового и охрового камня, что, по его мнению, позволяло перемещаться из имперского города в живописную деревеньку. Окна их номера выходили на Кампо деи Фьори, а из окна ванной было видно патио, где журчал фонтан. Холодное оранжевое осеннее солнце звало на улицу, но они не смогли противостоять искушению — задернули шторы, чтобы поваляться на огромной кровати. Уставшие после поезда, они лежали обнявшись. Новый прилив энергии вдохнул в них жажду открытий. Николя распахнул мини-бар, мельком взглянул на часы (слишком быстро, чтобы понять, сколько времени), схватил бутылочку виски, нервно свинтил металлическую крышку и вылил жидкость в стакан.

— Хочешь?

— Подожду до обеда. — И она скрылась в ванной.

Высунувшись из окна со стаканом в руке, он смотрел на Кампо деи Фьори, не видя ее, словно находился где-то в другом месте.

Через час они входили в церковь Святого Петра в Веригах, где уже пять веков Лорен ожидал Моисей — сидя, строго глядя прямо на нее. У нее было странное ощущение, что она опоздала. Николя почувствовал себя лишним.

Их тет-а-тет длился целый час. Сгоравший от нетерпения Николя предложил Лорен прийти в себя от эмоций в какой-нибудь траттории.