Сара Груэн - Уроки верховой езды
Я возвращаюсь в дом. Вернее, панически врываюсь на кухню, откидывая сеточную дверь. Мутти смазывает маслом тонкие листы теста фило.
Когда я вываливаю ей, что произошло на дорожке, ее голова на мгновение поникает. Она кладет кулинарную кисточку на разделочную доску и поворачивается ко мне.
Я все никак не могу отдышаться. Я держу ладони перед лицом, дыша сквозь растопыренные пальцы.
Мутти пристально смотрит на меня, потом идет к угловому шкафчику. Открывает дверцу — и на кухонный стол обрушивается лавина белых аптечных мешочков. Мутти проворно собирает их и запихивает обратно. В руке у нее остается лишь маленький патрончик с таблетками.
* * *Чудная все-таки вещь — валиум. Мне сейчас хоть наковальню на ногу роняй, я и ухом не поведу… Хотя нет, я неправильно выразилась. Я внимательно изучу и наковальню, и свою помятую ногу — и стану хладнокровно анализировать ситуацию.
Достаточно сказать, что в нынешнем заторможенном состоянии я впервые обретаю способность размышлять о папиной болезни, не впадая в немедленную истерику. Не то чтобы я могла взглянуть горю в глаза. Скажем так, мне удается на мгновение заглянуть в бездну, прежде чем отшатнуться от края.
Одно из таких мгновений приводит к настоящему откровению. Я впервые и со слепящей ясностью осознаю: это происходит не со мной. Это происходит с папой…
* * *Не сговариваясь, весь остаток дня мы делаем вид, будто ничего не случилось.
Окутанная туманом успокоительного, я даже несколько раз отваживаюсь посмотреть папе в лицо. Но на меня наваливается такая непомерная тяжесть понимания, как он страдает, что я поспешно отворачиваюсь.
Это всего лишь один слой многоуровневых нюансов отношений в нашей семье. Сразу за всеми приливами и отливами подводных течений мне не уследить.
Ева по-прежнему ходит мрачно-надутая. Она ненавидит Дэна за то, что он ее выгнал. И меня ненавидит за то, что посадила под домашний арест. И Мутти, которая выступила со мной заодно. Зато она любит Жана Клода, потому что сегодня он ей разрешил сесть на Бержерона. Жан Клод, со своей стороны, испытывает какую-то неприязнь к Дэну, в чем уж ее причина, одному богу известно. А вот Мутти выглядит почти довольной.
Не знаю, может, это притворство. Так или иначе, она безмятежно улыбается, сидя около папы. И не упускает случая погладить и пожать его костлявую руку.
Папа тоже кажется умиротворенным. Правда, за общим столом он больше ни кусочка в рот не берет. Животный ужас, отражавшийся на его лице там, перед конюшней, сменило спокойствие. Может, Мутти ему валиума в вино накрошила, почему бы и нет? Господи, я, даже со стороны-то глядя, не могу вынести происходящего с ним, а ему каково?..
За ужином Жан Клод все подкусывает Дэна, тот вежливо отвечает, поглядывая на меня сквозь букет. Мутти выставила цветы на стол в синей стеклянной вазе.
— Я слышал, ты содержишь что-то вроде приюта, — говорит Жан Клод.
Он слегка кривит губы, словно от неприятного запаха.
— Ну да, — говорит Дэн. — Центр по спасению лошадей.
— А еще ты ветеринарный врач?
— Да, — говорит Дэн.
Кладет салфетку на стол и прямо смотрит на Жана Клода. Я не знаю, куда движется этот разговор, и Дэн, по-моему, тоже. Жану Клоду отлично известно, что Дэн работает ветеринаром. Причем нашим. Даже если он ни разу не пользовал Бержерона и Темпест, он появляется на конюшне достаточно часто, чтобы Жан Клод все про него знал.
А тот продолжает:
— Ты, стало быть, занятой человек.
— Можно и так сказать…
— Наверное, на личную жизнь совсем времени нет.
Жан Клод откидывается на спинку стула, берет винный бокал и, щурясь, закручивает рубиновую жидкость винтом.
— Долгое время так оно и было, — говорит Дэн. — Однако теперь я, кажется, наверстываю упущенное.
Он смотрит на меня и улыбается. Мутти так и сияет. Жан Клод заметно цепенеет.
— А у тебя самого как дела? — спрашивает Дэн. — Семья-то есть?
Рука Жана Клода с бокалом замирает, но напиток продолжает кружиться. Он отвечает:
— Дочь и бывшая жена в Канаде. Недалеко от Оттавы.
— Сколько дочке?
— Шестнадцать.
— Изумительный возраст…
Мы с Жаном Клодом одновременно оборачиваемся в сторону Дэна. Я помалкиваю, потому что с нами за столом сидит Ева, но Жана Клода ничто не сдерживает.
— Жуткий! — фыркает он. — Кошмарный!..
— Послушайте… — произносит Ева, желая заступиться за сверстницу, которую никогда не видела.
— Часто с ней видишься? — продолжает Дэн.
Он режет золотистое слоеное тесто, и лепестки фило крошатся под ножом.
Глаза Жана Клода окончательно превращаются в щелочки. Он наклоняется, складывая руки перед собой на столе.
— Не так часто, как следовало бы. Простите, мне пора.
Он поднимается на ноги, пожалуй, слишком поспешно. Коротко кивает Мутти — и выходит из комнаты.
Как только за ним закрывается дверь, Дэн ловит мой взгляд между стеблями гладиолусов и театральным шепотом произносит:
— По-моему, ты ему нравишься…
У меня падает челюсть. Глаза Евы становятся круглыми. Мутти и папа притворяются, будто ничего не слышали.
— Дэн!.. — свирепо шепчу я в ответ.
Вот хлопает задняя дверь и со скрипом становится на место сеточная створка.
— Что — Дэн? — говорит он, изображая полное непонимание.
И озадаченно повторяет:
— Что?
* * *Когда наконец появляется Брайан, опоздавший почти на сорок минут, Мутти, Ева и я провожаем Дэна до задней двери. Если бы я не заправилась валиумом, я бы, вероятно, вышла с ним, но я только и мечтаю как-то одолеть лестницу и скорее рухнуть в постель.
— Замечательный ужин, Урсула, — говорит Дэн.
Он пожимает руку Мутти и целует ее в щечку. После чего, вероятно из-за присутствия Евы, проделывает то же со мной.
Моя великовозрастная дщерь торчит сзади, прислонившись к стене. Руки в карманах, взгляд — в пол.
— Спокойной ночи, Ева, — говорит Дэн.
Она не отвечает, и он уходит в темноту. Я едва успеваю наклониться и поймать за ошейник Гарриет, которая вознамерилась выскочить следом. Дэн, словно вспомнив о чем-то, возвращается к нам.
— Ах да, Ева, чуть не забыл, — говорит он. — Знаешь, Майк нынче утром мне кое-что рассказал. Вроде Флика не совсем в порядке, я и задумался…
Моя дочь превращается в каменное изваяние.
— Не то чтобы она прихворнула, ничего страшного, — продолжает Дэн. — Она… ну просто… пыльная какая-то. Ее бы вычистить хорошенько, похолить…
Он делает паузу.
— Короче, мы с Майком подумали… В смысле, если твоя мама не возражает, конечно… В общем, почему бы тебе не попытаться еще у нас в центре с лошадками повозиться?
Ева стоит точно молнией пораженная. Потом с визгом бросается ему на шею. Дэн жмется щекой к ее волосам, поднимает девочку в воздух. Он улыбается, глядя мне в глаза.
Поставив ее наземь, он снова напускает на себя суровость.
— Только учти, если унюхаю где-нибудь на территории сигарету, нового шанса точно не будет. Ни под каким видом. Финито! Ты поняла?
Ева торжественно кивает и пальцем рисует у себя на груди косой крест.
— Я клянусь! Я обещаю! Чтоб мне на этом месте лопнуть!
Она отчаянно старается убедить его в искренности своих намерений.
— Ой, Дэн…
Приподнявшись на цыпочках, она вновь смыкает руки на его шее.
— Спасибо, спасибо, спасибо, спасибо…
Я смотрю на них, растроганная почти до слез.
Глава 12
Наутро я просыпаюсь, снедаемая волнением в равной степени из-за Гарры и из-за того, что жду откликов на объявления. Что-то узнать я могу только у себя в конторе, но выбраться из постели неожиданно оказывается так трудно! Состояние сродни похмельному, хотя откуда бы взяться похмелью, если вчера за ужином я ничего алкогольного не пила, опасаясь несовместимости с валиумом. Так или иначе, веки тяжелые, как кирпичи, голова отказывается соображать, точно картошкой набитая, а к рукам и ногам словно привязаны свинцовые гири.
Гарриет, по обыкновению, свернулась подле меня, влажный нос щекочет мне подбородок.
Кровать вдруг проседает. Как противно пищат пружины!
— Мам, вставай!
Я кое-как разлепляю один глаз. Ева уже одета и готова ехать. Волосы заплетены во французскую косу, от нее пахнет шампунем и перечной мятой.
— Ммм… — бормочу я и вновь закрываю глаз.
Гарриет со вздохом опускает вскинутую было голову. Мокрый нос меняет положение, и я вяло задумываюсь о том, потеют ли собаки.
— Ma! — Ева дотягивается и трясет меня за плечо. — Вставай, а то я опоздаю!
Я со стоном перекатываюсь на спину, прикрываю ладонью глаза от невыносимо яркого света.
— К-который час?..
— Восемь, — говорит она. — Нам пора!
— Еще десять минут…
