Сью Таунсенд - Женщина, которая легла в постель на год
Он поднял глаза на Еву, которая сверлила его взглядом, будто видела впервые.
Ивонн несчастно пробурчала:
– Если бы я знала, что в этом доме поселится помешанная – ну, еще одна помешанная, – то ноги бы моей здесь не было!
– Я не сумасшедшая, Ивонн, – возразила Ева. – Напомнить вам, что ваш сын – и мой муж – прямо сейчас внизу ссорится с любовницей?
Ивонн опустила глаза и поправила кольца на скрюченных артритом пальцах.
– У меня аттестаты Полы Гибб из средней школы и о полном среднем образовании. У нее двенадцать предметов в аттестате средней школы, оценки не ниже тройки, а вот во втором аттестате всего два предмета – пятерка по английскому и пятерка с плюсом по религиоведению.
– Значит, она не просто психопатка, – сказал Александр, – а довольно умная психопатка. И это пугает.
Все подскочили и уставились на дверь спальни, потому что внизу хлопнула дверь и тут же в вестибюле раздался знакомый топот башмаков Поппи.
– Я хочу с ней поговорить, – сказала Ева. – Брайан-младший, пожалуйста, попроси нашу гостью подняться наверх.
– Почему я? Я не желаю с ней разговаривать, не желаю на нее смотреть, не желаю даже дышать с ней одним воздухом.
Все переглянулись, но никто не пошевелился.
– Я схожу, – вызвался Александр.
Он спустился по лестнице и в конце концов нашел Поппи, которая, укрывшись красным пледом, притворялась спящей на диване в гостиной. Она не открывала глаз, но по подрагиванию век Александр догадался, что девушка не спит.
Он громко произнес:
– Ева хочет тебя видеть, – и проследил, как Поппи изображает, будто только что проснулась. Александр одновременно жалел ее и презирал.
Поппи, она же Пола, жизнерадостно воскликнула:
– Должно быть, я закемарила! Утро было ужасно утомительным. Все в приюте хотели получить немного внимания от Поппи.
– Ну, а теперь немного внимания Поппи хочет получить Ева, – сказал Александр.
* * *
Войдя вместе с Александром в комнату Евы, Поппи была встречена домочадцами, сидящими с обличительными лицами. Но она уже много раз бывала в подобных ситуациях. «Веди себя, как ни в чем не бывало, детка», – подумала она.
Ева похлопала по кровати и сказала:
– Садись, Пола. Тебе больше не нужно лгать. Мы знаем, кто ты такая. И знаем, что твои родители живы. – Она подняла лист бумаги. – Здесь сказано, что твоя мать ходила в Департамент труда и пенсий двадцать второго декабря и просила ссуду, утверждая, что у нее нет денег на Рождество. Ведь Клэр Тереза Мария Гибб твоя мать, не так ли? Между прочим, ты Поппи или Пола?
– Поппи, – ответила девушка, нервно улыбаясь. – Прошу, не называйте меня Полой. Пожалуйста. Не зовите меня Полой. Теперь у меня другое имя. Не зовите меня Полой.
Ева взяла ее за руку и спросила:
– Хорошо. Пусть ты Поппи. Почему ты не пытаешься быть собой?
Первым позывом Поппи было заплакать и всхлипнуть «Но я не знаю, кто я!». Потом ей стало любопытно, а кто же она? Пожалуй, пора избавиться от голоска маленькой девочки. Она глянула на свое вечернее платье пятидесятых годов, и оно внезапно перестало казаться ей таким очаровательно-эксцентричным, как винтажные наряды Хелены Бонэм-Картер.
И тяжелые ботинки с болтающимися шнурками больше не придавали ей «характера». Поппи попыталась переключить мозг в нейтральное положение и выждала несколько секунд, чтобы посмотреть, что получится. Пробуя говорить новым взрослым голосом, она попросила:
– Пожалуйста, вы позволите мне остаться у вас до начала занятий?
– Нет! – хором завопили Брианна и Брайан-младший.
– Да, можешь остаться у нас до начала семестра, – кивнула Ева. – Но соблюдая правила поведения в этом доме. Во-первых, больше никакого вранья.
– Никакого вранья, – повторила Поппи.
– Во-вторых, никакого праздного времяпровождения на диване в нижнем белье. И, в третьих, никакого воровства.
– Вчера я нашла в ее сумке наш таймер для яиц, – не унималась Брианна.
Поппи села на пол у стены рядом с Александром, который сказал:
– Тебе дали отличный шанс. Не проморгай его.
– Значит, вот так? – расстроилась Брианна. – Ее просто простили, да?
– Да, – кивнула Ева. – Точно так же, как я простила папу.
Стэнли поднял руку и спросил:
– Могу ли я вставить пару слов? – Он посмотрел на Поппи. – Я не особо сердобольный и не могу даже выразить, насколько я зол и сердит на тебя за твою татуировку-свастику. Постоянно о ней думаю. Знаю, ты молода, но, наверное, ты изучала современную историю и в курсе, что свастика символизирует величайшее зло. Только не надо говорить, что твоя фашистская татуировка означает какое-то индийское божество или другую ересь. Мы оба знаем, что ты выбрала свастику или потому, что симпатизируешь нацистам, или потому, что хотела тем самым выделиться из приличного общества и шокировать окружающих. Ты могла бы выбрать змею, цветок или птичку, но выбрала свастику. У меня дома имеется коллекция видеозаписей, документальной хроники Второй мировой войны. Один из фильмов посвящен освобождению концентрационного лагеря Берген-Бельзен. Слышала о таком?
– Там умерла Анна Франк. Я писала о ней сочинение на выпускном экзамене.
Стэнли продолжил:
– Когда войска союзников прибыли, чтобы освободить узников, они обнаружили там еле живых, скелетоподобных созданий, умолявших о еде и питье. Там же нашли огромную яму, полную трупов. К ужасу солдат, некоторые несчастные во рве были все еще живы. Бульдозер…
– Хватит, Стэнли! – вскричала Руби.
– Простите, не хотел расстроить… – Старик снова повернулся к Поппи. – Если пожелаешь взглянуть на этот фильм, приходи ко мне, посмотрим вместе.
Поппи покачала головой.
Воцарилась тишина.
Наконец Поппи сказала:
– Я сведу татуировку, лазером. Обожаю Анну Франк. Забыла, что она была еврейкой. Я плакала, когда нацисты нашли ее на чердаке. Я сделала эту татуировку в четырнадцать лет только потому, что была влюблена в фаната Гитлера. У него под кроватью хранился чемодан, набитый клинками, медалями и прочими такими штуками. Тот парень говорил, что Гитлер любил животных, был вегетарианцем и добивался лишь мира во всем мире. В постели мы должны были называть друг друга Адольфом и Евой.
Все посмотрели на Еву, которая мигом перевела стрелку:
– Это все мама.
– Тебя назвали в честь кинозвезды, Евы-Мари Сэйнт! – возмутилась Руби.
– Мы расстались через два месяца, – продолжила Поппи, – но татуировка сохранилась.
Стэнли кивнул:
– Больше не буду об этом говорить. – Он кашлянул, словно ставя точку, затем повернулся к Руби и сказал: – О, Ева-Мари Сэйнт. Та сцена с Марлоном Брандо в фильме «В порту»! Свинг, перчатки, ее милое личико!
Беседа перетекла в другое русло.
* * *
Александр покидал комнату Евы последним.
– Если я тебе понадоблюсь, звони, – сказал он, – и я примчусь.
После его ухода Ева никак не могла выкинуть из головы песню, и начала тихо напевать себе под нос:
– Зима, весна, лето или осень…
* * *
Посреди ночи, пока все в доме спали, Поппи пробралась в комнату Евы. Полная луна подсвечивала стены, и этого освещения хватило, чтобы Поппи смогла неслышно залезть в кровать.
Ева заворочалась, но не проснулась.
Поппи уткнулась лицом в плечо женщины и обняла ее за талию.
Утром Ева почувствовала, что в комнате кто-то побывал. Но, повернувшись посмотреть, увидела лишь примятую подушку.
Глава 36
Мистер Лин очень обрадовался, увидев почерк сына на конверте, который забрал с районного почтамта в пригороде Пекина. Наверное, Хо написал, чтобы почтительно поздравить родителей с праздниками. Мистер Лин слышал, что в Англии принято всенародно отмечать день рождения Иисуса Христа, который, как говорили знающие люди, был не только сыном английского Бога, но и коммунистом-революционером, запытанным и казненным оккупационными властями.
Мистер Лин решил, что подождет и распечатает конверт дома. А лучше вручит письмо жене и посмотрит, как она обрадуется. Оба скучали по сыну. Решение отправить Хо учиться в Англию далось им нелегко, но не годится, чтобы сын стал рабочим, как родители. Они хотели, чтобы Хо сделался пластическим хирургом и зарабатывал много денег. Юные китаянки во всем мире стыдятся своих узких глаз и маленьких грудей и готовы платить за исправление ошибок природы.
Мистер Лин остановился у киоска, чтобы купить живую курицу. Он выбрал ту, которой хватит на несколько дней, заплатил и, держа птицу вниз головой, пошел на фруктово-овощной рынок, где приобрел упаковку яблок в подарок жене. Упакованные яблоки стоили в пять раз дороже развесных, но мистер Лин очень любил свою жену. Она редко ему прекословила, ее волосы по-прежнему оставались черными, а на лице пока прорезалось совсем немного морщинок. Грустила она только в те минуты, когда задумывалась о дочери, которой им не суждено было обзавестись.
