Евгений Гришковец - Год жжизни

Ещё позавчера днем мы были в гостях у самого любимого грузина всего бывшего СССР, Вахтанга Константиновича Кикабидзе.

А попали мы к нему так: заспорили с моим другом Дато по поводу того, сколько лет было Кикабидзе, когда он снимался в «Мимино». Я предполагал, что лет тридцать пять, а он — сорок. И Дато говорит: «Да мы ему сейчас позвоним и спросим!». И действительно — берёт телефон, набирает номер и через несколько секунд говорит в трубку: «Батоно Буба? Хо! Хо! Дато…» У меня было ощущение, что я стал свидетелем звонка в космос… Я много знаю крупных, больших и даже великих артистов. Но Кикабидзе входит в очень ограниченное число любимейших. К тому же он из детства. И вот мы поехали к нему…

На кривой улочке покрашенные голубой краской железные ворота. За воротами дом, не большой, не маленький, очень грузинский. Маленький полисадник, весь заплетённый виноградом. Ворота открыл сам хозяин. Он улыбался. Ну, вы знаете, как он улыбается. Именно так и улыбался.

Дома у него красиво, очень по-грузински и вневременно, много фотографий и картин. Он сразу сказал, поставив на стол бутылку коньяка «Кикабидзе. Пять звездочек» и положив большую шоколадку, что больше ничего нет. Мы сидели очень долго. Вахтанг Кикабидзе на удивление небольшого роста, хотя мне всегда казалось, что он роста изрядного. Он отлично выглядит, в прекрасном расположении духа. Он много рассказывал про свое детство времён войны, про маму, про родственников. Сам внимательно слушал мои рассказы. Смеялся. Читал отрывки из своей книги, которую пишет на русском языке, потому что, как он сказал, по-грузински писать не умеет (улыбка, в смысле, он при этом улыбнулся). У него красивый крупный и очень понятный почерк. Коньяку мы выпили немало. Но самым чудесным моментом встречи был звонок в Хабаровск Джамалу Беридзе. Я рассказал Батоно Бубе про своего сослуживца из Аджарии, рассказал пару наших историй, которые есть в книжке «Планка», и мы позвонили Джамалу. Джамал сначала даже не поверил, а когда поверил, когда я ему убедительно объяснил, что он только что разговаривал с Кикабидзе, он издал какой-то такой звук и что-то такое сказал по-грузински, что стало ясно… короче, у него случился национальный праздник.

Потом мы вместе смотрели на видео «Настроение улучшилось», Вахтангу Константиновичу очень понравилось, он смеялся точно, а когда особенно сильно нравилось, похлопывал меня по плечу. И забрал себе диск. А мне в этот момент было удивительно оттого, что вот я сижу рядом с Мимино, а на экране тоже я. Не могу к этому привыкнуть.

Мы сфотографировались. Вахтанг Константинович сказал, что мы должны сделать пальцами такой жест (это запечатлено на фото). Я не понял, зачем, а он пояснил: «А пусть они знают, что не дождутся. Мы будем дружить». Я поддержал любимого артиста в этом его манифесте (улыбка).

А как встречают гостей в Цинандали! На столе неё местное и всё сезонное. Кахетинское вино в графине, какое пьют только дома, сделанное не по европейским традициям, вкус его даже отдаленно не похож на вкус того вина, что продавалось у нас в бутылках. Немного сыра и домашнего приготовления хлеб. Там его делают длинным, он серый, невероятно вкусный и довольно долго не черствеет. Что ещё нужно для знойного полудня?! Да, ещё «Боржоми». Всего этого мы, к сожалению, лишены. Но ничего! Как сказал Батоно Буба, они не дождутся! «Они» в его устах — это они ВСЕ.

Два дня был в Омске. Слетал туда неожиданно для себя, по приглашению друзей. Стояла дикая жара, до сорока градусов. Во Сибирь-матушка! Ночью даже практически не было комаров, иссохли, наверное, от жары. Рад, что слетал в почти родные края. Прокатился по улице Кемеровская, что дало ощущение поездки на родину, видел поразившую меня рекламу в Омске. Довольно большие рекламные плакаты приглашают в бани на улице Карбышева. Так и написано: БАНИ НА КАРБЫШЕВА. Как-то это, по-моему, сильно. (Для юных и непомнящих историю напоминаю, что генерал Карбышев в начале войны попал в плен и, по военной мифологии, а может быть и действительно, был казнён немцами. Казнили его, облив на морозе холодной водой.) Вот такие бани есть в Омске.

А из Риги мне написал вице-президент компании «Air Baltic». Он в достойной форме и вполне искренне извинился за причинённые неудобства. Получить такие извинения приятно, и я очень надеюсь, что та досада, которой я поделился ЗДЕСЬ, повлияет пусть не на доброжелательность, но хотя бы на поведение наземных служб рижского аэропорта. Крайне рекомендую заняться тренингом. Та мышца, которая растягивает губы в улыбку, называется резориус. Это латинское название мышцы, ещё ее называют мышца смеха. Работникам рижского аэропорта надо её тренировать. А вице-президент поступил достойно и красиво.

А теперь расскажу историю, которую обещал. Она опять про Грузию.

Есть у меня старинный друг и коллега, прекрасный грузинский актёр Гиоргий Накашидзе. Познакомились мы ещё в 2001 году, во время моего первого приезда в Тбилиси со спектаклем. Первый свой спектакль я играл там в день, когда город хоронил великого футболиста Давида Кипиани. А я играл спектакль «ОдноврЕмЕнно», в котором звучит грузинская музыка, и тогда ещё в этом спектакле был большой фрагмент про Грузию, которого сейчас нет. Это был и удивительный день и удивительная реакция публики. Короче, мы познакомились, много раз встречались и вот снова встретились на прошлой неделе.

Первым делом он сообщил, что готовится к операции, которую ему должны делать на следующий день: это была операция по исправлению носовой перегородки, сломанной ещё в юности. Он сказал с неподражаемым и вкусным грузинским акцентом: «Когда-то подрался во Франции, нос сломали». Было видно, что он очень волнуется, много об этом говорит и уже весь театральный Тбилиси знает, что Накашидзе должны делать операцию. Вечером перед операцией он даже почти не пил вина!!! Но настоятельно звал нас приехать на следующий день вечером, проведать.

В день операции город полнился слухами о том, как она прошла. Это активно обсуждалось, а Гиоргий писал друзьям эсэмэски, что операция прошла очень тяжело, наркоз не подействовал, и он всё чувствовал, но при этом сказать не мог ни слова. Короче, все встреченные мною общие знакомые говорили только об этом. И вот поздно вечером мы поехали навестить больного… Дальше начинается кино, причём самое хорошее и о-о-очень грузинское.

Мы пришли небольшой компанией к нему домой в его тбилисскую квартиру. Нас с трагическими лицами встретили сестра Гиоргия и её муж. В квартире царили тишина и горе, хотя людей было уже довольно много. Все ходили тихо, исполненные сострадания. Видно было, что все так понимают правильное поведение в доме тяжело больного человека. Но на кухне готовилась еда и стояло много вина. Мы прошли в комнату, на разложенном диване лежал сам больной, выглядевший хорошо, лицо его выражало страдание, а голова была повязана красивым синим платком. Подчеркиваю, не нос, а голова. В изголовье, в кресле, сидела мама и гладила Гиоргия по голове. Друзья молча сидели вокруг. Как только мы вошли, он протянул в нашу сторону слабую руку и сказал: «Как хорошо, что вы пришли!» Прозвучало это так, будто мы успели, а если бы пришли позже, могли уже не застать его в этом мире. Потом он тихим голосом начал говорить: «Женя, представляешь, наркоз не подействовал, я не мог сказать ни слова, но…» Я тут же ему сказал, что прекрасно знаю, что наркоз не подействовал, и он всё чувствовал, и об этом мне уже сказало человек десять в течение дня. Я смотрел на этот трагизм и красивую, почти театральную мизансцену… И мне стало так смешно!

А на стол тем временем ставили хачапури, сыр, овощи, фрукты, вино. Я присел к больному на диван, с трудом сдерживая веселье, и в этот момент он стал просить маму: «Мама, дай мне хотя бы одну сигаретку! Одну ма-а-аленькую сигаретку!» Мама категорически говорила, что ему нельзя, вредно сегодня. А он сказал: «Женя! Ты представляешь, мама же, когда мне было одиннадцать, выбросила в окно мой пистолетик! Мама, дай сигаретку…» На что мама, обращаясь уже ко мне, сказала: «Да! Я выбросила его пистолетик. Это было в начале восьмидесятых, и я должна была ехать в Париж, и он за два месяца до моей поездки канючил, чтобы я привезла ему из Франции пистолет. Он подробно описал, какой нужен пистолет. Он только об этом пистолете и говорил и даже спать не мог, так хотел. И я поехала в Париж, а это тогда было большое событие, и денег совсем не меняли, но я что-то сэкономила и потом, с французским знакомым, в конце поездки, мы поехали в магазин и купили ему пистолет, какой он просил. Я его замотала в разные тряпки, потому что боялась, что его обязательно отберут на таможне. Короче, я привезла ему этот пистолет, и он был абсолютно счастлив…» В этот момент несчастный больной сказал: «Я с этим пистолетом был самый главный во дворе и на всей улице! А она его выбросила!» — «Да, выбросила! — сказала мама. — Потому что он тогда учился играть на фортепиано и очень плохо занимался из-за этого пистолета. Ну я не выдержала, схватила его и все его самые лучшие игрушки и выбросила в окно!» — «Женя, я тогда чуть с ума не сошёл! Чуть не умер!» — сказал больной. А я говорю маме: «Господи! Сколько же вам было тогда лет? Зачем же вы такую травму ребенку сделали?» А сам едва сдерживаю смех. Мама говорит: «Мне было тридцать три. Рассердил он меня! И я всё выбросила! А минут через пятнадцать опомнилась, побежала на улицу, но уже, конечно, ничего не было. Дети всё растащили. Как он тогда плакал!». Я, пытаясь быть очень серьезным, сказал на всё это: «Ну если вы тогда выбросили его пистолет, дайте ему сейчас сигаретку». И мама дала сыну сигаретку. С каким удовольствием он ее курил!