Илья Стогов - Грешники

Меня полностью устраивает эта жизнь. Мне проще умереть, чем остановиться. Я хочу вести ту же самую жизнь, к которой привык за последние пятьдесят лет. Я хочу, чтобы было много двадцатилетних девочек, хочу ездить в красивые места, чтобы жизнь была бесконечным удовольствием.

Я своими руками добился всего, чего хотел. Когда-то молоденьким фарцовщиком я бегал по Невскому, а теперь на Невском у меня есть собственный салон. Когда-то вдвоем с мамой я жил в крошечной комнатенке. Квартира, в которой я живу теперь, расположена в двух шагах от Дворцовой площади. Раньше в ней жил «красный Наполеон» — сталинский маршал Тухачевский, а теперь в ней живу я и моя жена.

Кроме денег сегодня мне ничего не нужно. Все остальное у меня есть. К шестидесяти двум годам я наконец отточил эту систему: в моей жизни все работает как механизм. Это вечный двигатель.

Вернее, не совсем вечный…

Иногда мне все-таки немного грустно, что не за горами момент, когда жена огребет такой здоровенный джекпот.

Эпилог

Некто из племени Левина пошел и взял себе жену из того же племени. Жена зачала и родила сына и, видя, что он очень красив, скрывала его три месяца; но не могши долее скрывать его, взяла корзину из тростника, и осмолила ее асфальтом и смолою и, положив в нее младенца, поставила в тростнике у берега реки… И вот, дитя плачет…

В 1996 году я женился. Перед этим несколько лет я провел сперва в тюрьме, а потом в психиатрической лечебнице имени Скворцова-Степанова. Но теперь самые худшие времена остались позади. Начиналась нормальная, взрослая жизнь.

С будущей женой я познакомился на собрании Свидетелей Иеговы. Мы вместе изучали Библию. А потом поженились. Для меня брак был очень серьезным шагом. Навсегда разделить жизнь с другим человеком… стать с ним единым целым… но за следующие десять лет я ни разу не пожалел об этом шаге. Прежде моя супруга одна воспитывала сына, который теперь стал и моим сыном. Неожиданно для себя я оказался в роли отца двенадцатилетнего подростка.

Навязывать свои взгляды ребенку мы не хотели. Когда сын первый раз сказал, что тоже будет Свидетелем Иеговы, мы с женой в два голоса начали говорить, что, мол, погоди, не торопись с решением, ты еще молод, хорошенько подумай. Но он ответил, что все понимает. Это его выбор, и он собирается ему следовать. Какие-то вещи, к которым я шел долго и мучительно, ему были известны с самого детства. Он вообще не очень похож на ребят, с которыми я общался в собственной молодости. Жизнь моего сына начиналась с надежды. Когда во взрослую жизнь вступал я, это было сплошное отчаяние.

Музыкой группы «Ноль» сын никогда не интересовался. У него имелись собственные музыкальные пристрастия. Я общался с ним и видел, что подростки 1990-х начисто лишены нормальной детской музыки. Для своего ребенка и для таких, как он, несколько лет назад я выпустил альбом детских песен на стихи советских поэтов.

Это начиналось просто как забава. Но неожиданно проект меня очень увлек. Я играл детские песни и сам как будто становился ребенком. Я словно ненадолго вернулся в свое собственное детство. Прожил его еще раз. В моем детстве было мало хорошего, да и вообще до двадцати пяти лет почти ничего хорошего в моей жизни не было. Я жил как жилось. Вел ту же жизнь, что и окружающие. Не я придумал эти правила — не мне их и менять.

А теперь вдруг появилась возможность попробовать все сначала. Прожить жизнь совсем иначе — осознанно. Так, как считал правильным лично я. Библия. Жена и сын. Моя собственная семья. Любимое дело. Музыка. Первый раз в жизни я был действительно счастлив.

Девяностые — мое десятилетие. Это было время, когда самой собой стала моя страна, — и я сам тоже был сформирован именно тогда. Из Советского Союза нам, нынешним, почти ничего не досталось. Все люди, все проблемы, всё вообще, что мы видим вокруг, — результат девяностых.

Сперва я думал, что эта эпоха стала счастьем и кошмаром для меня одного. Мне казалось, будто у остальных все иначе. А потом я начал писать эту книжку и понял: таких, как я, — целое поколение. У всех одно и то же.

Недавно я разговаривал со знакомым музыкантом и тот убивался:

— Между мной и поколением моих родителей — бездна. Такое впечатление, будто мы с ними прилетели с разных планет. Мой отец до сих пор поддерживает отношения со своими одноклассниками, а у меня от наркотиков умерли абсолютно все приятели, с которыми я общался в начале девяностых. Вспомнить прожитое не с кем! Никого не осталось! Один я.

Это чертово десятилетие танковыми гусеницами проехалось по моей биографии и по биографиям моих ровесников. Практически все, кто начинал эту последнюю русскую революцию, уже мертвы. А те, что уцелели, выглядят так, будто только что выбежали с пожара: огонь уже потушили, а на лице еще видны сполохи.

Счастливым из этих людей не выглядит никто. Кроме, пожалуй, Федора Чистякова.

Если бы с самого детства я мог узнать из Библии то, что знаю сейчас, — насколько проще и чище была бы моя жизнь. Все было бы не так больно: я мог причинить меньше страданий окружающим и не так сильно изваляться в грязи сам. Да только откуда было взяться Библии в моем сером советском детстве?

Я родился на правом берегу Невы. Район назывался Охта. Еще до основания Петербурга Петром I здесь располагалась шведская крепость, на месте которой потом построили громадный и уродливый Адмиралтейский завод. Собственно, никаких других достопримечательностей на Охте и не было. Фабричные трубы… мокрые фасады уродливых блочных домов… желтая вода на асфальте… дребезжание ржавых трамваев… Когда осенью начинаются дожди — повсюду непролазная грязь.

Родители работали тоже на заводе. Это был тяжелый, изматывающий, чисто механический труд. Денег не хватало. В одних и тех же брюках я ходил на протяжении нескольких лет подряд. Странно, но при всем этом мама с самого детства отдала меня в музыкальную школу и потом внимательно следила, чтобы я действительно хорошо учился.

Никакого петербургского блеска в этой жизни не было. На рабочих окраинах люди вели ту же жизнь, что и десятки поколений их предков в деревнях. Это была незамысловатая, очень русская жизнь. Вечера молодежь коротала на лавочках возле парадных. По выходным люди ходили друг к другу в гости. Такого слова, как «любовь», в моем детстве просто не было. «Любовь» — это вообще совсем не русское слово. Стали жить вместе — вот и семья. Ребенок родился — воспитаем, поставим на ноги. А на возвышенные слова и романтические отношения после тяжелого трудового дня ни сил, ни времени уже не оставалось.

В музыкальной школе я специализировался по классу игры на баяне. Но когда мы начали играть рок-н-ролл, то о баяне я даже не думал — сразу ухватился за гитару. Свою первую группу я собрал вместе с двумя одноклассниками. Едва у нас появилось несколько песен, как мы тут же попробовали их записать. И с записанной кассетой пошли к Андрею Тропилло — легендарному первому продюсеру всего русского рок-н-ролла. У Тропилло уже в 1980-х была своя студия. Мы надеялись, что он согласится записать нам альбом.

Студия Тропилло находилась тоже на Охте, всего в нескольких кварталах от моей школы. Как ни странно, наш материал ему понравился. Андрей Владимирович сказал, что прямо сейчас пишет «Аквариум» и пустить нас не может. Но вот ближе к весне — пожалуйста. Когда мы уже уходили, он спросил:

— Как вы, ребята, называетесь?

— «Scrap»! — гордо ответили мы.

Тропилло скривился:

— По-английски? Я бы советовал поменять название.

В том материале, который мы ему принесли, была песня «Инвалид Нулевой Группы». «Scrap» мы поменяли на «Нулевую Группу», а потом и просто на «Ноль». Под этим названием мы впервые попробовали выступить перед большой аудиторией. Концерт проходил в Доме культуры радиотехника. А поскольку материала на полноценный концерт у нас еще не хватало, то в перерывах между песнями я на баяне исполнял какие-то танго, инструментальные пьесы. И неожиданно это всем понравилось. Скрестить рок-н-ролл и народный звук баяна — для тех времен это была очень свежая идея.

К весне следующего, 1986 года, наш альбом был полностью готов. В мае я окончил школу, и почти сразу после этого «Ноль» выступил на Пятом фестивале Ленинградского Рок-клуба. После этого для всех нас началась совсем другая жизнь.

Поколение поэтов 1960-х жило на крошечном пятачке петербургского центра. Там же жили и первые музыканты Ленинградского Рок-клуба. И даже первые звезды русского техно ходили по тем же улицам, что Пушкин и Блок. Время шло, город менялся, а люди все торчали на тех же перекрестках, что и двести лет назад. Но к началу XXI века все изменилось.