Ариадна Борисова - Манечка, или Не спешите похудеть
Поздно вечером все Маняшины надежды потухли и скисли. Уныло плетясь к выходу, она раскидывала умом, как бы ей снова половчее соврать соседке, что командировка сорвалась, и воротить обратно отданные на Мучачины нужды деньги. В том, что саму Мучачу вернут без проблем, Маняша не сомневалась.
У дверей она столкнулась с двумя сильно траченными годами и жизнью личностями. Один, с висячими бульдожьими брылями и лисьими глазками, был одет в новую кожаную куртку с чужого плеча, но из дыр его ветхих штанов высовывались сизые, как баклажаны, колени. На физиономии второго топорщились пересеченные основными частями лица кустики терновых колючек, свисающие с подбородка пыльной метлой. Многонедельные заросли, если приглядеться, не сумели спрятать под собой остатки былой интеллигентности.
В приливе ужаса и решимости Маняша загородила бродягам проход. Первый воззрился на нее с угрюмым недоумением:
— Че надо?
Она объяснила.
— Виталий? — откликнулся на ее вопрос бородатый и не без любопытства уставился на расфранченную дамочку. — Геолог?
— Не знаю, — пожала плечом Маняша. — Высокий такой, синеглазый.
— Геолог, — обрадовался чему-то брыластый. — Такая у него кликуха. Родственник, что ль?
— Какая разница, — махнула она рукой и залилась пунцовой краской.
Хихикнув, он потер грязными пальцами, словно поймал моль:
— Наш ответ — твой магарыч.
— На бутылку, а? — сориентировался бородатый. — Сами-то, извините, фиг найдете!
— Сначала ответ, — стойко сказала Маняша.
— Менты днем в вытрезвиловку заграбастали на пятнадцать суток.
— Почему?
— Юбилей же городской нынче, — туманно произнес бородатый, поскреб в терниях скулы, ойкнул и снова извинился.
— Муниципальные власти сговорились с судейскими, придумали наказание вроде штрафа — помойки в деревянных кварталах драить. Большой чин, говорят, из Москвы нагрянет, вдруг да блажь ему вдарит в башку по нашим шанхаям с ревизией прокатиться, — зачастил владелец кожаной куртки, откинув в требовательном жесте ладонь. — Суда, поди, не было еще, успеешь забрать, если так тебе нужен Геолог.
Поддержанная деньгами учтивость бродяг простерлась дальше — самолично вызвались проводить Маняшу до вытрезвителя. Он, как выяснилось, находился всего в двух остановках от автовокзала.
— Штуку ментам отдашь, — наставлял по дороге старик в кожанке.
— Какую штуку? — не поняла Маняша.
— Тысячу рублей, — завистливо хихикнул он. — Или две, смотря что за менты попадутся… Ну, удачи.
— Кто он вам, родственник? — так же, как бродяга, осведомился пузатый пожилой милиционер с майорскими звездочками на погонах.
— Д-да, дальний, — подтвердила она, запинаясь.
— Что ж вы так плохо приглядываете за своим родственником? — строго спросил майор. — Совсем облик человеческий потерял. Лечение ему требуется. От алкоголизма и от нервов. Трудоустроить надо. Молодой, здоровый, а вон как опустился — стыд-позор.
— Конечно-конечно, обязательно, — промямлила она, роясь в сумочке.
Майор мельком глянул на купюру «штучным» достоинством и покачал головой.
— Не отпустите? — испугалась Маняша.
Милиционер опять качнул головой, и она сообразила:
— Сколько надо заплатить?
— Три, — нехотя сказал хранитель порядка.
— Три тысячи?!
Маняшин голос опустился до скорбного шепота. У нее столько не было.
— Почему три? Может, две? У меня есть две… То есть почти столько, без двухсот рублей… Прошу вас…
— Я, извините, не взятку с вас требую, — обидчиво отчеканил милиционер, багровея. — Такая сумма положена по штрафу.
Маняша отвернулась, чтобы он не видел, как отчаяние выбивает из нее слезы. Где взять деньги? Завтра после суда бомжа отправят в приемник-распределитель, и там уже точно не освободят.
Багровость постепенно оставила майорское лицо. Складывая на столе бумаги, он с интересом посматривал на медлившую девицу сквозь прозрачную плексигласовую перегородку. В теле, как ему нравилось, роста небольшого, кудрявая, вся в светлом, будто нарядилась на праздник. А глаза горестные, но все равно сияют. Дался ей этот алкаш. Родственник, ага! Видали мы таких родственников.
— Скажите, пожалуйста, — ее голос был тих, но тверд, — а завтра его куда отправят?
— Вот уж не знаю. — Майор развел руками. — Наше дело — содержание до суда, а там — как судья решит. Ваш родственник, между прочим, вел себя не очень пристойно, оказал сопротивление, поэтому пока находится не в палате.
— Где же?
— В камере.
Майор отвернулся, давая понять, что разговор окончен. Посетительница села в угол на скамью с явным намерением держать осаду. Майор мешкал: самому прогнать или кликнуть дежурного, отлучившегося куда-то? И снова невольно залюбовался: носик покраснел, поплакать успела, щеки зарумянились. Волосы чудные, цветом как у него — облако русое. То есть у него-то раньше подобные были. Сейчас дымок поредел, макушку прикрывает едва, лишь с боков курчавится по-прежнему весело и легкомысленно, не по чину и возрасту, приходится коротко стричь…
Милиционер с сожалением подумал, что у него вполне могла быть такая симпатичная взрослая дочь. Уж он бы проследил, с кем она путается, ни к одной сволочи близко не подпустил бы… Мужика б ей хорошего. Не соображает, сколько придется маяться с этим шалопаем. Молодая, глупая.
«А сам ты? — усмехнулся майор своим мыслям. — Себя вспомни! Девки штабелями по сторонам падали, были и умницы, и красавицы. Кое-кто любил тебя, дурака. И где оно все?»
Не заладилось у него с молодости. Был на хорошем счету, но пропустить не отказывался по маленькой и не заметил, как пошло-поехало — холостяцкие компании, попойки… Опомнился, ушел со следовательского места, женился на первой попавшейся. Не ошибся. Супруга, обнаружилось позже, оказалась вполне, не стыдно показаться на людях. Верная подруга, не раз и не два спасала от спиртной беды и готовила здорово, дай бог каждой. С нею он дослужился до майора.
Потом жена померла при неудачной операции, а он остался с одной звездочкой и двумя шебутными мальчишками. Теперь пацаны уже в колледже — следи, отец, следи! Майор и заглядывать в рюмку боялся, чтоб не подать пример. Без того авторитет небольшой, по жалованью. Время нынче не фонтан, молодежь уважает родителей больше всего за «бабки». А что милиционер получает? Слезы, не зарплата. Уйти бы с ментовки, пенсию давно заработал. Но приходится торчать в вытрезвителе, чтоб он провалился. Зато свободных часов больше, да иной раз, если повезет и смена своя в доску, штрафные деньги идут в карман. Главное, не жадничай, делись с ребятами…
Майор опять кинул взгляд на нахохлившуюся в углу девушку, не стал никого звать и сам пошел открывать «обезьянник». На него выпялились и слегка оживились восемь пар глаз разной степени отрезвления. Он кивнул бомжу:
— Выходи.
— Не понял, — отозвался тот.
— Там поймешь.
В переходнике майор передал ремень и шнурки от кроссовок, снятые с бомжа перед помещением в камеру. Поинтересовался:
— Кто она тебе?
Он не сказал задержанному, кто за ним пришел. Бомж растерялся. Неужели бывшая жена вспомнила или мать приехала? «Дачница!» — осенило вдруг.
Мент ждал.
— Никто, — сказал правду бомж.
— Ну, ты, обормот… — майор прищурился, глянул жестко, внимательно и больше ничего не добавил.
Увидев бомжа, Маняша радостно встрепенулась, вскочила и побежала навстречу, но остановилась за несколько шагов. Избегая глазами, спросила у следующего позади майора:
— А штраф?
— Не надо, — проворчал он. — Идите.
— Спасибо, спасибо!
Сама от себя не ожидая такой прыти, счастливая Маняша налетела на майора, неловко подпрыгнула сбоку и, обдав тонким ароматом чего-то ягодного, земляничного, поцеловала в щеку.
Они вышли в ведущий к свободе коридор. Майор уселся на свое место за конторкой и погладил щеку. На ней медленно таяло прикосновение прохладных губ. Улыбнулся: вот смешная… Поднял голову и вдруг вспомнил об учительнице, с которой начал встречаться после окончания института в начале работы. Тогда казалось, что до исполнения всех грез и планов рукой подать, видел себя Шерлоком Холмсом…
Майор удивился. Сегодняшняя девушка вовсе не напоминала ту, худенькую и строгую. Учительница с пугающей энергией взялась было за переплавку его мягкого, в сущности, характера в нечто незыблемое и невыносимо скучное. Терпел ее нравоучения почти год. Но не это стало причиной побега от нее… А ведь чуть не женился.
Перед глазами возникла шкодливая шестнадцатилетняя сестренка учительницы — с ней он любил посостязаться в словесных играх вроде буриме, вместе отгадывали кроссворды, она рисовала забавные шаржи… Он рассказывал байки о снежном человеке и Бермудском треугольнике, учил подтягиваться на турнике. Испытывал при этом непонятное волнение… Сдерживал себя: прекрати, возьми себя в руки, — дитя, и вообще, при чем тут она, когда собираешься жениться на сестре?.. Но ах, она была чудо — неугомонная, глазастая бестия!
