Мэри Чэмберлен - Английская портниха
— Кто такая фрау Вайс?
— Его жена. Комендантская жена. И фрау Вайтер. Томас, я должна найти Томаса. — Она с усилием выпрямилась. — Отпустите меня.
Но солдат держал ее крепко:
— Нет, леди, вы пойдете с нами.
— Ботинки, — залепетала Ада. — Я босиком. И платье. Я должна его надеть. Иначе выходить не разрешается. — Она рвалась, тянула руку к коридору.
— Там засада, — заподозрил солдат.
— Проводи ее, — вмешался второй, целясь в Аду. — Одежду она может забрать.
Солдат отпустил ее и зашагал впереди, проверяя, все ли чисто, а потом знаком подзывая Аду. Бочком Ада вошла в свою комнату, солдат за ней. Неприбранная постель на полу, одеяло и старая ряса сестры Жанны неопрятной кучей на подушках от кресла. Повсюду осколки оконного стекла.
— Вам нельзя входить, — сказала Ада. — Это не дозволено. Es ist nicht gestattet.
Солдат подскочил к ней:
— Ты говоришь по-немецки? Чертова нацистка. — Он взял ее за подбородок, рывком придвинул ее лицо к своему. Он не побрился в тот день, жесткая щетина и крошка чего-то съедобного около рта. — Нацистская сволочь, ты за это ответишь, — заорал он и махнул рукой в сторону лагеря. — За все ответишь. — Аде показалось, что он подавил рыдание. — Это твоих рук дело. Хренова немка. Сука. — Он больно стиснул ее подбородок и оттолкнул ее от себя.
— Нет, — Ада потерла лицо. — Nein. Я не немка. Я британка. Britische.
— Да ну? — свирепо оскалился солдат. — Значит, ты сотрудничала с врагом, тварь? Предательница. Тебя вздернут.
— Я не понимаю… — Что она хотела сказать? Она вдруг забыла все английские слова. — Ich verstehe nicht.
Солдат выдернул пистолет из-за пояса и навел его на Аду. Окаменев, Ада смотрела на солдата, на пистолет. Дуло нацелено ей в голову, рука солдата не дрогнет.
— Пристрелить бы тебя, — процедил он.
Это не американцы. Аду загнали в угол. Это охранники. Из лагеря. Переоделись в чужую форму и явились за ней. Угроза фрау Вайс исполнилась.
— Платье, — пробормотала Ада. — Я должна надеть платье. Фрау Вайтер не позволяет ходить в монашеской одежде. — Она взяла платье со стола, принялась натягивать его через голову, но толстая саржа рясы мешала. Платье лопнуло, порвалось, и Ада швырнула его на постель, поверх мятой рясы сестры Жанны.
Солдат шагнул к ней, не пуская пистолета.
— Я зашью его. — Ада нагнулась за платьем. — Обязательно. Сумка сестры Жанны. Ее нужно найти. Я должна вернуть ее. — Трясущимися руками она скатала рясу вместе с порванным платьем и сунула рулон под мышку.
— Что ты делаешь, мать твою? — В пистолете что-то щелкнуло.
Ада съежилась:
— Помогите мне. Вы должны мне помочь. Эти вещи надо вернуть, — бормотала она, не в силах остановиться. Она так давно не говорила по-английски, а тем более вслух. Война закончилась. Der Krieg ist vorbei. Конец. Das Ende. Точно закончилась, навсегда? Ей нужно подумать, но ей это никак не удается, и слова она произносит невнятно, как пьяная. Закружилась голова, и Ада схватилась за стол.
— Обувайся, немчура, — крикнул солдат.
— Да, ботинки, — засуетилась Ада. — Где? У кровати. Вот они, тут.
Она подняла ботинки, показала их солдату и опять поставила на пол. Шнурков не было, задники протерлись. Ада обулась.
— Моя штопка. Я должна починить платье. Куда вы дели мою штопку? И надо прибраться, а еще снять белье фрау Вайтер. Сумка сестры Жанны. Не могу ее найти, — жалобно проговорила Ада.
Сумка нашлась под столом. Ну конечно, в нее Ада складывала обрезки. Она вытащила сумку и перевернула ее, клочки ткани полетели на пол.
— Ряса сестры Жанны. Надеюсь, сестра не обидится.
Что она несет? Ее примут за сумасшедшую, свихнувшуюся. Но Ада ничего не могла с собой поделать. Она запихнула рясу в сумку, но та выпирала наружу. На ощупь ряса была липкой. Раньше Ада этого не замечала.
— Кончай мне мозги пудрить, — заорал солдат. — Немецкая шлюха.
Ада дернулась:
— Нет, нет. Я… Britische.
— Если это вранье, начинай читать молитву.
— Куда мы? — Ада огляделась, взгляд ее упал на швейную машинку у окна. — Она нужна мне. Без нее не пойду.
— Хватит! — Солдат потянул ее за локоть.
Ада вырвалась:
— Нет, машинку надо закрыть. Вот футляр. — Она торопливо надела на машинку футляр, выровняла его, защелкнула замочки.
— Хватит, — размахивал пистолетом солдат.
— Вы не понимаете. Ее необходимо взять с собой. — Ада подняла машинку и согнулась под ее весом. Поставила на пол, сосредоточилась, взялась за ручку и поволокла машинку к двери.
Ада и не заметила, как в комнату вошел второй солдат. Он покрутил пальцем у виска:
— Рехнулась, — и добавил: — Сержант прибыл.
Подхватив машинку, он зашагал в прихожую, Ада за ним. Прихожая пополнилась еще двумя военными.
— Это немчура, — заявил первый солдат. — Дамочка чешет по-немецки.
Военные зашептались. Ада не слышала, о чем они говорят. Слова, долетавшие до нее, ничего не проясняли. Они решили, что она немка. Враг. Ее арестуют? Расстреляют? Нужно рассказать им, как и почему она здесь оказалась. Я не немка. Меня забрали. Против моей воли. Почему она не может собраться с мыслями? Не может донести до них правду?
Она стояла посреди прихожей, теребя крестик, сжимая в руке сумку с рясой сестры Жанны. К ней подошел один из вновь прибывших. Винтовки при нем не было, но на ремне висела кобура с оружием, а на рукаве Ада увидела три бежевые нашивки. Сержант.
— Ладно, — сказал он. — Вы говорите по-английски? (Ада кивнула.) Вы вроде как монахиня?
Нет. Да. Открыв рот, Ада смотрела на сержанта.
— Что вы сделаете со мной? — спросила она наконец. — Я не немка. Нет.
— Ну, — протянул сержант, — вчера в Мюнхене нам повстречалась целая компания монахинь. — Он пригляделся к Аде: — Сестра, что это у вас за краснота на лице?
Ада слышала, как бьется ее сердце, стучит тяжело о грудную клетку. В голове мутилось, перед глазами плыло. Это не настоящие солдаты, такого просто не может быть. И это не конец войны. Разве так заканчиваются войны? Она тронула сержанта за руку: волоски под костяшками пальцев, упругая кожа. Краснота на ее лице. Откуда она могла взяться?
— Не хотите рассказать, как вы сюда попали? — продолжал задавать вопросы сержант.
Ада вскинула голову, слишком резко, шея отозвалась острой болью, которая поползла вверх, к макушке. Ада пошатнулась. Сержант подхватил ее, прежде чем она рухнула на пол.
— Когда вы в последний раз ели? — И бросил через плечо: — У тебя сухой паек при себе?
Его капрал выудил из кармана пакетик и вложил его в ладонь Ады:
— Шоколадка.
Сладко-горький запах сахара и какао. Ада покачала головой.
— Вам станет лучше, — уговаривал ее сержант, но Ада лишь молча смотрела на него. — Так как же вы сюда попали? — снова спросил он.
— Я не немка, верьте мне.
— А почему вы здесь?
Она еще никому не рассказывала, почему она оказалась в этом доме, всей истории, полной и правдивой, даже самой себе. И теперь не знала, как приняться за этот рассказ. Прошло столько лет.
— Немцы пришли, — начала она.
— Где вы были в это время?
— В Бельгии, в Намюре. — Нам мир. Станислас.
— А дальше?
— Они забрали нас. Британских монахинь. Привезли сюда приглядывать за стариками. Только герр Вайс… — она ощутила, как его пальцы, искореженные артритом, цепляются за ее руку и тянут ладонь к мошонке, — отправил меня в этот дом.
— Шикарное логово. Приличное жилье, — поправился сержант. — Вы сюда точно не добровольно прибыли?
— Добровольно? Меня заставили.
— Понимаете, сестра, — смягчился сержант, — я должен удостовериться, что вы говорите правду.
— И мой ребенок, — перебила Ада. — Я потеряла моего ребенка.
Сержант отодвинулся от нее на шаг:
— Вроде все совпадает. Те другие монахини говорили примерно то же самое.
— Мой ребенок у фрау Вайс, — твердила свое Ада.
— Конечно, сестра, — успокаивающим тоном поддакнул сержант.
— Они все уехали. Все до единого.
На секунду сержант впился в нее взглядом, потом улыбнулся:
— Так как вас зовут?
— Сестра Клара.
— Вот что, сестра Клара, озадачили вы меня. Давайте-ка мы вас попридержим, пока не убедимся, что вы вправду заключенная, а не немчура какая-нибудь, что выдает себя за англичанку, и не предательница, обгадившаяся с испугу, простите за выражение. — Он опять протянул ей шоколадку: — Не передумали? (Ада помотала головой.) В лагере монахине не место, — продолжил сержант. — Я не могу послать вас туда, к другим пленным. И поверьте, леди, вам там не понравилось бы. — Он задумчиво прищурился. — Те мюнхенские монахини… — Сержант выпятил нижнюю губу. — Можете назвать их имена?
