Карлос Сафон - Игра ангела

Через тридцать или сорок страниц иносказаний и загадок читателя затягивало в продуманный и причудливый лабиринт молитв и воззваний: чем дальше, тем более тревожными и отчаянными они становились. Время от времени в стихах, далеких от совершенства, появлялся образ смерти — белый ангел с глазами змеи или лучезарный ребенок. Смерть представала единственным и вездесущим божеством, проявляющим свою сущность в природе, желаниях и хрупкости бытия.

Кем бы ни был таинственный Д. М., в его поэзии смерть трактовалась как сила неистовая и вечная. Варварская мешанина заимствований из различных мифологий о рае и аде, перетолкованных на свой лад, преподносилась как единое целое. В представлении Д. М. имелись лишь начало и конец, только создатель и разрушитель, принимавший различные имена, чтобы смутить и запутать людей, испытав их на прочность. И это был единый Бог, чье истинное лицо имело две стороны: одна выражала доброту и милосердие, другая была жестокой и демонической.

До этого момента я еще был способен улавливать смысл, но дальше автор как будто полностью утратил нить повествования. Расшифровать аллюзии и образы, являвшиеся на страницах книги в пророческих видениях, становилось практически неосуществимой задачей. Реки крови и огня обрушивались на города и народы. Армии мертвецов в мундирах маршировали по бескрайним равнинам, уничтожая по пути все живое. Инфанты, повешенные на разорванных знаменах на воротах крепостей. Черные моря, где тысячи грешных душ терпели муки, дрейфуя в ледяной и ядовитой бездне. Тучи пепла и океаны костей и истерзанной плоти, кишащей червями и змеями. Адские, тошнотворные картины нескончаемой чередой сменяли одна другую до полного пресыщения.

Читая рукопись, я не мог отделаться от ощущения, будто шаг за шагом повторяю путь, пройденный больным, извращенным сознанием. Строчка за строчкой автор текста бессознательно документировал свое падение в пропасть безумия. Последняя треть книги выглядела безнадежной попыткой выкарабкаться, повернуть вспять. Она звучала криком отчаяния из темницы сумасшествия, исполненным жаждой бежать из запутанного лабиринта ходов и тоннелей, опутавшего сознание. Мольба обрывалась на полуслове — открытый финал, многоточие без всяких пояснений.

К этому моменту у меня уже слипались глаза. Из окна меня обдавало ветерком, дувшим с моря и сметавшим туман с черепичных крыш. Я уже собирался закрыть книгу, но вдруг поймал себя на том, что меня беспокоит некая важная деталь, на которую я машинально обратил внимание, но не придал значения. И эта отмеченная мною характерная особенность имеет отношение к полиграфическому оформлению рукописи. Я вернулся к первой странице и принялся заново просматривать текст. Причину беспокойства я обнаружил на пятой строчке. Далее она появлялась регулярно через две-три строки. Одна из букв, заглавная «С», слегка наклонялась вправо. Я достал из ящика чистый лист бумаги и заправил его в каретку «Ундервуда», стоявшего на столе. И напечатал первое попавшееся предложение из книги: «Соборные колокола Санта-Мария-дель-Мар торжественно звонили».

Вытащив листок, я внимательно рассмотрел шрифт в свете настольной лампы: «Соборные… Санта-Мария».

Я вздохнул. Книга «Lux Aeterna» была напечатана на моей пишущей машинке, и вполне возможно, за этим самым письменным столом.

Утром я вышел позавтракать в кафе, находившееся напротив портала церкви Санта-Мария-дель-Мар. В квартале Борн теснились грузовые фургоны, народ толпами стекался на рынок, и армия лавочников и оптовых торговцев, открывала свои магазины. Я выбрал один из столиков на улице и заказал кофе с молоком. Беспризорный экземпляр «Вангуардии» лежал на краю стола, и я взял его на попечительство. Бегло просматривая заголовки и вступления к статьям, я заметил девушку, поднимавшуюся по лестнице к вратам церкви: она уселась на верхней ступени и принялась меня тайком разглядывать. Девушке было, наверное, лет шестнадцать-семнадцать. Она делала вид, что пишет что-то в тетради, и косилась на меня исподтишка. Я спокойно пил кофе с молоком. Через некоторое время я знаком подозвал официанта.

— Видите сеньориту, которая сидит у дверей храма? Скажите ей, чтобы она заказала что захочет, я угощаю.

Официант кивнул и направился к девушке. Увидев, что к ней кто-то идет, девушка уткнулась в тетрадь, притворившись, будто с головой поглощена своим делом, что вызвало у меня улыбку. Официант остановился около девушки и кашлянул. Она подняла глаза от открытой тетради и посмотрела на него. Официант передал поручение и в конце краткой речи указал на меня. Девушка бросила в мою сторону встревоженный взгляд. Я помахал ей. Ее щеки вспыхнули огнем. Она встала и несмело приблизилась к столику, уставившись на носки своих туфель.

— Исабелла? — уточнил я.

Девушка вскинула голову и тяжело вздохнула, досадуя на свою неловкость.

— Как вы узнали? — спросила она.

— Сверхъестественная интуиция, — отвечал я.

Она подала руку, я холодно пожал ее.

— Можно сесть? — спросила она.

И, не дожидаясь ответа, девушка села за столик. За полминуты она раз шесть поменяла положение, пока не приняла первоначальную позу. Я наблюдал за ней с деланным равнодушием.

— Вы меня не помните, правда, сеньор Мартин?

— А я должен?

— Я много лет каждую неделю приносила вам корзину с заказом из «Кан Хисперт».

В памяти возник образ девочки, долгое время доставлявшей мне продукты из бакалейного магазина, и слился с лицом — повзрослевшим и чуть более угловатым — нынешней Исабеллы, превратившейся в женщину с мягкими формами и твердым взглядом.

— Девочка с чаевыми, — промолвил я, хотя от той девочки почти ничего не осталось.

Исабелла кивнула.

— Мне всегда было любопытно, на что ты тратила эти деньги.

— На покупку книг в «Семпере и сыновья».

— Если бы я знал…

— Если я вам мешаю, то уйду.

— Ты мне не мешаешь. Хочешь что-нибудь заказать?

Девушка покачала головой.

— Сеньор Семпере говорит, что у тебя есть талант.

Исабелла пожала плечами и одарила меня иронической улыбкой.

— Как правило, чем талантливее человек, тем сильнее он сомневается в своей одаренности, — заметил я, — и наоборот.

— Тогда я, должно быть, исключение, — отозвалась Исабелла.

— Добро пожаловать в нашу тесную компанию. Итак, что я могу для тебя сделать?

Исабелла набрала побольше воздуха в легкие.

— Сеньор Семпере сказал, что вы не откажетесь прочесть какую-нибудь из моих вещей, высказать свое мнение и дать совет.

Не отвечая, я несколько мгновений пристально смотрел ей в глаза. Она выдержала мой взгляд не мигая.

— И все?

— Нет.

— Так я и думал. И каков же пункт второй?

Исабелла не раздумывала ни секунды.

— Если вам понравится работа и вы решите, будто у меня есть способности, я хотела бы попросить вас, чтобы вы позволили стать вашей помощницей.

— Почему ты вдруг вообразила, что мне нужна помощница?

— Я могла бы приводить в порядок ваши черновики, перепечатывать их на машинке, исправлять ошибки и недочеты…

— Ошибки и недочеты?

— Я вовсе не намекаю, что вы делаете ошибки…

— А тогда на что ты намекаешь?

— Ни на что. Но четыре глаза надежнее, чем два. И, кроме того, я могла бы заниматься корреспонденцией, отвечать на письма и помогать вам в поисках справочного материала. А еще я хорошо готовлю и умею…

— Ты просишь у меня место помощницы или кухарки?

— Я прошу дать мне шанс.

Исабелла потупилась. Я не смог сдержать улыбки. Помимо воли это забавное создание вызывало чувство симпатии.

— Давай поступим так. Принеси лучшие двадцать страниц из всего, что ты написала. Выбери вещь, которая, по твоему мнению, наиболее ярко отражает твое мастерство. И ни страницей больше, все равно я не буду это даже смотреть. Я внимательно прочитаю двадцать страниц, а потом мы поговорим.

Она просияла, и на миг печать суровости и напряжения, лежавшая на лице, изгладилась.

— Вы не пожалеете, — пообещала девушка.

Она встала и возбужденно посмотрела на меня.

— Можно, я принесу работу вам домой?

— Брось в почтовый ящик. Это все?

Она закивала и сделала несколько мелких неуверенных шажков назад. Она уже была готова повернуться и убежать, когда я окликнул ее:

— Исабелла?

Она глянула вопросительно, и в глазах плескалось беспокойство.

— Почему ты выбрала меня? — спросил я. — Только не говори, что я твой любимый автор и прочую хвалебную чепуху, которой Семпере посоветовал тебе улестить меня. Если ты так сделаешь, то мы разговаривали с тобой сегодня в первый и в последний раз.

Исабелла колебалась всего мгновение. А потом посмотрела открытым взглядом и выпалила:

— Вы единственный писатель, которого я знаю.