Елена Катишонок - Когда уходит человек
— У-ху-ху-ху! — глумливо заорал один из черных, сдернул с плеча какую-то штуковину и начал стрелять.
Люди падали, словно их толкали в спину, в грудь; другие, задыхаясь и кашляя от дыма, продолжали выбегать из дверей, навстречу пулям. Сколько же их там поместилось, ужасалась Лайма и пятилась обратно к калитке. Кое-как протиснулась на улицу, но калитка не отсекла ползущего дыма и криков, они звучали все пронзительней. Вспомнился низкий потолок химчистки, погруженный в газету Ицик и темный проход за занавеской, ведущий едва ли не в преисподнюю. Нет: преисподняя ждала снаружи.
Слава Богу, с облегчением повторяла она. Слава Богу, что Валтер не здесь, не с этими черными.
Она брела домой, подняв воротник пальто, и соленые дождевые капли медленно катились по щекам. Дождь будет идти, пока небо не выжмет из себя последнюю каплю. Подняла взгляд — и отпрянула от неожиданности: прямо перед ней с мокрого дерева сполз мальчуган лет двенадцати, споткнулся, едва не упав, потом резко повернулся и бросился к бакалейной лавке. Хозяин стоял на крыльце, вытянув шею и сощурившись, и глядел на горящий дом. Увидев бегущего ребенка, он скрылся внутри, захлопнул дверь и перевернул висящую табличку: «ЗАКРЫТО».
Скользя по мокрым булыжникам, мальчик кинулся прямо к пустырю, за которым начиналась другая улица, а все остальное было прежним. Таким же, как здесь.
Ночь прошла. Часы показывали четверть десятого. Зильбер быстро и неслышно ходил по квартире. Дождь, дождь.
Из окна он видел горящий домишко и мечущихся людей. Отчаянные крики и звуки стрельбы доносились сюда, на пятый этаж. Сквозь серую марлю дождя отчетливо выделялось два цвета, желтый и черный: желтое пламя, желтые звезды, черный дым и черные костюмы гикающих парней с дубинками. Все остальное было серым, под цвет дождя. Одна желтая звездочка прижалась к забору и замерла, а потом появилась с другой стороны, у самого приюта, и скрылась за деревом. Отодвинул планку и пролез, понял Зильбер. Догонят. Где он?.. Огонь разгорался сильнее. Неровные выстрелы останавливали мечущихся людей, и они оставались лежать на земле серыми бесформенными холмиками с неподвижными желтыми звездами.
Пять минут одиннадцатого. Когда это кончится?!
Какая-то женщина медленно отделилась от забора и пошла по улице к дому, зябко подняв воротник и смахивая дождь с лица. Около дерева остановилась, посмотрела вверх… Дворничиха, кажется? Натан посмотрел вниз, на дерево, откуда как раз спрыгнул мальчуган с желтой звездой на пальтишке. Он споткнулся, и Натан прикусил губу, однако мальчик поднялся и побежал зачем-то в сторону, к лавке. У крыльца секунду постоял, потом повернулся и бросился на пустырь. На его счастье, улица была безлюдна. Сними пальто, умолял его Зильбер, сними звезду. Пока никого нет, сними и брось; беги. Ах, как прав оказался Макс! Нельзя надевать на себя звезду — сразу становишься мишенью.
Господи, Господи; без пяти одиннадцать.
Мальчик скрылся — если здесь можно скрыться еврею. Зильбер задернул шторы. Странное дело, но он больше думал об одном этом мальчугане, чем о людях из горящего дома. Он пытался мысленно проследить его путь. К центру не надо, бормотал он себе под нос, нервно двигаясь по квартире, иди направо, к Католической. Там кладбище; можно спрятаться под каменным забором. Ощутил на секунду мокрые колючие ветки кустов и холодную влагу за воротником, которой его щедро окатит; по спине прошел озноб. Ночью… Ночью можно в костеле пересидеть. Если туда проникнуть, бормотал, плохо представляя себе, можно ли так сделать, но желая всем нерастраченным сердцем, чтобы мальчуган уцелел… насколько можно.
Прав Бергман: надо что-то делать, а выход всегда найдется. Не выход — вынос, поправил сам себя, представив, как будет лежать в прямоугольном ящике. Ни дать ни взять гроб. Как этот сундук понесут вниз с ним, неподвижно лежащим внутри, он не представлял. А вдруг крышка откроется? Макс уверял, что сундук обвяжут веревками, что можно будет дышать — он сам сядет на подводу и проследит, чтоб осталась щель. Можно что-то вставить, подумал Зильбер, блуждая взглядом по комнате, чтобы крышку держать приоткрытой. Да хотя бы вот этот карандаш. Взял со стола желтый (как звезда, подумалось сразу) карандаш с окаменевшей культей резинки на конце и стал рассматривать пристально, точно видел впервые. «TICONDEROGA», загадочно представился карандаш. Хорошо, что короткий — его можно придерживать изнутри за этот конец. А интересно, как делают карандаши? Странно: больше сорока лет живу на свете, в любой момент могу погибнуть — и так мало знаю… В школе, в университете, в конторе исписал за свою жизнь несметное количество карандашей — и понятия не имею, как их делают, прямо курьез какой-то! Называется: простой карандаш. Простой! Однако кто-то додумался же взять деревянную палочку, просверлить ровное отверстие, как туннель… А дальше? Как засунуть в этот туннель хрупкий грифель — и как обтачивают сам грифель, не сломав, — он такой длинный и тонкий? Да; засунуть грифель, а потом? Как потом нанести на простую палочку эти строгие ровные грани, целых шесть? «TICONDEROGA», загадочно ответила надпись. Он несколько раз повторил непонятное слово. Такие звуки может издавать гремучая змея. Или поезд на стыке рельсов.
Если останусь жив, я непременно узнаю, как тебя делают, простой карандаш.
Скоро полдень. Надо собираться. Бергман обещал появиться в половине третьего.
Самое трудное будет спуститься к нему на четвертый этаж — он не выходил уже… Сколько? Неважно; давно. В ящике достаточно места. Потом придут извозчики — или грузчики? Поднимут — там есть ручки по бокам — и понесут вниз. Четыре этажа. Что, если ручки отвалятся? Или хотя бы одна?.. Он с ужасом представил, как грузчики, отдуваясь, разворачивают сундук на лестничной площадке, и от неосторожного удара об стенку одна из бронзовых ручек вдруг легко выходит из деревянной сундуковой плоти и остается в руке несущего, а сундук с грохотом падает на ступеньки и — о ужас! — устремляется вниз. Сможет ли он сдержаться и не закричать?
Однако первый час. Он чуть-чуть отвернул краны в ванной, чтобы вода текла тонкой, едва слышной струйкой, и начал намыливать лицо. А стоит ли бриться? Конечно, стоит. Если выход найден, надо непременно привести себя в порядок. Сменить белье, сорочку… Подумать только, через несколько часов его здесь уже не будет!
Сбросил одежду, включил сильный напор и решительно встал под душ. Главное, помыться быстро, чтобы не услышали и не догадались, что он здесь.
К часу Натан Зильбер был готов. Сполоснул под краном стекла очков и тщательно вытер. Есть не хотелось совсем, а главное, не нужно было. Что еще? Да, простой карандаш, таинственный TICONDEROGA.
И пусть мальчик спасется.
Бергман шел по улице быстро и легко, ощущая какой-то азартный злой кураж. Никакой уверенности в успехе не было. Так уже случалось несколько раз в жизни, а если быть точным, то четыре раза: он брался оперировать заведомо безнадежных пациенток уже после консилиумов, результатом которых был не диагноз, а приговор, и три раза из четырех члены консилиума его поздравляли. Что его ждет сейчас, триумф авантюры или тот четвертый случай?..
Риск сумасшедший. Но разве в операционной было иначе? Была та же надежда на какой-то мизерный, заблудившийся шанс и на что-то еще, словами не определимое.
По дороге к префектуре он нарочно сделал круг: вдруг наткнется на Йосю, которого тоже звал «мальчиком», по примеру старого доктора.
Перед входом глубоко, всей грудью вдохнул мокрую паутину дождя и снова почувствовал, как накатывает знакомый кураж. На нижней ступеньке лестницы лежал блестящий кленовый лист, а рядом — английская булавка. Интересно, будет ли она лежать, когда пойду назад? Если пойду назад.
Тяжелая дубовая дверь разбухла от дождя. Бергман неторопливо закрыл зонт и поставил в бронзовую стойку, в которой уже скучали другие зонты. Не спешить. Не суетиться. Что плохого, в самом деле, может случиться с человеком, невозмутимо оставляющим зонт у входа? Разумеется, он намерен так же невозмутимо забрать его из стойки на обратном пути.
К нему подошел дежурный с зеленой повязкой на рукаве. Местная полиция.
— По вопросу удостоверения личности, — быстро и деловито заговорил Макс по-немецки, — к кому обратиться? — И мельком взглянул на часы в ожидании ответа.
Как он и предполагал, дежурный толком не понял вопроса, но манера посетителя оказала как раз то действие, на которое посетитель рассчитывал. Полицейский звякнул каким-то колокольцем на столе — в Рождество такими звенят на оживленных перекрестках добровольцы Армии Спасения, собирая пожертвования. На звон откуда-то из боковой двери выбежал другой, с такой же повязкой, и послушно сел за освободившийся стол, глянув на Бергмана безо всякого интереса. Первый с готовностью вызвался проводить; Макс еще раз глянул на часы. Помогло — провожатый, если уместно так называть человека, за которым идешь, пошел быстрее.
