Екатерина Вильмонт - Путешествие оптимистки, или Все бабы дуры
– А ты мне не даешь слова вставить.
– Вставляй, если можешь. Или, скажешь, Любка врет?
Интересно, как я буду ей что-то объяснять в присутствии всей компании? К счастью, шнур у телефона был достаточно длинный, и я ушла с ним к себе.
– Ты чего там затихла?
– Я перешла в другую комнату, теперь могу говорить.
– Давай говори!
– Аленька, я так счастлива!
– Господи, Кирюшка, но ведь это плохо кончится!
– Нет, это просто кончится, ни хорошо ни плохо, кончится, и все. Через неделю он уедет – и баста! Ты не представляешь, какой дивный день я прожила сегодня, и не хочу, не могу ни о чем думать, я люблю его, и он меня любит…
– Ясный перец! (Алевтина обожает молодежный жаргон.) Любовь до гроба, дураки оба! Он, конечно, уже тебе с три короба наплел – разведется, женится, удочерит Дарью?
– Вообще-то да.
– И ты, коровища, поверила?
– А вот ничуточки.
– Тогда в чем дело?
– В любви.
– Опять двадцать пять. А что с этим Котей?
– С Котей? А что с Котей? Я его люблю.
– Час от часу не легче!
– Пойми, Аля, Котя – это еще будущая любовь, там все неизвестно. А Марат – прошлая, тут, наоборот, все известно, и от этого, может, еще слаще. Я не могу, я схожу с ума, я умираю от одного его прикосновения.
– И все-таки собираешься с ним расстаться?
– Да, я за эту неделю проживу все, что не прожила тогда, а он все равно неизбежно слиняет. И мне от этой уверенности даже легче.
– Что-то ты парадоксами заговорила. Делай, конечно, как знаешь, только смотри потом не рви на себе волосенки.
– Я и делаю это, чтобы потом не рвать на себе волосенки. Алька, подумай, встретить человека, о котором столько лет мечтала, и отказаться от такого счастья? Разве я могу?
– Ну, подруга, ты просто бредишь, говорить с тобой бесполезно, и зря тратить деньги родной организации я не намерена. Резюмирую – все не так уж плохо. У тебя буйное помешательство, а это как раз излечимо! Ну, пока, да, кстати, ты когда прилетаешь?
– В ночь с двадцать третьего на двадцать четвертое.
– Тебя встречать?
– Не надо, меня Марат встретит.
– Ах вот как, интересное кино! Пока, подруга, целую.
– Пока!
Так, подруги подняли международный переполох. Я вышла в столовую. Они все еще играли, а Даня в спальне терзал виолончель.
– Ну раз вы меня бросили, – сказала я, – схожу-ка я к Любе.
Они были так заняты игрой, что не обратили внимания на мои слова, только Марат вскинул на меня удивленные глаза, но ничего не сказал. Я позвонила Любе. Ее не оказалось дома. Так, чем же заняться? Я взяла альбом и попыталась нарисовать жанровую картинку – игра в преферанс. С этим я справилась довольно быстро. А теперь хорошо бы набросать портрет Марата, но, едва я взялась за него, они кончили играть.
– Все, хватит, – решительно сказал Марат.
– Да, уж если мама вечером взялась за альбом, значит, она не знает, куда себя девать, и ничего хорошего все равно не нарисует, – со знанием дела сказала Дашка. – Прости, мамуля, но я так давно не играла! А сейчас давайте пить чай!
Мы долго чаевничали, болтали, было очень уютно и мило.
– Мам, а чего Аля опять звонила?
– Да ничего особенного, спрашивает, можно ли давать Жукентию сырую рыбу.
– А кто такой Жукентий? – заинтересовался Марат.
– Это мой кот, я ужасно по нему скучаю, даже руки тоскуют, так хочется его тиснуть.
– Он у тебя пушистый?
– Слегка. Он черно-белый, не очень крупный, а душа…
Дашка рассмеялась:
– Мама так его обожает, что я даже иногда ревную. А душа у него и правда удивительная – когда мы с мамой, бывало, ругались, он начинал метаться между нами, мяукать, как будто говорил: «Перестаньте ссориться!» – и это было так смешно, что мы сразу мирились. Если мама иногда плакала, он ей слезы слизывал, а когда она чихала, он бежал из любого конца квартиры с громким мявом, словно говорил: «Будь здорова!» Я могла чихать до второго пришествия – ноль внимания, а мама тихонько чихнет – и он уже мчится к ней. Мама его во дворе нашла, принесла домой, он был маленький и весь в блохах. Она его положила на письменный стол и стала выбирать у него блох, тогда еще никаких этих средств не было. Так потом он бегал за ней и показывал, где у него блоха.
– Это как же? – удивилась Вавочка.
– Он бежит за ней и кричит, старается привлечь внимание. Мама спрашивает: «Жукочка, что такое?» А он ложится, например, на спинку, лапку переднюю поднимает, а под мышкой у него блоха сидит.
– Кирка, так и живешь с блохастым котом? – брезгливо спросил Стас.
– Да нет, это у маленьких легко блохи заводятся, а потом он подрос, стал чистый, красивый.
– Ты его часто моешь? – спросил Марат.
– А зачем его мыть? Он сам моется, он чистюля, мой Жукентий, родненький, как я по нему соскучилась!
– А что за имя такое странное – Жукентий?
– Сначала я хотела назвать его Марлоном, в честь Марлона Брандо, но как-то на Брандо он не тянул, тогда я назвала его Любимом, кот Любим, разве плохо? Но не прижилось. Дашка стала звать его Зулей, а от Зули уже пошли всякие ласкательные – Зука, Жука, и Жука пристало к нему. А уж Жукентий – это его полное имя. Жукентий Мурашов.
– Кирочка, а ведь когда мы с тобой познакомились, у тебя тоже был кот, и, кажется, тоже черно-белый?
– Да, Чоня.
– Это что же, в честь частей особого назначения? – осведомился Стас.
– Отнюдь, это от Чебурашки. Ну, тот был безумный весельчак. Жука у меня кот лирический, а Чоня был буйный. Все бил, колошматил, лазил по всем пальто на вешалке, прыгал сверху на гостей и вообще вытворял черт-те что. Помню, стою я как-то на кухне, посуду мою и вдруг слышу страшный грохот. Смотрю, это Чоня с буфета «Спидолу» сбросил, я кинулась ее поднимать, и тут мне в голову полетела какая-то миска. Это все он, Чоня!
– Ну, мамуля, завелась! Знаешь, папа, мама про кошек может целый вечер рассказывать.
– Я ее понимаю. У меня у самого был когда-то кот, с которым я играл в футбол. Я бросал ему теннисный мячик, а он, как вратарь, его ловил.
– Кстати, Дарья, почему это ты живешь без кошки? – спросила я.
– Данька не хочет, говорит, что лучше уж взять собаку и что с него вполне хватает Любиного Шмулика.
Вот так мы скоротали этот вечер. Наконец гости ушли.
– Завтра с утра едем на Мертвое море, – сказал Марат.
– А сколько туда езды? – спросила я.
– Часа полтора.
– Тогда нет, с самого утра я сбегаю на пляж, искупаюсь как человек в живом море, а уж потом поедем на Мертвое. А то сегодня я осталась без купания.
– Мама, на Мертвом море есть что-то вроде аквапарка, там и бассейн, и горки, можно прекрасно искупаться.
– Аквапарк аквапарком, а Средиземное море я ни на что не променяю.
– Ну ладно, раз ты так настаиваешь… – согласился Марат и взглянул на меня с мольбой.
– Ну, ребятки, давайте ложиться, а то я что-то с ног валюсь, хоть и поспала немножко.
– Да, мамуля, ты права, уже поздно. Папочка, я тебе диван разложила, а то там узко, постель постелила. Тебе одной подушки хватит?
– Конечно, хватит, деточка, спасибо! Вот только дай мне на ночь стакан воды.
– Просто воды? Или, может, соку?
– Можно и соку.
Дашка побежала на кухню, а Марат быстро прошептал:
– Ты скоро придешь?
– Не раньше чем через час.
– Почему так долго?
– Пусть ребята уснут.
– А если я тоже усну? Ты меня разбудишь?
– Можешь быть уверен!
Не знаю, как я прожила этот час! Я долго стояла под душем, очень долго расчесывала волосы, выбирала ночную рубашку, хотя выбор был не такой уж большой. Обычно я сплю в ситцевых, но про запас у меня всегда есть какая-нибудь нарядная шикарная рубашка, как говорит Лерка, «парадно-кадрильная» – мало ли что может случиться в жизни. А сюда я взяла аж две таких рубашки, сама не знаю почему. Нежно-голубую с розовыми прошвочками и черную с большим декольте и пеньюаром. Нежно-голубая мне нравилась больше, но Марат мужчина примитивный, и на него черная, пожалуй, произведет большее впечатление. Интересно, а какая понравилась бы Коте? Нет, определенно сегодня нужна черная, еще и из-за пеньюара, а то вдруг я столкнусь в коридоре с Дашкой или Даней? Не дай бог! Дашка сразу сообразит что к чему, а мне бы очень не хотелось, чтобы она догадалась, что я сплю с ее папочкой.
Наконец час прошел. Я накинула пеньюар и на цыпочках вышла из комнаты. Сердце у меня замирало, как будто я шла на дело! Легонько толкнув дверь, я вошла к Марату. Он сидел в кресле в одних трусах и тут же вскочил мне навстречу.
– О, да ты совсем как в голливудском фильме! – шепотом воскликнул он. – Потрясающе! – Он снял с меня пеньюар. – Какое декольте!
Я была права!
Марат тихонько подталкивал меня к дивану, я присела на краешек, легла и подвинулась к стенке. Марат, мгновенно скинув трусы, бросился ко мне, и тут… Под его тяжестью диван накренился, и мой возлюбленный со страшным грохотом рухнул на пол.
– О черт!
– Ты ушибся?
– Да нет, не очень.
Умирая от смеха, я вскочила с окаянного дивана и заперла дверь. Очень вовремя, ибо буквально через секунду раздался стук в дверь и Дашкин голос:
