Андрей Ветер - Стеклянная тетрадь
Реальности нет. Это однозначно. Всё, что со мной происходит, не существует, его нет. Где моя любовь? Где моё море? Где мои слова? Ничего нет, всё в прошлом. Наша жизнь — это прошлое. Прошлое и мечты о будущем. А всё, что сейчас происходит, это какой–то сон, всё не со мной.
Я далеко от жизни. Я далеко от этих мест. Но где я?
Мозг плывёт волной безволья. Куда прибьёт меня его волна? Стою у собственного изголовья и копошусь в змеящихся словах…
***Иногда со стороны взгляну на самого себя и удивляюсь надуманности собственных исканий. Чего я хочу? Чего я добиваюсь? Неужели я считаю, что смогу отыскать, где рождается мысль? Я же увяз в кишках первичности, я весь в мясе и костях, я весь земной…
Но это я сейчас говорю так, когда Бред отступил. Неужели я становлюсь нормальным? Неужели белые халаты добились своего? Если так, тогда надо поскорее взобраться на самую высокую крышу и устроить прыжки в глубину. Пусть лучше голова моя разлетится кусочками, пусть её нельзя будет склеить, пусть меня лучше вовсе не станет, чем я буду нормальным… Где же море моё? Где мне жить теперь, когда вокруг только городской транспорт и потный запах из–под одежды пассажиров. Где жизнь моя, если я на вчерашнего себя смотрю с удивлением и чуть ли не презрением? Никаких волн, никаких змеящихся слов, одни только механические шаги на работу и домой… Надо скорее в книги, скорее в музыку! Может, ещё не поздно? Может, ещё смогу назад?
Проклятые целители. Неужели им удалось? Но мне так тошно быть нормальным. Хочу улететь!
***Страшно за людей. Что делают? кроме пепла в небе, ничего нет. Даже неба нет, один пепел, сплошной пепел. Кроме лысых мыслей, ничего в глазах. Да и не глаза это вовсе, а витрины магазинные. А гении свалены в грязь, их топчут сапогами и изящными туфельками. И вот уж гениев нет, грязь только осталась.
Где же крылья мои? В червя превратился. Мысли поносной жижей стали. Я не вижу мыслей своих. Всё пропало. Дерьмо плывёт. Дерьмо всплывает на поверхность. Господи, сколько же его во мне! Неужто и раньше оно было?
***Где это было? Я не помню. Память стёрлась, превратилась в нервное напряжение, покрытое мурашками… И тяжёлый автомат в руках. Сквозь лопнувшую рубашку на спине чувствую сырую стену, шершавую, каменистую, потрескавшуюся. А внизу, при малейшем движении ноги, хрустит песок, громко хрустит, в самых ушах.
И вдруг больно бьёт звук выстрелов, и впереди в темноте молниями вспыхивают полоски автоматных очередей. Земля под ногами начинает дёргаться, поднимая тяжёлую пыль, и пули тупо вдалбливаются в земляное мясо, кроша его, увеча, рассыпая крошками. И стена оживает и начинает выталкивать меня из угла, выпихивать под бьющие пули, под вспышки захлёбывающегося автомата. Над головой взвизгивает и сухо ломается что–то, и сыпется пыль.
Руки не выдержали и направили страшную игрушку туда, откуда бешено мчалась пахнущая порохом смерть, со свистом превращая ветви в щепки. И автомат задёргался в руках, тяжело, оглушительно, ослепляющею.
Забарахталась темнота в пороховом огне. В прыгающем свете я увидел мои руки в чёрных болячках, пальцы, судорожно сжимающие металл, белые вспышки механических молний, треск, запах, собственный крик, жар…
Я знал, вернее, теперь знаю, что стрелял не я, стрелял страх мой, зверь мой, нервы мои, брызнувшие наружу. И я был не я, а оскаленный клыкастый комок. Я метался, исступлённо полосуя вокруг свинцовым дождём.
Я больше не хочу! Больше этого не будет! Не пойду!
Страшно.
***На обшарпанной стене над головой дрожали мёртвые тени…
Никак не могу поймать ощущение. Что–то очень душное. Очень тесное. Ночное, но красно–коричневое. Не сине–звёздное, а именно красно–коричневое, но почему–то ночное. Пятнистое, расплывчатое. И я как бы ползу, тело волоку с усилием. Белые капли пота на лице светятся молоком. Ползу, но не продвигаюсь ни на миллиметр. И духота. Нос забит до самого мозга. А чьи–то руки затыкают рот.
***Вижу, как рассыпается время. Его заполняет звенящая пустота. Этого нельзя допускать, потому что это нарушает структуру…
***Прогуливаясь по парку ранним утром, увидел под кустами бледную тень.
Разгребая руками густой туман, я подплыл ближе и увидел человеческое тело. Абсолютно голое и бесцветное. Посреди груди влажно выделялась полоска. Я наклонился и понял, что грудь разрезана бритвой, острой бритвой, очень острой, потому рана почти не заметна. Руками я притронулся к телу и раздвинул холодное мясо. Рана оказалась глубокой, но без крови, гладкой, как зеленоватое стекло.
Я оставил тело лежать на месте и ушёл домой, унося в душе странное и немного даже таинственное ощущение, что лицо человека было мне знакомо. А уже в квартире, проходя мимо зеркала, я увидел отражение моё и понял, что в парке под кустом лежал я или другой человек, но с моим лицом.
Я прошёл в мой кабинет и обнаружил за моим столом неизвестную мне женщину в длинном белом платье времён короля Артура.
— Кто вы? — удивился я и невольно обратился к ней с заглавной буквы, понимая, что отношения наши — официальные.
— Хозяйка, — ответила она холодно.
Интонация была отвратительной. На мой взгляд, таким тоном не положено отвечать вообще, а особенно если принять во внимание её непрошеное появление в моём доме.
— Хозяйка чего? — поинтересовался я.
— Хозяйка этого сна. Вы зашли ко мне в сон. Это мой сон, и вы, сударь, мешаете мне смотреть его, — она хмуро сдвинула брови.
— Но это моя квартира.
— Квартира ваша, но снится она мне. Почему же мне не может сниться ваша квартира?
— А мне что же снится? — растерялся я и почувствовал себя совершенно потерянным. — Во–первых, я никак не думал, что все это мне снится. Во–вторых, согласитесь, что предъявленное мне обвинение достаточно нелепо по своему содержанию, ведь мне тоже может сниться моя квартира и даже эта чужая женщина. Ведь так?
— Вам снится парк, — ответила она. — Но и мне снился тот же парк, поэтому сны наши спутались. Вы забрели в мой. Но такого быть не может, потому что я вас убила в моём сне. Вы ведь видели свой труп, и теперь вы не имеете права быть живым. Вы путаете карты, любезный.
— Как же мне быть? — я чувствовал, что меня гонят из собственного дома. — Куда же мне теперь?
— Назад в парк и побыстрее, потому что мне пора просыпаться, — озабоченно проговорила она. Я заметил, что у её ног лежит длинное лезвие меча с кpоваво–кpасной рукоятью. — Я не хочу просыпаться с вашим сном, сударь, так как могу проснуться тогда не совсем собой, а немного вами.
И тогда я кинулся прочь.
В туман.
***Что за угрюмость на лицах? Улица переполняется серыми масками прохожих. Меж губ у них сочатся серые вязкие слова. В ушах видны пушистые клоки ваты.
— Это что за улица? — спрашиваю, а в ответ слышу только бой городских часов.
На кладбище я увидел заброшенную могилу. Таких много на каждом кладбище… Жухлая трава, земля изъедена осенними каплями дождя. На полусгнившей дощечке, вкопанной в землю, я прочитал едва различимые слова: «Здесь погребён твой сон».
***Опять навязываются врачи, таблеточки всякие свои подкладывают, пилюли разные выписывают. Чем я их беспокою? Не понимаю. Никак в толк не возьму, что именно может белым халатам не нравиться? Я же не хожу по потолку, так что не стоит бояться, что я рухну вниз головой. И ножи я не глотаю с вилками. Мне начинает казаться, что медики сами немного больны мозгами. У них же явно проявленная навязчивость мыслей. Упорно пытаются кого–нибудь излечить, мания какая–то, честное слово. Мания преследования. И преследуют они меня. Со скальпелями и пробирками в руках несутся за мной по неоновым коридорам, звенят стеклянными дверями. Эхо шагов над головой торопится обогнать меня. Тени голубые прыгают по кафельному полу.
Я это помню хорошо. И шприц в надутых пальцах медички помню. В нем колыхалась прозрачная жидкость, а резиновое лицо с неженскими глазами смотрело внимательно из–под белой шапочки на меня и следило за моей реакцией. А мне что? Пусть следит, на то ей и глаза посажены под выцветшими бровями, на то и халат белый выдан.
***За окном вижу фары машин. Они далеко внизу, и глядеть на них неудобно, потому что в стекле отражаются яркие больничные лампы. Но все же фары различимы. Они ползают по пространству за окном неугомонными светлячками. И я вижу их следы в темноте, будто время замедлилось и растянуло огоньки в пространстве, размазало их по темноте. Огни текут полосками, соединяются жидкими сгустками своими в озерца, брызгаются такими же огнями, разливаются струйками.
***На спине набухли пупырчатые вздутия. Это крылья, наверное, начинают расти. Неужели я дождался? Неужели полечу?
