Уильям Голдинг - Негасимое пламя
— Еще левее! — подал голос Андерсон.
Загудели дудки, приказы звучали на каждой мачте и разносились среди сияющих парусов. Штурвал закрутили к правому борту, выбранные шкоты стонали. Раздавались сумбурные выкрики: «К парусам!», «Налегай!», «По местам разноси!», «Контр-брас-блок!». Я запутался в этих и без того запутанных командах, всеми силами желая лишь одного: чтобы судно отвернуло как можно дальше от жуткого ледяного обрыва. Корабль дал сильный крен на правый борт, ветер гудел над бимсом левого борта, и вместе с забортной водой на шкафут понеслась и толпа переселенцев! Скорость явно увеличилась. То тут, то там, среди других парусов замелькали белые лиселя — паруса для хорошей погоды. Для того чтобы ставить их в такой ситуации, нужны особые, отчаянные обстоятельства, к примеру, как у нас. Приказ капитана обсуждению не подлежал.
Он повторил его, огласив палубу знакомым рыком:
— Ставьте каждый клочок парусины, куда только можно!
Снова, как во время того страшного шторма, наши мачты склонились, только на этот раз к правому борту и даже сильнее: не из-за бури, а из-за того, что мы подняли чудовищное количество парусов — даже на стеньгах, сооруженных на скорую руку. Водяная пыль, поливавшая нас с кормы, обрушивалась на корабль по всему левому борту. Волны, до сих пор подгонявшие нас, теперь били в бок: казалось, они подталкивали нас к той цели, от которой мы отчаянно стремились уйти.
Со шкафута торопливо прибежал Чарльз.
— Я видел какой-то проблеск, сэр! На обычный айсберг непохоже: простирается и вперед, и к югу, и к северу — конца ему не видно. Высота горы, которую заметил мистер Тальбот, примерно от ста до двухсот футов.
Словно в подтверждение его слов простыни тумана разошлись у носа и правого борта. Лед замерцал чуть сильнее парусов в неясном свете, источник которого теперь, с заходом луны, установить было невозможно. Обрыв венчала пена белее самого льда. Желтоватый туман тут же сомкнулся вновь. Капитан повис на поручне и вглядывался вниз, словно пытался заглянуть под мглистую пелену. Ни он, ни Чарльз, потрясенный очередной неудачей, не произнесли вслух того, что и так было понятно: стоит нам врезаться в лед, и никто на корабле не доживет до рассвета. Я видел опасность, осознал ее до последней капли, а теперь и почувствовал! Кожа под плащом и теплой одеждой покрылась холодными мурашками, и виной тому был вовсе не воздух Антарктики. Почти мгновенно озноб сменился жаром, я вспотел, а туман снова приоткрыл нам обрыв, который не просто приблизился, но терся об обшивку с равнодушием любого природного явления — спектакль, поставленный для того, чтобы на миг предстать нашим испуганным взорам.
— Смотрите! — воскликнул кто-то. Не я ли? Скорее всего.
На наших глазах только что приоткрывшаяся часть обрыва свалилась в воду. Два огромных куска льда, отколовшихся буквально за миг до того, как разошелся туман, прыгнули в волну, подобно паре играющих лососей! Величиной они были не меньше корабля, и прежде, чем полотнище тумана скрыло их из виду, за ними последовали и другие.
Как быть человеку, который не в состоянии ни сделать, ни посоветовать ничего дельного при виде гигантских глыб льда, которые вот-вот раздавят его, если только на помощь не придет какое-нибудь чудо. Озноб похуже антарктического припечатал меня к месту у поручня, невзирая на ветер, брызги, зеленую воду: мне не было дела ни до чего, кроме грозящей нам смерти. Меня охватил ужас перед бесстрастной, равнодушной и беспощадной силой, в сравнении с которой наши деревяшки и лоскуты казались просто смешными — игрушка, которую сомнет, смоет…
Спасения нет. Озноб не отпускал. Миг спустя из-под тумана, в правый борт плеснула волна, поднятая упавшими обломками, и окатила весь корабль. Нос подскочил кверху, паруса захлопали, загрохотали, как пушечные выстрелы, матросы навалились на штурвал. Судно сбилось с курса, затанцевало среди идущих в разные стороны волн…
Звучал ли мой голос среди остальных? Возможно. Надеюсь, что нет, — но точно никогда не узнаю. Кругом разносились вопли, женский визг и напряженные возгласы мужчин — не только переселенцев и пассажиров, но и моряков, в том числе с мачт, словно мы тонули. Шкафут, залитый водой, которая еще не ушла через шпигаты, походил на заводь, над которой плясали черные леера, а на них гроздьями качались черные фигурки, ожидая, пока стечет вода.
Вот по шкафуту зашлепала знакомая фигура в добротном плаще: предусмотрительный мистер Джонс, наш себялюбивый баталер! Он торопился к своей шлюпке. На руках у него, точно младенец, покоился анкерок лорда Тальбота — вместилище даров, писем и завещаний, которые он обещал сохранить, не понимая, что весь корабль принимает это за шутку! Джонс скрылся за грот-мачтой, а меня сотряс приступ истерического хохота.
Чарльз, который куда-то бегал, бегом же вернулся, шлепая по остаткам зеленоватой воды. Капитан Андерсон напряженно обратился к нему:
— Еще круче к ветру, мистер Саммерс!
— Но фок-мачта, сэр!
— Мистер Саммерс!!! — взревел капитан.
— Докладываю, что фок-мачта не выдержит большей нагрузки. Если она…
— Вы что, можете предложить что-то получше? Нас несет на лед!
Оба замолчали.
Андерсон раздраженно спросил:
— Вам до сих пор не дает покоя изобретение мистера Бене?
— Никак нет, сэр, — сухо ответил Чарльз, вытянувшись.
— Выполняйте приказ.
Чарльз ретировался. Загудели дудки, зазвучали команды. С подветренной стороны туго натянулись шкоты. Паруса утратили округлую надутость и опали — по ним разбежались морщины, похожие на растопыренные пальцы. Снасти гудели от напряжения. Вприпрыжку подбежал юный Томми Тейлор и по всем правилам сорвал шляпу перед капитаном.
— В чем дело?
— Плотник, сэр, мистер Гиббс, сэр! Он говорит, что мы набрали много воды! Качают без передышки! Воды прибавляется!
— Прекрасно.
Гардемарин отдал честь и повернулся, чтобы идти.
— Мистер Тейлор, — окликнул его капитан.
— Есть, сэр!
— Что за идиот сидит в шлюпке?
Мистер Тейлор заметно сконфузился, и вместо него ответил я:
— Это наш баталер, мистер Джонс. Он дожидается, чтобы бравые моряки спасли его, когда мы все потонем.
— Болван проклятый!
— Совершенно верно, капитан.
— Дурной пример для остальных. Мистер Тейлор!
— Есть, сэр!
— Гоните его на палубу!
Мистер Тейлор снова отдал честь и убежал. Я почти сразу же потерял его из виду, потому что из тумана, на этот раз ближе, опять появился айсберг, чтобы тут же исчезнуть. Вершина его сверкала ярче: видимо, до нее добрался дневной свет. Андерсон тоже это заметил. Он посмотрел на меня и улыбнулся той жутковатой улыбкой, которой он одаривал людей, оказавшихся рядом с ним в минуты крайней опасности. Храбрость, не иначе. Я никогда не подозревал его в особом благородстве, но ни я, ни кто иной — за исключением разве что дурака и пьяницы Девереля — не сомневался в капитанской смелости.
— Капитан, а не можем мы его обойти?
Мой голос прозвучал, словно чужой — будто с Андерсоном заговорил кто-то еще. Улыбка на капитанском лице дрогнула и увяла. Правый кулак увеличился вдвое, недвусмысленно говоря мне: «С каким удовольствием я воткнулся бы в этого наглого пассажира!»
Андерсон откашлялся.
— Я как раз собирался отдать приказ, мистер Тальбот. Взять круче к ветру, мистер Саммерс!
Забегали матросы. Я вспомнил о миссис Преттимен и ее беспомощном супруге и поспешил в коридор, бесцеремонно расталкивая толпившихся там пассажиров. Миссис Преттимен стояла между дверями кают — своей и мужа, слегка держась за поручень. При виде меня она улыбнулась. Я приблизился к ней.
— Миссис Преттимен!
— Мистер Тальбот… Эдмунд! Что стряслось?
Я собрался с мыслями и как можно короче объяснил ей ситуацию. По-моему, она побледнела, осознав, что грозит кораблю, но выражение лица ее не изменилось.
— Так что, как видите, мадам, все решит случай. Или мы обойдем лед, или нет. Если нет — нам ничего не останется…
— У нас останется достоинство.
Ее слова озадачили меня.
— Мадам! Это же так по-римски…
— Скорее по-британски, мистер Тальбот.
— Ах да, разумеется, мадам. Как мистер Преттимен?
— По-моему, все еще спит. Сколько у нас времени?
— Никто не знает, даже капитан.
— Что ж, пора будить.
— Согласен.
Оказалось, однако, что Преттимен не спит. Он приветствовал нас с необычным для себя хладнокровием и спокойствием. Думаю, на самом деле он проснулся гораздо раньше и, со свойственной ему живостью ума, по движениям корабля и крикам понял, что происходит нечто непредвиденное. Короче говоря, он успел взять себя в руки. Первыми его словами стала просьба выйти, чтобы миссис Преттимен смогла заняться интимными деталями его туалета!
