Джон Винтерих - Приключения знаменитых книг
Следующий «герой» очерков Винтериха — «Стихотворения» (1786) Роберта Бернса. У нас их стали переводить по отдельности с самого начала XIX века. Небольшая книжка русских переводов из Бернса появилась уже в конце века, в столетнюю годовщину смерти поэта (1897). К сожалению, осталось невыполненным намерение Тургенева и Некрасова заняться народным шотландским поэтом. Тем не менее известные русские переводчики прошлого столетия И. Козлов, В. Курочкин, М. Михайлов, Д. Минаев уловили ту основную, нам теперь хорошо знакомую интонацию стихов Бернса, которая, постепенно оттачиваясь, заиграла в современных переводах[36].
Твой бедный домик разорен,Почти с землей сравнялся он…И не найдешь ты в поле мховНа новый дом,И ветер, грозен и суров,Шумит кругом.Но не с тобой одним, зверек,Такие шутки шутит рок!
«К полевой мыши,
разоренной моим
плугом»
Пер. Д. Минаева
Диккенс, как Дефо и Голдсмит, впервые стал известен русским читателям через посредство французского языка, причем очень рано: года не прошло после издания в Англии последнего выпуска «Записок Пиквикского клуба» (1836–1837), а они уже появились в журнале «Библиотека для чтения» (1838).
Вот замечательный эпизод из истории знакомства с Диккенсом в России. Это воспоминания выдающегося русского филолога Ф. И. Буслаева, который после окончания университета жил в Риме. Однажды в кафе, где обыкновенно собирались русские художники, Буслаев поджидал своего университетского приятеля Панова. Кругом болтали и шумели, и только в углу, но за тем же общим столом, сидел, сгорбившись над книгой, какой-то незнакомый Буслаеву посетитель. «Он так погружен был в чтение, — пишет Буслаев, — что ни разу ни с кем не перемолвился ни единым словом, ни на кого не обратил хоть минутного взгляда, будто окаменел в своей невозмутимой сосредоточенности. Когда мы с Пановым вышли из кофейни, он спросил меня: «Ну, видел? Познакомился с ним? Говорил?» Я отвечал отрицательно. Оказалось, что я целых полчаса просидел за столом с самим Гоголем. Он читал тогда что-то из Диккенса, которым, по словам Панова, в то время был он заинтересован. Замечу мимоходом, что по этому случаю узнал я в первый раз имя великого английского романиста: так и осталось оно для меня в соединении с наклоненною над книгой фигурою в полусвете темного угла»[37].
Какую из двух переведенных к тому времени в России книг Диккенса читал Гоголь, «Пиквикский клуб» или же «Николаса Никльби»? Ответить на это затруднительно, но характерно, что Буслаев, усердный и чуткий читатель, не слыхал тогда еще о Диккенсе. Оцененный Гоголем, Белинским, автор «Пиквикского клуба» стал у нас по-настоящему читаться позднее. Истинным его первооткрывателем был одаренный литератор Иринарх Введенский, который перевел, уже с английского, сначала «Домби и сын», а потом «Пиквикский клуб» (1847). Правда, его впоследствии упрекали в излишних вольностях, неточностях, находили у него сплошную «отсебятину» и вообще, по новейшим требованиям, не склонны были считать это переводом. Конечно, если у Диккенса сказано, что члены Пиквикского клуба изучали, как в Хемпстедских прудах живет корюшка, то для русских читателей что это за рыба? Введенский заменял корюшку на карася, который в Хемпстедских прудах, наверное, и не водится. «В переводах Введенского неразрывно сплелись безграничная фантазия, переводческая дерзость, доходящая до развязности, и редкостное постижение самого духа переводимого автора», — отмечал исследователь, отдавший много сил изучению диккенсовских переводов в России[38]. Именно Введенский заставил русских читателей от души смеяться и плакать над Диккенсом, он открыл диккенсовский мир Достоевскому, он, короче говоря, сумел сделать ёвтора «Пиквикского клуба» в нашей стране своим.
Иринарх Введенский открыл русским читателям и Теккерея. Под названием «Базар житейской суеты» Введенский выпустил в том же году, как она появилась. «Ярмарку тщеславия». Перевод печатался сначала в журнале (1847–1848), а потом отдельно (1850–1853). Уж эту книгу точно держал «в уме» Толстой, когда при ступил к работе над «Войной и миром». Известно, Толстой обещал создать Бородино, «какого еще в литературе не было», и он добился этого, зная вместе с тем Ватерлоо, созданное Теккереем (а также Стендалем).
Что же касается «Алисы в Стране Чудес», то история ее появления в России вполне достойна этой книги, т. е. загадочна. У себя на родине «Приключения Алисы в Стране Чудес» появились в 1865 году. В 1867 году Льюис Кэрролл побывал в России. А в 1879 году в Москве вышла книжка «Соня в царстве дива» — пересказ «Алисы». Но автор его не указан. Есть вместе с тем письмо Льюиса Кэрролла к своему английскому издателю, где сообщается, что «мисс Тимирязева хотела бы перевести „Алису“ на русский язык» (1871). Кто же это? Возможно, Ольга Ивановна Тимирязева, двоюродная сестра выдающегося ученого К. А. Тимирязева. Ее родной брат оставил воспоминания, в которых рассказывает о своей семье, дружившей с Пушкиным и со многими людьми пушкинского круга, о том, как они с сестрой еще в детские годы читали на основных европейских языках, в том числе на английском, причем книги подбирал им сам Жуковский[39]. И, действительно, «Соня в царстве дива» выдержана в той традиции русской и переводной литературной сказки, которая была у нас создана Пушкиным и Жуковским.
Теперь обратимся к «героям» книги Винтериха, прибывшим к нам из-за океана.
Первым американским писателем-беллетристом, получившим признание в Европе, был Вашингтон Ирвинг — друг Вальтера Скотта, автор рассказов, легенд и сказок, хорошо известных Пушкину. Его «Жизнь Магомета» перевел известный собиратель русских народных песен Петр Киреевский. Ироническая «История Нью-Йорка» подала мысль Салтыкову-Щедрину для «Истории одного города». А первый перевод из «Книги эскизов», о которой говорится у Винтериха, появился в 1825 году, сделанный декабристом Н. А. Бестужевым. Это был «Рип Ван Винкль» (1819) — заглавный персонаж этого рассказа стал в Америке своего рода национальным героем.
«Два-три рассказа Эдгара По уже были переведены на русский язык в наших журналах», — так в 1861 году писал Достоевский. Это верно и не верно. Рассказов Эдгара По на русском языке к тому времени было разбросано по журналам уже не менее десятка [40], но сложившегося представления о нем не было, и Достоевский передает это ощущение фрагментарности. Так, между прочим, было и в Америке. Вообще истинное признание пришло к Эдгару По кружным путем, через океан, из Франции. Все же самый хрестоматийный из того сборника рассказов, которому посвящен очерк Винтериха, — «Золотой жук» (1840), появился на русском языке еще при жизни писателя, в 1847 году.
В приложении к «Современнику» 1856 года и под названием «Красная буква» вышел роман Натаниэля Готорна, называемый у нас в новом издании «Алой буквой». В известном смысле можно сказать, что из этой небольшой книги вышел последующий американский роман. «Алая буква» — одна из наиболее знаменитых американских книг, и, естественно, Винтерих рассказывает о ней. Первым переводчиком этой книги в России был, вероятно, М. Михайлов, поместивший в 1861 году там же, в «Современнике», о Готорне статью. Чернышевский, вдохновитель «Современника», считал Готорна «писателем великого таланта».
Но самой популярной американской книгой прошлого века в России была, конечно, «Хижина дяди Тома» (1852). На это были понятные причины: читая о рабстве негров в Америке, русские читатели имели лишний повод задуматься о крепостной зависимости крестьян. В самом конце 1857 года Некрасов как редактор «Современника» сообщал Тургеневу, который был знаком с автором книги — Гарриет Бичер-Стоу: «Открылась возможность перевести „Дядю Тома“».
В то время царские рескрипты обещали, наконец, близкое решение вопроса об освобождении «белых рабов» (Герцен). И действительно, в приложении к «Современнику» за 1858 год роман Бичер-Стоу был издан по-русски. Ради того, чтобы успеть за развитием общественных настроений, над переводом трудилась целая бригада переводчиков. Однако еще раньше, уже в 1857 году, «Хижина дяди Тома» появилась в «Русском вестнике»[41].
Со временем еще один американец сделался совсем «русским» писателем — Марк Твен. Нам покажется неожиданным, что из книг Марка Твена Винтерих выбрал достойную, но все же далеко не самую знаменитую его книгу, — «Простаки за границей» (1869). Дело в том, что Винтерих рассказывает о книгах, впервые прославивших своих авторов. Хотя за пределами Америки «Простаки» известны значительно меньше, чем «Том Сойер» или «Гек Финн», но на родине эта книга путевых записок принесла Марку Твену широкую славу. Она была воспринята как ответ на «американские впечатления» европейских путешественников, которые, посещая Новый Свет, рассматривали его несколько свысока. Со своей стороны, о поездках в Европу рассказывали и Вашингтон Ирвинг и Фенимор Купер, но их путевые заметки исполнены просто сыновнего почтения к нравам и обычаям Старого Света, «нашего старого очага», как выразился Готорн. Марк Твен первым позволил себе говорить иронически о европейских предрассудках, короче, обо всем том «старом», что с точки зрения американца-демократа, каким был Марк Твен, отжило свой век. Поэтому, в частности, в прежних русских переводах «Простаков» (первый — 1897 г.) царская цензура всегда кромсала главы о посещении американцами в Крыму императорской фамилии[42].
