Наталья Лайдинен - Другой Париж: изнанка города
– Эй, не уходи! Мы еще и не поговорили толком! – сказал я, пытаясь взять ее за руку. – Присядь. Смотри, как красив этот собор! Я недавно из Парижа. Собор Парижской Богоматери великолепен, но этот впечатляет не меньше…
– Нет-нет, мне надо идти, – смутившись и покраснев, прошептала она. – Мне не стоило к тебе подходить. Сначала показалось, что ты турист.
– Не совсем! – улыбнулся я. – Но точно не насильник и не маньяк. Может, пойдем выпьем по чашечке кофе?
Отчего-то мне совершенно не хотелось отпускать от себя эту чудную девушку с миндалевидными жгучими глазами.
– Хорошо! – резко сказала она, точно приняв какое-то решение. – Жди меня в кафе на улочке за собором, вон там, неподалеку от дома, похожего на шкатулку. Я скоро приду.
– Ладно! – ответил я без особой надежды, глядя, как ее стройная фигурка растворяется в вечерних сумерках.
Вряд ли цыганка вернется, но сегодня я честно заслужил нормальный ужин. Был тяжелый рабочий день. Впервые в жизни я зарабатывал на хлеб, принимая участие в митинге бомжей! Имею право нормально поесть. Успокоенный этим, я отправился в кафе и уселся за свободный столик. Мне принесли меню. Приятный сюрприз: страсбургское меню кардинально отличалось от парижского. Чего в нем только не было! Мясо, птица, лепешки! И цены нормальные.
Мне сразу пришлось по душе это старенькое кафе: то ли французское, то ли немецкое. Клетчатые скатерки на столах, стаканы для вина, на стенах – старые черно-белые фотографии. Сидишь, смотришь на это все со стороны, и непонятно, где ты, в каком времени, в какой стране. Очень уютно, почти по-домашнему.
Я заказал для начала бутылку местного белого вина и небольшую закуску. Неожиданно кто-то подошел ко мне и робко сказал:
– Привет!
Я обернулся. Передо мной стояла моя новая знакомая. Она немного утеплилась, накинув на плечи цветастую шаль. Мне показалось еще, что девушка подвела глаза темными тенями, отчего они казались просто невероятно огромными на ее узком бледном лице.
– Рад тебя видеть! Садись. Я думал, ты не придешь.
– Я тоже так думала. К тому же мне показалось, что ты слишком беден, чтобы пригласить меня в такое кафе. Я не знаю, кто ты.
– Первое впечатление обманчиво, хотя я и не богатенький турист. Просто сегодня удалось немного подзаработать.
Я налил девушке вина. Мы выпили, чокнувшись. Я подвинул ей меню:
– Выбирай все, что понравится! Как тебя зовут?
– Моника, – удивленно сказала цыганка, перелистывая страницы. – А тебя?
– Тимофей.
– Ты русский? – удивилась она.
– Да. А что?
– Не похож… – Она задумчиво хлебнула вина. – Я подумала, ты вагабонд, откуда-то из Дании. Светловолосый, светлоглазый – абсолютно скандинавский тип.
– А кто такие вагабонды?
– Кочевники, герои бесконечной дороги. Они всю жизнь куда-то идут. Я общалась с несколькими из них. Они рассказали мне, что каждый год на острове Фюн собираются вагабонды со всей страны и выбирают своего короля. Странники – они все немного рыцари, у них свой бродячий орден. Ты, конечно, не одет в форму и не носишь медали, как они. Но тебе бы пошло быть королем вагабондов и носить скандинавское имя. Например, Эрик Воин…
– Неплохая мысль, – удивился я. – Я на самом деле немного похож на вагабонда. Все время иду, иду, куда – и сам не знаю. А ты откуда будешь?
– Я родом из Румынии, из маленького приморского городка неподалеку от Констанцы.
К нам подошел официант – совсем не такой чопорный и надменный, как те, которых мне доводилось видеть в Париже. Моника заказала зеленый салат и луковый пирог.
– Пироги в Эльзасе отменные, рекомендую, не пожалеешь! – сказала она. – Они немного похожи на итальянскую пиццу. Их пекут в дровяных печах или в сковородках с высокими бортиками. А начинка у пирогов разная бывает – и шпик, и овощи, и мясо, и сметана. Есть еще гусиный паштет в тесте. Очень добротная еда.
– Да-да, припоминаю смутно! – сказал я. – В «Евгении Онегине», это такой роман в стихах, русского поэта Алекса Пушкина, было что-то про «страсбургский пирог». Здорово, попробуем, оценим! А ты давно во Франции?
– Четыре года.
– Чем занимаешься, кроме как судьбу туристам предсказываешь?
– Да ничем особенно. У нас большая семья – пятнадцать человек. И еще друзья, дальние родственники, знакомые. Настоящий табор! Моя мама умерла очень давно, отца я тоже не помню. Меня забрали во Францию родственники. Мой дядя – цыганский барон. Он здесь давно.
– Как интересно! Живешь в Страсбурге?
– Нет, – рассмеялась она. – Живу – везде. Как настоящие бродяги.
– Это как?
– Очень просто. В складчину братья отца, как многие цыгане, купили мини-вэн и фургоны. Жилья своего нет, кочуем по Франции, пытаемся зарабатывать. А когда надоедает, уезжаем в другое место. Мы – цыганское племя, бродяги. Нас нигде не любят. Сейчас в некоторых французских городах на улицах запретили просить милостыню, стало совсем тяжко. Ведь многие цыгане как раз этим и жили…
Мы помолчали, выпивая вино. Вскоре принесли закуски.
– Сколько ты уже в Эльзасе? – спросил я.
– Два месяца. Страсбург – красивый город. Хотя рядом есть Мюлуз, которая тоже очень красива, и Кольмар. Ты знаешь, что означает «Страсбург»?
– Нет, – опешил я. – Даже никогда не задумывался.
– Так получалось, что я часто бывала рядом с туристическими группами… – Моника покраснела. – Слышала многое из того, что экскурсоводы говорили. Страсбург – это «город дорог». Римляне назвали его Аргенторатум. Потом Атилла разрушил город. На его руинах поселились франки…
– Город дорог? Неожиданно. А впрочем, справедливо. Этакий перекресток Европы. Ты интересуешься историей?
– Да. Мне вообще интересно все, что я вижу вокруг. Мне хочется знать больше… мы народ кочевой, много видим людей и разных мест. Как нас только в древности не называли – и египтянами, и богемцами. Говорят, мы – первая богема, – Моника улыбнулась. – Я кочую, как и мои предки, но мне хочется сохранить для других впечатления. Пусть я не заканчивала университетов, но много общалась с людьми. Это школа не хуже, поверь! Может быть, когда-нибудь и книгу напишу. Столько людей, кто всю жизнь проживает у себя в деревне или маленьком городке, ничего не видит, не знает… А у меня перед глазами – весь мир.
Удивлению моему не было предела. Эта юная красавица звучала совсем иначе, чем я мог предположить. Чем быстрее опустошалась бутылка с вином, тем оживленнее и разговорчивее она становилась.
– А какие у тебя дальше планы на вечер? – поинтересовалась она.
– А что, есть предложения? – удивился я в свою очередь.
– Есть, – сказала она и снова покраснела. – Мы можем пойти к нам в табор. Я покажу тебе, как мы живем, если тебе интересно. Думаю, я смогу договориться с дядей.
– Отличная мысль! – обрадовался я. – Сейчас только расплатимся…
Я подозвал официанта, попросил счет. Он смотрел на меня довольно подозрительно, но, когда я решительно достал из кармана своей хламиды смятые купюры и вложил в кожаную книжечку, не забыв про приличные чаевые, его лицо про сияло.
– Приходите еще, мсье, мадмуазель…
– Спасибо! – ухмыльнулся я.
Мы с Моникой вышли на улицу. Было весьма свежо, она куталась в расшитую пеструю шаль. Мы пошли по извилистым улицам, на которых зажглись фонари. Ощущение почему-то было почти нереальное.
– А ты не похож на других мужчин! – вдруг задумчиво сказала моя спутница.
– Почему? – искренне удивился я.
– У тебя глаза умные и хорошие. А еще ты за ужин заплатил. Французские мужчины никогда не платят. Они говорят «пополам»!
– Да ладно, ерунда все это. За женщин надо платить! Особен но за таких красивых! В России так принято, – улыбнулся я.
– Ты знаешь, обычно мы не говорим, что мы цыгане, – призналась мне чуть позже Моника.
– Почему?
– Цыганам во Франции всегда подают меньше. Если я скажу, что я из Румынии, могу за день вообще ничего не заработать. Французам надоели беженцы из Румынии. Они предпочитают других попрошаек.
– Кем же ты представляешься?
– По обстоятельствам. Чаще всего – украинкой. Или афганкой на худой конец, но это когда уж совсем дела плохо идут. Не люблю в чужую одежду одеваться, особенно в черную. Хотя тогда получается к вечеру сто – двести евро собрать. Я, в отличие от многих других, чаще хожу так, как мне нравится! – Моника с гордостью продемонстрировала пышную юбку и яркую шаль.
– А что другие? Разве они иначе одеваются?
– Конечно! У нас в последнее время много женщин в черном. Платки и даже настоящие хиджабы надевают – для правдоподобности. Рассказывают, как они от талибов пострадали. Таким женщинам всегда охотно подают, особенно если они с детьми грудными на руках. Обидно мне, что к цыганам во Франции такое отношение. Ведь мы принесли сюда слово «богема», одно из самых модных французских слов!
– А какое, прости, цыгане имеют отношение к богеме? – полюбопытствовал я.
