Заза Бурчуладзе - Минеральный джаз
Мог ли я бросить Европу в трудный час испытания? Так что, прежде чем явиться вам, тихо встал с постели и вышел на кухню. Анна же спала сладким сном. Я взял яблоко и принялся очищать его ножом с притворно невозмутимым видом, будто не замечал припавшего к стене и напрягшегося в ожидании киллера. Понятия не имею, как он проник сюда, то ли вполз, как таракан, через дымоход, то ли залетел в окно, как летучая мышь. Словом, выхватил из-за пояса саблю, спрыгнул с потолка и на цыпочках подкрался ко мне. Я подпустил его близко и только было обернулся и поднял руку, чтоб всадить нож ему в брюхо, как он, выгнувшись котом, резко отпрыгнул в сторону и сыпанул себе под ноги какой-то колдовской порошок — тот мгновенно обернулся белым дымом, в котором ниндзя растворился.
8
Его пока не видно, но я чую, что он рядом. Возможно, прячется за занавесью. Интересно, чего же он ждет? Может он стесняется вас, дочери иерусалимские? Неисповедимы пути убийцы. Уж прикончил бы он меня сразу, только по возможности тише и не разбудив Анну.
Kill me Sarahkill me againwith love.
Только бы with love, непременно with love. Потому что я твердо верю, без любви нет ни бессмертия, ни убийства. Совершенно не важно, как убийцу зовут, — ниндзя, Сара или Черная Мамба. В теснейшей связи любви и убийства — вы, конечно, согласитесь со мной — не усомнишься. Поэзия имеет в своем распоряжении красивые фразы для всего на свете. Для любви у нее целое скопище. Приведу, кстати, финальную строфу одной не совсем забытой еще песенки: we need love, we need love, we need love… И обратите внимание, поет про это убийца, а не какой-нибудь недоумок.
9
Если бы я не зарекся однажды, то непременно, как все диктаторы, сочинил бы сейчас элегию. Достойные мужи эти в смертный час выдавали по элегии, а то и по две, Примо де Ривера, говорят, насочинял их целую сотню. Такое уж сложилось обыкновение! Но, позвольте, к чему они нам? Сейчас объясню.
«Диктатор» — латинское слово, означает «высшее должностное лицо, облеченное неограниченной властью и правом единолично управлять государством». А поскольку Грязный Гарри может сказать и потому заявляет: «Государство — это я», он соответственно облечен неограниченной властью и правом единолично управлять самим собой. Поистине есть нечто царственное в том, чтоб сочинить перед смертью элегию. Один поэт не без оснований заметил, что сон — репетиция смерти. Потому, должно быть, Грязный Гарри и сочинял стихи исключительно перед сном.
Но, как я уже говорил, Грязный Гарри принял твердое решение никогда ничего не писать. Ибо я придерживаюсь глубочайшего убеждения, что писать стоит, когда больше нечего делать и не лень. Мне же, признаюсь, писать всегда лень и легче метать об стенку горох, чем брать в руки перо. Тем более что гороха набралось навалом и могу одарить каждую из вас хоть целым мешком. Предпочитаю присматривать за тем, что уже написано. Вот расставлю свои книги по полкам, и примусь их стеречь. Если как-нибудь спасусь от ниндзя или врагов, или если под угрозой страшной пытки они не заставят меня в чем-нибудь признаться, пользуясь случаем, поведаю вам — ко мне, как и ко всякому диктатору, питают вражду злые колдуны. (Не могу не отметить тут же, что никакая сила не заставит меня повести при этом и бровью, потому что «Апокалипсис» вкупе с Дантовым «Адом» и всеми Фаустовыми парадигмами — это детский лепет по сравнению с тем хаосом, что закаляется в горниле моего короткого, уж каким наградил Господь, ума.) Впрочем, для того чтоб сковать человека, сперва надо его поймать. Я же порядком осторожен, для того чтоб допустить такое. И все же совсем недавно два колдуна подкараулили меня в темном подъезде и так отделали дубиной, что я уж не чаял собрать кости. Да видно не судьба помереть мне от дубины. Отколошматив, они еще укусили меня в пятку и только после этого отступили. Возможно, хотели отгрызть мне ступню… Впрочем, кто их знает! Может, приняли меня за Роланда, у которого пятка была уязвима и коего прикончил Бернардо дель Карпьо в Ронсевальском ущелье с помощью булавки. Хотя что такое дубина и укус в ногу против звезд и отравленных игл ниндзя.
10
Попробуй разъясни что-нибудь колдунам! Они ж дубинами думают. Истинно дубинная философия у них. Этому вопросу один мудрец даже посвятил книгу под названием «Сумерки колдунов, или как философствуют дубиной». Но это ничего! Колдуны как дети. У каждого колдуна свой церемониал. Гайдн, например, сочинял музыку только в напудренном, как для торжеств, парике. А Фридрих Шиллер — тот не только жить, тот даже работать не мог без парика. Он знаете, как писал? Наденет парик, опустит ноги в ледяной таз и пишет свои трагедии. Агата Кристи, утверждают, не могла вывести двух слов, не погрузившись в ванну с водой. Нырнет в чем мать родила под пышную пену, придвинет пишущую машинку и не вылезет, пока не настучит всю новеллу. Эйнштейн, по слухам, напротив, не жаловал воды до того, что даже зубы не чистил. И до своей теории относительности додумался с вонючим ртом. Больше того! Персидский царь Ксеркс так разъярился на воду, что выпорол целое море. Но всех превзошел, тут уж нет сомнения, Антон Чехов: перед смертью попросил шампанского! На первый взгляд может показаться, что последний пример вовсе не из той оперы, что другие, но если надлежащим образом вдуматься, то выяснится, что и он действующее лицо все той же оперы, и он, и многие другие — все они колдуны, то есть дети. Кто, если не дитя, не любит чистить зубы, истязает море или просит перед смертью шампанского? Вы, что же, не знали? Перед смертью диктаторы пишут элегии, а дети просят шампанского. Что до Грязного Гарри, то он души в детях не чает, и всякая их выходка или шалость наполняет его восторгом и радостью. И более всего он бывает взбешен, безжалостен и безрассуден, когда при нем дурно отзываются о детях. И даже когда колдуны отделали его, он жалел, что не обладает второю спиной, чтоб и ее подставить.
11
Мне в принципе безразлично, если кто припишет мне теперь педофилию. И вообще, если память мне не изменяет, все истинные диктаторы обожали детей и у всех у них наблюдалась латентная склонность к педофилии. Не станем ходить далеко и вспомним, как боготворил детей сам Иисус Христос. Не он ли утверждал, что устами младенцев глаголет истина? В связи с этим, заметьте, возникает вопрос, был ли спаситель диктатором? Полагаю, что был. Однако это мое мнение сейчас. Поразмыслив, могу взять свои слова обратно. Но, до того как это сделать, напомню о взаимной любви детей и Владимира Ильича Ленина, любви, которой посвящены тома. Товарищ Ким Чен Ир и его супруга товарищ Ким Чен Сук, были преисполнены такой любовью к детям, что специально для них придумали волшебное слово «чучхэ», что косвенно переводится как «независимость», хотя его значение куда емче и шире, нежели просто слово, то есть сочетание звуков, обладающее предметным, лексическим наполнением. По официальной версии, товарищ Ким Чен Ир придумал первую половину слова — «чу», товарищ же Ким Чен Сук вторую половину — «чхэ». Можно привести бесчисленное множество столь же выразительных примеров. Чего стоит, в конце концов, отбросивший в сторону все лишнее лозунг «Все лучшее — детям!». Кто-кто, а уж коммунисты хорошо знали цену детям.
O children
Lift up your voice, lift up your voice
Children
Rejoice, rejoice.
12
Вернемся, однако, к ниндзя. Любезные дочери иерусалимские, неужто вам не любопытно, кто его на меня натравил. Вообразите себе, моя бывшая жена, которую я всегда почитал верной поклонницей своего творчества, благо она никогда ничего моего не читала. (Ясно помню ее странную сексуальную нацистскую фатальность… глаза преданной психопатки.) Не мне вам напоминать, что все оценщики точны, лишь до тех пор пока не прочтут чего-нибудь из опусов оцениваемого сочинителя. Так вот, черт ли ее дернул в какую минуту или еще кто, но она, кто мог подумать, с таким рвением вгрызлась в мои книги, так обшарила всякий лист и страницу, так переворошила их от корки до корки, что едва не довела себя до полного изнеможения. От последнего моего сборника ее тонко организованные мозги вскипели до того жарко, что, едва захлопнув книгу, она решила покончить со мной. Точнее сказать, под напором своих кипящих мозгов она сначала осыпала меня жуткими проклятиями, а уж потом возмечтала о моем устранении. И поскольку не располагала достаточными накоплениями, чтобы разрешить вопрос немедленно, то спешно распродала всю обстановку, спустила все украшения и весь свой гардероб, рассталась с красным кашемиром, темно-оранжевым, белым и желтым люстрином, кружевными чепчиками, спальными кофтами и удобными нижними юбками, ни одну тряпку не оставила себе, только бы загнать в гроб Грязного Гарри! И теперь, сидя в квартире в самом центре Манхэттена, с нетерпением ждет, когда ей принесут в мешке мою голову. (Я, вообще-то, нередко задумывался над тем, что погнало ее в Нью-Йорк. Она не владела английским, не балдела от лимузинов, Фрэнк Синатра тоже никогда ее не интересовал. Быть может, бебиситеры ее охмурили?) Больше того, мне сообщали, что она не просто ждет сложа руки, а в ярости скачет из угла в угол, как горный козел, лепит из воска смахивающую на меня как две капли воды куклу и время от времени с вожделением пронзает ее огромными иглами, не исключаю, что в такие мгновения откуда-то доносится «Танец с саблями» Хачатуряна. Впрочем, не верится мне во все это. Слыханное ли дело, чтобы заклятье из Нью-Йорка достигло Тбилиси! Не по DHL же она его посылает?!
