Тадеуш Бреза - Лабиринт
- Остановитесь здесь, пожалуйста, - говорю я.
- А что тут такое? - спрашивает он.
Я указываю рукой на вывеску, которую только что заметил.
Малинский читает.
- Ах, бюро путешествий! - И наставительно добавляет:- Для этого у вас еще есть время.
Однако мы прощаемся, я благодарю его и остаюсь один.
XXI
Еще один визит. Уже последний! На этот раз на Вилла Мальта. Огромный дворец стоит в саду, примыкающему к парку Боргезе. Во дворце помещается много учреждений, подведомственных Обществу Иисуса. Разные редакции, комиссии, комитеты. С четверть часа я блуждал по этим этажам и коридорам, прежде чем разыскал священника Мироса, к которому меня направил Малинский. Наконец нашел его в небольшой, почти пустой ^комнате. Нависшие брови, крупный нос, очки в тонкой золотой оправе. Возраст определить трудно: с одинаковым успехом ему можно дать и тридцать лет, и шестьдесят. Улыбающийся, любезный. Если он грек, то, во всяком случае, давно живет в Риме. Безупречная итальянская речь. Без акцента. Быть может, он попросту итальянец греческого происхождения. Я рассказал ему свою историю. Я уже научился ее излагать. По возможности кратко и, что важнее всего, выделяя только существенные обстоятельства. Священник поглядывал в окно, в парк. Время от времени он закрывал глаза, и лицо его приобретало сосредоточенное выражение, а иногда, в такт моим словам, он слегка покачивал головой, как бы подчеркивая этим, что прекрасно все понимает. Когда я кончил, он сказал:
- Не будем строить иллюзий. Дело не из легких. Я слышал от нашего общего друга, Малинского, что вы решили покинуть Рим. Это очень нехорошо! Les absents ont toujours tort, что значит: отсутствующие всегда не правы.
Я возразил. Мое дело по характеру своему бьшо не из тех, которые следует подталкивать. Просто оно приняло дурной оборот. Что изменится оттого, что я буду торчать в Риме и ждать? Время тут ни при чем. Помочь моему делу может исключительно акт доброй воли, решение восстановить правду. Вот и все, чего я добивался, и как раз теперь в последний раз пытаюсь добиться. А сидеть здесь? Зачем? Что еще я могу здесь сделать?
- Ничего. Быть на месте! - вернулся к предыдущей мысли священник Мирос. - Держать руку на пульсе.
Некоторое время мы оба молчали. Нарушил молчание священник.
- Я корю себя, - сказал он, - за то, что дал согласие на нашу встречу и тем самым ввел вас в заблуждение, пробудил в вашем сердце надежду. Выходит, что не следовало вас приглашать.
Обманывать ближних не только жестоко, но и грешно. И все-таки, быть может, грех этот мне простится, потому что мной руководило важное соображение. Вы приезжаете к нам из стран, по существу, так мало нам знакомых. Мы плохо в них разбираемся. Теряемся в массе документов, которые прибывают от вас, тонем в потоке материалов, которые вас касаются.
По мере того как он говорил, голос его смягчался, а фразы становились все более внятными и точными. Я понимал, что мысль эта запала ему в душу и тревожит его не первый день. То и дело с уст его срывались политические или научные термины, с которыми я давно освоился, поскольку у нас, в Польше, они вошли в повседневный обиход; здесь, однако, странно их было слышать. Мне даже показалось на какое-то мгновение, что священник ими щеголяет. Нет, совсем наоборот! Поразив меня целой гаммой научно-политических терминов, он стал жаловаться, что путается в них, не ухватывает во всем объеме их значение.
- От этого в равной мере страдаю и я сам, - добавил отец Мирос, - и все мои сотрудники. Впрочем, это не самое худшее, - продолжал он. - Я имею в виду, что такой беде еще можно помочь. Хуже всего то, что за терминологическими или лексическими изменениями скрываются и другие изменения. Они совершаются в ваших душах и в вашем разуме! В вашем обществе. В комиссии, которой я руковожу, мы изучаем все: вашу прессу, литературу, научные публикации, специально для нас подготовленные отчеты, разработки. Но нам не хватает ключа.
Я предположил, что все сказанное до сих пор было вступлением к долгому разговору о положении в нашей стране.
- Пожалуйста, - сказал я, - если мои разъяснения могут вам пригодиться, я к вашим услугам. Однако попрошу вас задавать конкретные вопросы.
- Да нет же! - воскликнул священник. - Меня интересует не случайный обмен мыслями, а принципиальная постановка вопроса.
Судьба нам посылает вас. Человека, выросшего в иной атмосфере. И вместе с тем человека науки, интеллектуала. Скажу больше:
судя по характеристике Малинского, вы человек беспристрастный, здравомыслящий. Благодаря этому, благодаря всему этому ваша помощь была бы для нас бесценной. Здесь, в Риме. На месте.
- Но ведь я возвращаюсь домой!
- Значит, не надо возвращаться.
И добавил:
- Мы вас устроим.
- Но меня это не устраивает!
- Можно спросить почему? Разве жизнь в Риме для вас недостаточно заманчива?
- В Польше я занимаюсь научной работой.
- Будете здесь заниматься научной работой.
- То, что вы предлагаете, не научная работа.
- А что же особенное я вам предложил?
Я покраснел.
- То, что вы мне предложили!
Тогда он спокойно спросил:
- А почему вы не хотите это делать?
Я ответил нервно:
- Да разве я знаю! Не хочется, и конец.
Священник снова устремил взор к окну. Вдоволь насмотревшись, он возобновил прерванный разговор.
- Не спорю, - сказал он, - что занятие, которое я вам предлагаю, находится на известном рубеже... Полагаю, однако, что та область, в которой действуем мы, я и моя комиссия, не должна ни у кого вызывать рефлексов самозащиты. В особенности же та роль, которую я для вас отвел. Роль интерпретатора. Попросту сотрудника, разъясняющего нам как материалы, так и факты.
Тут я попытался вставить слово. Он помешал мне.
- Еще одно, - продолжал он. - Не думайте, что вы столкнулись с человеком, консервативно настроенным. Мне близки многие ваши идеалы. Признаю также, что в понимании общественных тенденций церковь допустила ошибки. Значит, мы найдем общий язык. Да и цели наши и средства, если вы решитесь в них вникнуть, окажутся близкими вам. Я в этом тоже уверен.
Мы не куем в нашей комиссии никаких орудий борьбы. Не стремимся раздувать конфликты. Мы ищем правду. Хотим изучить вашу действительность. Действительность эта является фактом, образует новый компонент мира. Мы это поняли и хотим извлечь отсюда окончательные выводы. Но, прежде чем к этому приступить, нам надо выяснить многие детали, осмыслить свершившиеся перемены-и в первую очередь те процессы, которые происходят на территории чисто католических стран, таких, как ваша. От должного объективного анализа явлений зависит будущее всего лучшего, что есть в человечестве.
Мирос умолк. Я думал, что он хочет перевести дух. Нет.
Теперь он ждал, что я отвечу. Не желая обидеть Мироса, потому что в его рассуждениях звучали искренние ноты, я подхватил взятый им тон и начал ему поддакивать. Щеки священника покрылись легким румянцем. Однако, когда ему стало ясно, что, несмотря ни на что, я не согласен с его планом, он поднял брови, так и застыв с выражением удивления и неудовольствия на лице.
Анализ, конечно, нужен, только я дал ему понять, к чему у меня не лежит душа. Ведь те доклады и материалы, о которых он говорил, следовало-как он сам признал-организовать. Их нужно заказывать. Прямо или косвенно воздействовать, чтобы у нас искали людей, которые будут их составлять.
Голова священника Мироса снова пришла в движение. Он отрицательно помотал ею.
- По этой части вам ничего не придется делать, - сказал он.
- Нет, право, не могу, - повторил я.
- Жаль, - заметил священник. - Помимо всего, это было бы свидетельством доброй воли. Вы ожидаете ее от нас, а со своей стороны не стараетесь пойти нам навстречу.
Он сразу заметил, что я смутился, и догадался о причинах моей растерянности.
- Содержание нашей беседы, - сказал он, - я сохраню в тайне. Никому не передам. Ни о чем не тревожьтесь. Если наша беседа ничем не помогла вашему отцу, то она ничем ему не повредила и не повредит.
Он проводил меня до двери. На пороге попрощался, дружески пожав мне руку. В коридоре я оглянулся, так как нетвердо знал, куда идти. Священник Мирос стоял в дверях. Он помахал мне рукой. Я поклонился. Очутившись на улице, я повернул налево.
Потом пошел вниз ' до пьяцца Барберини, посредине которой красуется фонтан Тритона. Здесь, у фонтана, я отдыхал в конце первого дня моего пребывания в Риме. Сейчас я вспомнил об отце. Ровно три недели назад! Либо, если угодно, столетия! Я вошел в бар-выпить кофе. Теперь я часто испытываю в нем потребность. Иногда мне кажется, что без кофе я не смогу сделать ни шагу. Двенадцать часов. Площадь забита автомобилями. Воздух стал синим от выхлопных газов. Да и без того почти нечем дышать. Я пью кофе и думаю. Вчера в бюро путешествий мне заявили, что на спальное место Рим-Варшава я могу рассчитывать не раньше чем через десять дней и самое меньшее - через неделю. Обратные билеты я купил еще в Польше. Но без указания определенной даты. Попал я сюда в самый' разгар туристского сезона. И следовательно, вынужден ждать. Но как быть: ждать или не ждать? Я мог бы махнуть рукой на спальное место. Выйду в Катовицах, значит в вагоне проведу только одну ночь. День, ночь и день. Но как раз днем-то и тяжелее всего.
