Людмила Петрушевская - Колыбельная птичьей родины (сборник)
Через день летчик снова был на пляже, ближе к вечеру. Он уже приготовился к пребыванию у моря, был соответственно одет и смог расположиться поближе к своей Клариссе. Кларисса неприятно испугалась, стала мучиться, искать предлог уйти и наконец с бьющимся сердцем, с отвращением раньше времени сбежала, провожаемая изумленным взглядом летчика.
Все, однако, шло к лучшему, через день в беседе с летчиком Кларисса уже могла выдавить из себя несколько фраз, хотя следующее утро она провела на междугородной и получила известие, что мальчик здоров и бегает и что погода хорошая.
Все это кончилось тем, что через три месяца после отпуска Кларисса переехала к своему новому мужу, Валерию Петровичу, в его трехкомнатную квартиру, и началась новая полоса в жизни нашей героини. Мальчик в свое время пошел в школу, родилась еще девочка, и можно считать, что все стабилизировалось и поплыло к естественной, здоровой зрелости, к череде зим и отпусков, к покупкам, к ощущению полноты жизни, если не учитывать того факта, что в дни полетов Кларисса, оставшись одна, способна часами звонить на аэродром и выбивать сведения о рейсе, и Валерий Петрович по возвращении выслушивает замечания о звонках своей жены. Только это туманит светлые горизонты жизни Валерия Петровича и Клариссы, только это.
Младший брат
В один прекрасный момент мать не встала будить сына, а равнодушно осталась лежать в постели, так они и спали, мать и трусливо вжавшийся в подушку двадцатипятилетний сын, ожидающий даже во сне, что с него сдернут одеяло и начнут лить холодную воду на голову, такая пытка и такой метод побудки вот уже с восьмого класса (т. е. более десяти лет, старшие классы, весь институт и теперь аспирантура, в восьмом классе он как раз отказался вставать утром, мать занервничала и т. д.).
Мать, как все матери, да еще и бывшая красавица, гроза стариков в чинах, тому подтверждением фотографии на стене, где она рядом с видными пожилыми знаменитостями всего мира — эта мать не всегда была такой толстой бабой с загривком мощной львицы, с корявыми от артрита руками, а была небесной красоты девушкой-ребенком в прическе а-ля Брижит Бардо, лохматая золотая грива, большие глаза и рот вкупе с маленьким курносым носиком, чудо, плюс два языка и большие ожидания.
Получилось же вот что: ранняя беременность, мать поддержала, затем: муж-подлец давно ушел, старшая дочь старуха под пятьдесят тоже с пьющим мужем, и давно все отношения с ними порваны, даже варить им варенье как раньше не имеет смысла, зятек все равно все пропьет и слопает, детям не оставит, а вникать в их разухабистую жизнь, разводить их надоело, все проехало, остался только телефон, по которому мать звонит старухе-дочери и жалуется на непосильную тяжесть жизни с сыном, это раз. Второе — это как раз тот самый сын, младший сын-поскребыш, последняя удача в жизни, единственная любовь и счастье сорокалетней роженицы, чудо в три с половиной кило с длинными ресницами, кудрями и нежным голоском уа-уа — вот он как раз перестал вставать по утрам в школу абсолютно и бесповоротно.
Решительно лежал, лежал и без одеяла, политый из холодного чайника, холодный, без признаков воли, но лежал не вставая, это был начальный этап. Второй этап был такой, что он все-таки вскакивал и в драке с матерью отвоевывал мокрое одеяло и бросался обратно на постель, сворачиваясь в позу головастика или эмбриона, на пять минут, как он убеждал временно потерявшую силы мать, пять маленьких минуток. Далее, третий период, как в хоккее, начинался с того, что мать с новыми силами набрасывалась на него, расслабившегося и спящего, и сдирала все покровы, а тут уже рядом стоял кофе с булочкой на подносе на столике, все благородно, ну выпей, съешь, что ты.
Ежедневный ритуал подъема заканчивался полной победой матери, сын даже успевал на первый урок, подумать только! Больше десяти лет борьбы по утрам и борьбы по вечерам идти ложиться спать, так как сын не желал ложиться спать и боялся этого как смерти (вспомним, что утром его ждали три периода борьбы), он упорно делал то, делал се, смотрел последние новости, затем читал в уборной, долго пил чай, доводил дело до двух ночи и все в таком роде, пока мать не являлась грозная бороться с ним за свое право на отдых тоже! Вечером свалка и утром при пробуждении борьба.
День у них проходил, кстати сказать, нормально, сын на учебе или в библиотеке, или в неустановленном месте, его собачье дело. Мать же вся в беготне и хлопотах переводчицы-синхронистки, крупного гида, которого знали по всем гостиницам и всё ей улаживали, т. к. она выглядела светской львицей и была таковой на всех посольских приемах, презентациях, вернисажах, театральных премьерах (не забывая в перерывах сбегать купить что-то на ужин, в прачечную, в химчистку и тому подобное). Счастливая, крупная, с коротко стриженной гривой вот именно как у львицы, со следами былой красоты, с тяжелой нижней челюстью, набрякшими веками, роскошными бровями, и волосы всегда чистые, светлые, сияющие, золотые. Да у нее могли быть и любовники, все так считали, но у нее был только сын, такие дела. Она ради него держала марку, одевалась, бегала на педикюр-маникюр, к лучшему парикмахеру Вадиму, у нее везде были друзья, всё ради сына: неопрятную старуху никто не возьмет переводчицей, вокруг полно молоденьких почти что кинозвезд с чуть ли не тремя языками, готовых для заработка на все, выучить четвертый, довести себя диетами до размера 60-90-60, но старики, деятели культуры и науки, которых обслуживала наша Диана, они ценили верность, надежность, безукоризненность пожилой львицы, рядом с ней отрадно было покрасоваться, она была в сам раз молодой для них, точно на десяток лет пониже возрастом, не на оскорбительные сорок-пятьдесят, как эти профуры на тонких ножках, птички в маленьких костюмах и с непонятной лексикой, которые готовы были с восторгом внучек на все подвиги, — нет. Старцы помнили Диану (и себя) в молодости, помнили ее ослепительную, но всегда надежную красоту, никогда не подведет и ничего никому не расскажет — также ее помнили и в правительствах, которые менялись, но только поверху, а главное всегда оставалось на месте. Диана их тоже помнила на мелких ролях в составе делегации, теперь же для них распахивались дверцы лимузинов. Диана казалась вечной.
Но и у нее было все как у других тяжело пашущих женщин — муж-паразит на шее, никогда его не заставишь вбить гвоздь или поменять лампочку, затем дочь привела в дом квартиранта так называемого, поселенца, совершенно не ровню себе (все-таки у дочки и отец — тот отец, родной — и мать из хороших семей, языки, воспитание, одежда), но нет, она в противовес всему раскопала где-то на дне рождения подруги это сокровище, по-мужски пьющее и курящее, т. е. без продыху, муж Дианы тоже попивал, но и он растерялся.
Диана распласталась в лепешку и пробила дочери квартиру, причем даже на вырост, в расчете на прибавление семьи, двухкомнатную, живите. Они съехали, потребовали себе мебель, Диана им купила, езжайте, вы!
Пока была жива Дианина мать, курящая героиня, на все руки мастер, то худо-бедно, с попреками и скандалами, но семейная жизнь тлела, и даже временами они усаживались играть в покер: мать в шали как поэтесса, с сигаретой в зубах, Диана, уже не курящая по состоянию здоровья, затем муж научный работник, который много лет не давал ничего на хозяйство и не платил за квартиру после одного скандала, этот муж был одержим гордой мыслью, что он сам себя содержит, т. е. в холодильнике вечно лежало «его» в пакетиках и сверточках, что не мешало ему исправно жрать общие котлеты и суп. Четвертой была Дианина подруга, с мордой как у крокодила, тренер по теннису Гала. Познакомились на собачьем выгуле во дворе.
К этому крокодилу и ушел муж Дианы, переселился в том же дворе в новый дом.
Все было нормально, встречались на собачьей почве опять-таки, Диана все порывалась спросить Галу, дает ли ей ее сожитель на питание, но удерживалась. Потом умерла мать, в одну ночь, все забегали, увезли старуху, переполошились, затем схоронили.
Сын, кстати, перешел в новую школу, из дворовой в дальнюю, хорошую, престижную. Диана постаралась, так как в местной школе все учительницы перестали говорить «приведи отца», а приглашали на собрания именно маму персонально. Владик как-то туманно об этом упомянул, Диане два раза повторять было не надо.
В новой школе, куда Владик попал в середине второй четверти, его начали преследовать тамошние парни. Диана ни о чем не догадывалась, это всплыло год спустя, когда Владик задумчиво сказал, что Хвоста все-таки посадили. Кто такой, что за Хвост, да он у меня всегда деньги вычищал из карманов, скромно сознался Владик, какие деньги, постой? Я же тебе давала завтрак! Завтрак тоже съедали, сказал Владик просто. А били? Били, отвечал Владик. А сейчас? А сейчас-то как когда.
Год Диана с ума сходила по поводу Владикова поведения, он не желал вставать по утрам и не желал ложиться по ночам, а тут вот какое объяснение. Объяснились, но утром Владик все равно не встал. В другую школу заново страдать переходить Владик отказался наотрез. Хочешь, переговорю с директором — тогда меня вообще убьют, отвечал Владик.
