Евгений Титаренко - Изобрети нежность
Баптист не ответил. И Павлик хотел пройти мимо.
– Я до девяти погуляю…
Тот удержал его, снова положив руку на плечо.
– Погоди… Вон видишь – сберкасса… – Он развернул Павлика на сто восемьдесят градусов.
– Вижу… – Павлик сглотнул.
– Ну, так вот… Мне нельзя, понимаешь: рабочее время, по личным вопросам… А ты зайди. Там сразу налево – кабинет. Так и написано: заведующий. Зайди, скажи ему: «Вас Андрей Петрович просит на минуту». Я буду здесь, у кафе. Только чтобы никто другой не слышал. Лучше подожди, – предупредил он. – Понимаешь?! Нельзя в рабочее время – по личному. А я буду здесь, подойдешь потом, скажешь.
От волнения Павлик забыл даже спросить, как зовут заведующего: поспешил к сберкассе. Но это получилось у него очень естественно: просьба взрослого человека – все равно что приказ, надо бежать и выполнять без лишних вопросов.
Он замер уже у самого порога, когда услышал разговор из-за приоткрытой двери кабинета заведующего…
Сотрудники сберкассы еще разбирали какие-то бумаги на своих рабочих местах, щелкали замками сейфов, и единственная старушка посетительница скучала у окошка контролера, которого еще не было.
Разговор в кабинете между мужчиной и женщиной шел на высоких тонах.
Мужской, начальственный голос:
– Следовало вчера посмотреть! Работа у нас не останавливается из-за домашних неурядиц!
Женский голос, виноватый:
– Ну, я сегодня сделаю, останусь и сделаю…
Опять мужской, начальственный:
– А может, инспектор уже сегодня нагрянет к нам! Ведь предупреждал? Завтра к утру должен быть проверен каждый расчет!
Женский голос:
– Хорошо…
Дверь была приоткрыта как бы специально для того, чтобы слышали все сотрудники.
Но смысл разговора дошел до Павлика не сразу. У него перехватило дыхание и будто отнялись ноги, когда он вошел и услышал начальственный голос мужчины. Это был голос неизвестного: глуховатый, властный, не терпящий, чтобы ему перечили. Павлик узнал бы этот голос и через десять лет.
Он готовился к неожиданностям, ждал их, и все-таки оказался захваченным врасплох.
Уже автоматически, чтобы только не остановиться у двери, сделал несколько шагов по направлению к кабинету… И хорошо, что никто из сотрудников не смотрел на него в эту минуту, потому что, бледный – белее снега зимой, он отпрянул назад от двери, и все тело его трясло, как в лихорадке.
У выхода из кабинета с пачкой бумаг в руке стояла, неожиданно виноватая, робкая, жена сторожа Кузьмича Фаина, а за столом, напротив нее, сидел Николай Романович…
Позже Павлик будет гадать, почему он раньше не мог догадаться, что это он… Ведь подозревал! Но в другой обстановке, в других отношениях человеческий голос, оказывается, очень меняется. И дома, на Буерачной, никто бы не подумал, например, что жена Кузьмича с таким певучим грудным голосом, такая самоуверенная, способна на робкое, даже подобострастное: «Хорошо…»
У Павлика были всего секунды, чтобы овладеть собой и скрыться, пока его не увидели.
Многое становилось на свои места, нужны были немедленные действия. И, засунув руки в карманы пальто, чтобы остановить дрожь, и отступая к выходу, Павлик лихорадочно обдумывал положение. Как будто в голове его заработали сразу тысячи умных механизмов. И в бешеном ритме их была какая-то железная четкость. Баптист не пошел к нему навстречу. Это дало Павлику возможность выгадать еще несколько секунд, пока он шагал до пельменной.
– Ну?.. – В глазах Викиного постояльца таилось нетерпение, хотя хрипловатый голос был спокойным.
– А это Николай Романович, я знаю! – сказал Павлик.
– Откуда?..
– А он двоюродный брат Ильки с нашей улицы, он вчера катал нас! На машине, – сообщил Павлик.
– Ты сказал? – не выдержал баптист.
– Да! Но он не может! – ответил Павлик. – У него там инспектор! Проверяет! И надо, чтоб все бумажки были правильны. Он сказал, чтоб вы подождали его дома. Сказал: как освободится – сразу приедет. На машине! – добавил Павлик. И большущие глаза его смотрели честно.
Баптист помедлил.
– При всех говорил ему? И при этом… инспекторе?
– Не-ет! – заверил Павлик. – Тот отошел, там еще с нашей улицы работает одна, так он к ней! И я сказал. А потом тот снова подошел… И я ушел…
Внешне Павлик тоже был почти спокоен, а в груди все клокотало: вдруг Илькин двоюродный задумает выглянуть на улицу?..
А Викин постоялец все медлил, блуждая глазами по его лицу.
– Как он тебе… сказал это? Ну, может, еще что сказал?..
– Нет! – ответил Павлик. – Просто сказал: пусть ждет дома, я заеду! И про инспектора…
Баптист пошевелил бровями. Потом нервно потянул за козырек, надвигая еще глубже на глаза кепку. Рядом с Павликом он выглядел великаном и смотрел, опустив голову подбородком на грудь.
– Ладно… Дома дождусь. Иди гуляй, раз надо тебе… – И, снова дернув кепку за козырек, он пошагал через дорогу, на противоположный тротуар. Двинулся домой, в сторону Буерачной.
Костя выслушал Павлика, нетерпеливо поглядывая через плечо, чтобы не упустить Викиного недруга.
– Вот они, Павка, откуда облигации берут! Воруют! И жена Кузьмича твоего с ними! Кто-то выигрывает, сдает, а они потом перепродают! Я слышал про такое! Понял?!
– Понял, – сказал Павлик. – Но это он, двоюродный Илькин, был в гараже! И потом – у баптиста!
– Я это тоже понял, Павка! И нам надо теперь за обоими следить! Смотри: он, кажется, на автобус! Правильно мы мешок вчера… Он на этого подумал!
– Беги! – прервал его Павлик. – Я тут!
– Смотри, Павка! Будь осторожен! – напомнил Костя уже через плечо, перебегая дорогу.
А Павлик остался. И сначала долго невидящими глазами смотрел на дверь сберкассы… Ждать скорого появления Николашки, как называли его старухи, у Павлика не было оснований да и смысла – тоже. Он по глупости остался торчать здесь, мешая прохожим и выслушивая нелестные замечания в свой адрес. Но мысли его продолжали работать в прежнем направлении, и впечатления последних трех суток, расплывчатые, сумбурные недавно, мало-помалу укладывались воедино: определенные, четкие. И, за исключением отдельных деталей, прорисовывалась вся нехитрая схема событий на Буерачной. Кое-где не хватало доказательств. Но и добыть их во многом было выше его сил. А главное, в этой схеме не хватало самого Гурзика!
Мысленно пересмотрев заново все, что он узнал и услышал, начиная с того злосчастного вечера, когда они пошли «выручать» Вику, Павлик уже улавливал кое-какие связи между событиями… Ему следовало ехать вместе с Костей на Буерачную!
Он пришел к этому выводу, уже направляясь к автобусной остановке. Возле сберкассы ему пока делать было нечего.
Ни баптиста, ни Кости не увидел, когда слез на конечной. Да и не хотел пока видеть ни того, ни другого. Его температурило. И он боялся что, если его сейчас остановить ненадолго, он упадет и больше не двинется с места.
Из окошка мансарды Жужлицы не было видно. Что сейчас вполне устраивало Павлика.
Шагая к реке, он еще не думал, о чем будет говорить с бабкой Васильевной, когда зайдет… Что-нибудь да скажет. Вроде за молоком… А бидончик забыл. Или прохудился бидончик….
Увидев Ильку на берегу, у сосняка, подумал сначала, что тот будет ему помехой, но потом решил, что как-нибудь отвяжется.
– Здорово!
– Здорово, – сказал Павлик.
– Куда ты?
– Да вот к бабушке Васильевне. – ответил Павлик, не подумав, что идет с противоположной от своего дома стороны.
Но Илька этого не заметил. Румянец у него, как и прежде, полыхал в обе щеки. А глаза были тоскливые-тоскливые…
Эта незапланированная встреча неожиданно оказалась для Павлика важнее разговора с Васильевной. А главное, не потребовала никаких ухищрений с его стороны. Он случайно брякнул, чтобы сказать что-нибудь:
– Я твоего двоюродного брата видел, Николая Романовича. – Он не хотел обижать Ильку, Илька был ни в чем не виноват. Просто заведующий сберкассой не шел у него из головы.
А Илька, пользуясь моментом, высказался:
– А! Я злой на него! Он тоже виноват, что братку убили! Пять шагов этого гада не дотащил! Ночь, говорит, поздно! Подумаешь, застеснялся! А что болтают про него с этой… Мало ли… Работают вместе – вот и все! – Павлик догадался, что речь идет о жене Кузьмича. – С Матвеичем небось возился! А тут…
– С каким Матвеичем? – осторожно перебил Павлик.
– Да с таким – с каким! – ответил Илька. – Васильевны Матвеич, к кому ты идешь!
– А он дома?..
– Какой дома?! – Илька распалился еще больше. – На днях, говорят, выпустят! Я ж тебе объясняю: Никола запихивал его на скорую помощь, когда его тут – два дня, что ли, – скорючило! – Илька хмыкнул. – Не дома он, а в дурдоме!
– Какой дур?.. – не понял Павлик.
– Ну, психбольница! Не знаешь, что ли?! – Павлик был там однажды с Татьяной Владимировной – ходили за снотворным. – Матвеич-то, – продолжал Илька, – уже сто раз там! Как переложит, – Илька щелкнул себя по горлу, – так у него шарики и набекрень. Мышонком испугать можно!
