Джонатан Эймс - Проснитесь, сэр!
– Да, сэр?
– Ох, Дживс…
– Да, сэр?
– Прекратите. Пожалуйста. Мне плохо. Я не гожусь для дуэта.
– Да, сэр.
– Прошу вас, Дживс. Больше не повторяйте «да, сэр».
– Очень хорошо, сэр.
Я закрыл глаза. Думал, что меня, возможно, стошнит. Скрепился при помощи йоговского дыхания.
– Воды, Дживс.
Он испарился. Зашел в ванную, вышел со стаканом воды. Я приподнялся на локте, проглотил питательный коктейль из двух частей водорода и одной кислорода. Солнце освещало края тонких белых занавесок, заливая комнату золотистым ранним утренним светом. Я взглянул на дорожный будильник: всего половина восьмого. И снова лег на спину.
– Дживс, вновь беда грянула.
– Могу представить, сэр.
– Я опять развязал.
– Знаю, сэр.
– Вы меня презираете, Дживс?
– Конечно нет, сэр.
– А надо бы. Снова напился. Сорока восьми часов не прошло.
– Безусловно, вы поступаете как алкоголик, сэр.
– Значит, вы должны меня ненавидеть.
– Нет, сэр. Я отслоился.
– Как глазная сетчатка? Не желаете меня видеть?
– Не совсем так, сэр. Однажды я слышал, как ваша тетушка Флоренс рассказывала вашему дядюшке Ирвину о философии, положенной в основу собраний «Анонимных алкоголиков», которые она посещала. И сообщила ему, что с любовью от вас отслоилась.
– Как по-вашему, что это значит, Дживс?
– Что она вас любит, сэр, но помочь почти ничем не может. Признает, что не в силах помочь, хотя ваши самоубийственные поступки не мешают ей вас любить – на безопасном расстоянии.
– Значит, она меня не презирает за алкоголизм?
– Совершенно верно, сэр.
– И вы не презираете?
– Да, сэр.
– «Да» – презираете или «да» – не презираете?
– Я вас не презираю, сэр.
– Простите, что заставляю вас растолковывать. При таком количестве выпитого коэффициент интеллекта распиливается наполовину.
– Понимаю, сэр.
Я был подавлен. Меня тошнило. Мозги покалывало от обезвоживания. Я потерпел моральное поражение. В носу пульсировала боль.
Дживс терпеливо стоял рядом. Солнце по-прежнему освещало края штор, словно пламя, лижущее по краям лист бумаги. Пытаясь исцелиться, я сделал еще несколько дыхательных упражнений.
Сознание вдруг пронзил холодный ледоруб ужасного страха. Я не мог вспомнить, как попал к себе в комнату, что происходило после того, как обезумевший Тинкл довел меня до обморока. Не пострадал ли я? В затмении и прежде такое случалось. По рассказам приятелей, в колледже я влетел головой в стекло прекрасных старинных настенных часов в одном из самых роскошных принстонских обеденных клубов со словами: «Время надо мной не властно!» В трезвом виде никогда не разбил бы старые часы и не сделал бы столь горделиво-пустопорожнего заявления.
Однажды в Нью-Йорке был в баре на Восточных шестидесятых улицах, глядя часов в десять вечера боксерский матч, и больше ничего не запомнил до того момента, когда меня в начале пятого утра нашли под машиной, припаркованной на Элдридж-стрит в Нижнем Истсайде. Стоял довольно холодный ноябрь, пальто я потерял. Меня спас от стихии только великолепный верный серый твидовый пиджак от «Братьев Брукс». Но надо же такого натворить: потерять пальто, валяться под машиной!
Бармен из бара на Элдридж-стрит, где я часто бывал, закрыл заведение на ночь – как мне потом сообщили, – вышел вместе с подружкой-исландкой, заметил мои ноги, комически и трагически торчавшие из-под номерного знака, как у пьяной ведьмы, растолкал меня, вытащил из-под машины – нелегкое дело, – объяснил, что так можно и насмерть замерзнуть. Тут меня стошнило, причем я едва не забрызгал доброго человека, но все-таки удалось изловчиться. Потом они с подружкой привели меня к себе домой, где меня рвало еще часа два в туалете; там я и сидел безвыходно, почти лишенный физических и жизненных сил. Бармен лег спать, а подружка – милая блондинка – присматривала за мной. Я все извинялся и помню, как она сказала, вытирая мне лицо смоченным полотенцем: «Не извиняйся. Я из Исландии. Мы постоянно этим занимаемся».
Через несколько месяцев я прочитал в научном разделе «Нью-Йорк тайме», что в Исландии, стране с таким красивым названием, очень много случаев злоупотребления алкоголем. Значит, обо мне заботились боги, послав ухаживать за мной исландку, когда я в ней особенно нуждался.
Я так и не узнал, как попал с Восточных шестидесятых на Элдридж-стрит, преодолев расстояние почти с Манхэттен, и что делал почти шесть часов. Эта часть моей жизни выпала навсегда вместе со многими прочими вечерами. Больше я никогда не встречал доброго бармена и его великолепную девушку.
– Когда я тут очутился, Дживс? – с озабоченным трепетом спросил я.
– Незадолго до десяти, сэр. Довольно рано.
Весьма ободряющее известие. Насколько помнится, я пришел в комнату Тинкла примерно без четверти девять. Просидел с ним около получаса, возможно, минут сорок. Остается не такой большой провал, во время которого я мог что-нибудь натворить. Надо спросить Тинкла. Совсем не хотелось встречаться так скоро после того, что он со мной сделал, хоть я и не считал его дурным человеком. Просто жизнь и природа к нему безнадежно не благоволили.
– Незадолго до десяти, это очень хорошо, – сообщил я Дживсу. – Думаю, я отключился около половины десятого. Стало быть, есть надежда, что не успел особенно набезобразничать. Вы не видите никаких новых ран, синяков?
– Нет, сэр.
– Ох, Дживс, мне очень жаль, что вы со мной встретились. Я безнадежный алкоголик. Надеюсь, я вам не сказал ничего оскорбительного?
– Нет, сэр. Просто хотели лечь в постель. Успели сообщить, что мистер Тинкл обошелся с вами очень нехорошо, но не пояснили, в чем это заключалось.
– Даже нельзя сказать, чтобы нехорошо, Дживс. Бедняге еще хуже, чем мне, если такое можно себе представить. Пусть у меня сломан нос, проблемы с алкоголем – у Тинкла дела еще хуже. По-моему, даже ваша приводная система ему не поможет. Может быть, помогли б башмаки на высокой платформе, хотя мне из прочитанного стало ясно, что это неэффективно. Он мне исповедался, Дживс. Изложил все свои проблемы. Нечто вроде радиоактивного облучения. Расплавилась моя внутренняя защита. В психологическом смысле мне требовался свинцовый жилет, который дают у дантистов во время рентгена.
– Понятно, сэр.
– Не принесете еще воды, Дживс?
– Да, сэр.
Я выпил еще один укрепляющий стакан Н2О и вылез из постели. На ногах стоял вполне крепко. Выглянул в окно: день обещал быть прекрасным. Может быть, все будет хорошо… как только я расспрошу Тинкла о выпавшем получасе. Снова сел в кровати, испытующе ощупав нос. По-прежнему больно пульсирует, но отек вроде несколько спал. Я задумался, что не в порядке с Тинклом, и попробовал объяснить это Дживсу.
– Понимаете, Дживс, возможно, мне следовало отслоиться с любовью от Тинкла, если я правильно понял идею. А я вместо того привязался и был высосан начисто.
– Весьма прискорбно, сэр.
– Мне следовало бы знать. Когда меня подростком учили спасению утопающих, то предупреждали. Правило спасения на водах такое: «Тяни, бросай, тащи, удирай». Первым делом надо попробовать дотянуться до утопающего шестом или таким крюком. Если не получится, бросить тот самый круглый предмет. Первое побуждение – накинуть его на голову вроде лошадиного хомута, но этого делать не следует. Он должен упасть перед утопающим. Если и с той круглой штукой не выйдет, надо сесть в лодку, оглушить утопающего веслом и втащить на борт. Если у тебя нет лодки, тогда уходи. Когда кто-нибудь тонет, совсем нежелательно очутиться в воде вместе с ним. Его одолеет смертельный инстинкт, он попытается тебя убить и в панике утопит. Почти все усвоенные мной приемы спасения на водах подобны боевым искусствам: подавляй другого, чтоб спастись самому. Поэтому запомните, Дживс: «Тяни, бросай, тащи, удирай». Теорема, по-моему, применима к любым человеческим отношениям и за пределами плавательного бассейна.
– Очень интересно, сэр.
– Точно то же самое, что отслоение с любовью. Возможно, АА позаимствовали свои принципы у гильдии спасателей утопающих. Но с Тинклом я не вспомнил свое обучение, бросился головой в воду, и он меня на дно потянул. Ох, Дживс, я вам даже еще не рассказывал о предпринятых им усилиях. А в начале вечера ко мне привязалась симпатичная сумасшедшая – Сигрид Бобьен. А еще была чрезвычайно прекрасная женщина по имени Ава с самым что ни на есть поразительным носом. В целом очень странный первый вечер. Вам не кажется, что это на самом деле сумасшедший дом, который нам лишь представляется художественной колонией? Я постоянно думаю, что так оно и есть, но хотелось спросить ваше мнение.
– Я вполне убежден, сэр, что мы находимся в центре искусств.
– Почему вы так уверены, Дживс?
– Просто уверен, сэр.
– Хорошо, Дживс, я вам верю. Ваша уверенность определенно подтверждается отсутствием медицинского персонала, по крайней мере, на виду.
