Наташа Королева - Мужской стриптиз
– Я не смогу в отеле сидеть, – перепугалась Настя. – Какие Сидорчуки? Завтра вечером надо на прием в Канадское посольство. Потом наше выступление. Потом Марк должен прилететь, нас в Барвиху приглашали…
И вовремя прикусила язык. Родственники притихли, слегка придавленные величием заезжей звезды. Сквозь сырую пелену Настя трижды видела себя на плакатах, огромную, с неестественно счастливым ртом, с черной повязкой на глазах.
Раздав подарки, глядя в вывернутый зев чемодана, Настя уверенно заявила:
– Мама, я в гостинице не останусь. Хочу съездить туда… посмотреть, что с нашей квартирой. В конце концов, это мой дом. Так считается, что дом.
– Я с тобой, доню, можно?
Ключ сухо провернулся в замке. Настя вошла, прислонилась к косяку. После американских апартаментов квартирка показалась крошечной, низкой, темной. Сюда приходила какая-то женщина, нанятая Марком, периодически мыла полы, стирала занавески. Мебель казалась неуклюжей, жесткой, угловатой. На полках грустно пылились грамоты, полузабытые призы, свадебные фото.
– Настя…
– Я здесь спала всего два раза.
– Ну и ладно, доченька.
– Мама, вы приедете ко мне жить насовсем?
– А я тебя хотела спросить – когда ты насовсем вернешься?
– Мама, я купила тебе квартиру в Майями. Почему-то обе так и не присели, разговаривали вполголоса, затаившись в дверном проеме.
– Доча, знаешь, что твой отец говорит? Он ведь свою работу больше меня любит, за все годы больничный ни разу не брал, с температурой выходит… Так вот, доча, отец твой говорит. «Задрав штаны побегу в любую Америку, куда хотите, лишь бы внука нянчить».
– Марк пока против детей, мама. Но я же еще молодая, успею.
– Семь лет, как твою свадьбу сыграли, доченька. Каждый день у Бога прошу, чтобы сберег тебя.
– Все хорошо будет, не плачь…
– Так вы не думаете возвращаться? В России, конечно, не сахар, бардак творится. Но все мы тут, все свои. Что ж мы попремся в Америку?…
– Марк настоял, чтобы я продлила контракт еще на два года. Это большая редкость, мама, когда «Дю Солей» так долго работает с артистом. Это надо ценить. Да и что я буду делать здесь?
– Непременно здесь? Домой ты возвращаться не хочешь? Да, да, это тебе скучно, я понимаю…
– В Украине еще хуже, мама. Здесь появился интерес к нашему жанру, здесь хоть что-то слышали о нас. Мама, ты не знаешь, почему так? Почему у нас хвалят человека, только если он привезет кусок славы оттуда, с Запада?
– Я за тебя все время боюсь, снишься мне. Мне мама Леси звонила, подружки твоей. Говорит, что ты еще страшнее трюк придумала, с огнем?
– Не пугайся… дай я тебя поцелую, мамочка. Это со стороны страшно. Мы придумали поджечь канат, на который я прыгаю. Огонь гонится за мной, но не успевает. Канат пропитан специальным составом, он потом разваливается на части. Но к этому времени я уже на площадке, вот и все.
– Ну и славно, если так. – Мама смотрела строго и глубоко. – А давай с тобой выпьем, доча? А то в этой хате больно тихо!
Засмеялись обе.
– Давай выпьем. Надо только вспомнить, где тут рюмки.
Пока спускала ржавую воду, пока резала апельсины, мама неслышно обняла сзади.
– Счастлива ты, доню? Любит он тебя?
– Любит, мама. Ой, мама, я же совсем забыла фотографии тебе показать. Мы там в Мексике, в Перу, там индейцы такие пирамиды выстроили…
– Да шут с ними, нэхай себе строят. Настя, ты меня только не дури. Я ведь чую – что-то не так, мое сердце не обманешь!
«Все не так, мама. Все не так». А вслух сказала:
– Все замечательно, мама.
Глава 31 ХАМЕЛЕОН
Женщин здесь не было. Ни одной.
Мир без прекрасного пола казался чуждым, как марсианский пейзаж, хотя в военной академии барышни тоже встречались крайне редко. Сергей с неожиданной ностальгией вспомнил, как бритые первокурсники толпой бегали в чайную, потому что там якобы объявилась смазливая кассирша, а самые отважные пытались заигрывать с пожилой прапорщицей из санчасти. В армии естественным образом царил мужской дух, но близкое присутствие слабого пола обнаруживалось в каждой мелочи. Девушки поджидали у ворот, присылали фотографии, целовали после танцев.
В «Хамелеоне» женщины отторгались, как биологический вид. Нескольких Кушко все же заметил, гораздо позже. Они как мышки сидели за дальними столиками, в окружении своих спутников, и переваривали свалившуюся на них дозу экзотики.
Стасик плавал тут, как налим в родном пруду. Поцеловался со стриженым пареньком за стойкой, еще двоих обнял, словно встретил потерявшихся друзей детства, затем напросился за столик к каким-то японцам. Японцы потеснились, оказались монголами, но для Сергея это роли не сыграло. На джинсовом колене монгола раскачивался юноша с бутылкой, старший товарищ шарил у него под рубашкой. Второй задумчивый буддист елозил носом по маленькому зеркальцу. Пол подпрыгивал, пары кружились под сладкие стоны «Бэд бойз блю». Молоденькие, вычурно одетые пацаны прижимались друг к другу в танце, некоторые целовались, игриво косились в мутную темноту. В сумраке за столиками солидно сверкали запонки и швейцарские часы. Там золотился ирландский самогон стоимостью в шесть месячных Серегиных зарплат, там высились горки мидий и фасонились на скатерти карточки «американ экспересс». Холеная пухлая рука гладила бедро, другая волосатая рука облапила короткие кожаные шорты. Маслины передавались изо рта в рот…
Сергей озирался, совершенно обалдевший. Вдруг показалось, что со всех сторон его окутывает незримая липкая паутина, и освободиться от нее нет никакой возможности.
Вовремя возник Стасик. Загадочно блестя глазками, повлек за собой.
– Сегодня я не рабо-отаю, но с ребя-атами познакомлю… Тебе неуютно? Кушать хочешь? Как насчет винца? Скоро начнут, скоро.
Он выволок Сергея под самую сцену, здесь снова потеснились, прижались плечами. Кто-то положил руку на талию, Сергей стряхнул. Кто-то придвинул бокал, в полумраке блеснула серьга в ухе.
– Братишка, как насчет по стаканчику? Ну… что ты такой хмурый?
– Хоть по граммулечке накатим? Чтобы солнышко веселей бежало, а?
Чья-то быстрая рука невесомо пробежалась по ягодицам. Сергей запоздало вздрогнул, оглянулся – никого! То есть плотная стена тел раскачивалась под журчание диско, но уловить, кто именно дотронулся, – невозможно. Сигарный дым кольцами, бултыхание льда в граненых призмах, твердые мужские руки на мужских же бедрах, в обнимку.
– Тебя как зовут? Раньше тебя не было…
– Ах, Стас, негодяй, такого милашку от нас прятал…
– Тут так душно, прогуляемся?
Снова возник провожатый, ловко оттеснил навязчивых соседей, горделиво взял Сергея под руку.
«Охренеть, куда я попал?» – спросил себя наш герой.
«И как бы отсюда выбраться?» – явилась запоздалая мысль.
Лиловый свет разорвал темноту. Сцену шустро освободили, со всех сторон наметилось центробежное шевеление. Мужчины собрались вокруг танцпола. Сергей искоса разглядывал лица, его поразило одинаковое, восторженно-слюнявое выражение. Они ждали то, что должно было начаться, тянули шеи, открывали рты, словно вот-вот обещал повалить снег из монпасье.
Вместо дождя на сцене вырос мускулистый негр в свободном льняном костюме и шляпе. Слащавая синтезированная музыка сменилась жестким джаз-роком, отчетливо зазвучали мотивы американского банджо. Следом за чернокожим заводилой, из невидимой щели выскользнули еще четверо парней, в таких же стетсо-нах, узких галстуках и белых туфлях.
Некоторое время Сергей ждал подвоха, снова опасался покушений на свою честь, но постепенно расслабился. Не только зрение, но все его пять чувств полностью обратились к сцене.
Такого он еще не видел. Он даже не смел предполагать, что может увлечься подобным зрелищем. Парни синхронно перемещались, отбивая каждый удар барабана каблуками, на ходу они потихоньку освобождались от одежд. Первыми улетели галстуки, затем – пиджаки. Вероятнее всего, разгоряченные завсегдатаи жаждали именно раздевания, Сергей же на костюмы обращал меньше всего внимания.
Иногда танцоры путали движения, кто-то из четверых слишком вырывался вперед, либо на полтакта отставал, и танец лишался нужной плавности. Но несмотря на ляпы, парни буквально электризовали окружающее пространство. Они расшаркивались в стороны, руки в карманах, и снова сдвигались, сжимались плечом к плечу, бодались как молодые бычки. Сельские мотивы сменились традиционным степом, черный парень обнажился до пояса, каждый его мускул пружинил и подпевал, туфли из змеиной кожи яростно отбивали чечетку. Его белые товарищи тоже скинули мешковину, под ней оказались шикарные тренированные тела.
Зрители хором застонали, завыли, когда на месте чернокожего солиста очутился стройный паренек, сам загорелый почти до черноты. Он ужом вышагнул из одежды, вытянулся статуэткой. Пауза распустилась хриплым баритоном Джо Кокера. Повинуясь музыке, зашевелились татуировки на бедрах, ягодицах и плечах танцора. Кушко никогда не задевала мужская нагота, но здесь… здесь было что-то иное. Ощущалось присутствие магической первобытной силы. Парень почти не перебирал ногами, он перетекал все ближе к краю сцены, едва заметно напрягая и отпуская бедра и лодыжки. Затем нагнулся и пополз по-собачьи, глубоко прогибая взмокшую от масла и пота спину. Казалось, он полз прямо на Сергея, гипнотизируя его горящим взглядом из-под упавшей на лоб челки. Зрители бились в истерике, швыряли деньги, пытались дотянуться до голого тела. Атлет на сцене уже не шел на четвереньках, он передвигался ползком, всего лишь приподнимая зад. Джо Кокер выкрикнул последний слог, по зрачкам ударила темнота, артисты скрылись…
