Катерина Шпиллер - Дочка, не пиши!
По-английски я читаю, но в этом нет нужды – тема нам с Катей известна по многим русским переводам американских авторов. Так что мы хорошо осведомлены о том, что такое синдром Мюнхгаузена. Ранее я, откровенно говоря, полагал, что Катины рассказы о вашем семействе немного преувеличены, что было для меня вполне объяснимо. Однако после вашего появления сейчас я понял, что, пожалуй, она была еще сдержана в своих характеристиках.
Вам что, доставляет удовольствие писать подобные письма, теперь уже зная о Катиной болезни? Вы намеренно хотите довести ее до приступа, до очередного кризиса? Какой-никакой, но вы все же врач по образованию, не понимать уж совсем вы не можете. Значит, это садизм с вашей стороны? Наследство от вашей матери? Или приобретенный самостоятельно? Теперь я могу с высокой степенью вероятности предполагать, что вы внесли свою заметную лепту в формировании образа Кати у ваших родителей. Они люди не очень просвещенные, поэтому, думаю, доверяли вам, верней не вам, а вашему диплому медика. А вы, как сейчас выяснилось, вообще не разбираетесь в психиатрии. Это в лучшем случае. А в худшем, если хоть немного разбираетесь, то намеренно вводите в заблуждение родителей и специально стараетесь побольней ударить сестру. Видно, благородства в вас ни на грош – ни мужского, ни тем более родственного. А вот чего у вас в избытке – так это самомнения, зазнайства, бахвальства и жестокости.
Катя уже послала вас по известному адресу. Так соберите остатки вашего мужского достоинства и оставьте ее в покое. Вы не вспоминали о сестре много-много лет, даже узнав от меня, что ей требуется медицинская помощь, так чего вам теперь нужно? Или горит пощечина от ее книги? Теперь уже окончательно ясно, что поделом!
Уважаемая семья Шпиллер!
Я искренне сожалею, что вы страдаете семейной паранойей и думаете, что моей целью было всерьез задеть Катю или ваши, Евгений, к ней чувства. Я лишь пытался намекнуть, что ответ на то, что происходит с моей сестрой, может быть сложнее, чем тот, который вы успели получить от других докторов. Но, естественно, я не претендую на роль лечащего врача. А синдром Мюнхгаузена (или, если хотите, Ашера) – это не оскорбление, как вы, очевидно, предположили, а серьезная болезнь, которая имеет свои осложнения и несет определенный риск смертельного исхода. Поэтому установление нозологической принадлежности заболевания может иметь принципиальное значение.
Но, ради бога, не старайтесь меня превратить в Катиного преследователя. Это глупо. Но и не пытайтесь лишить права высказывать свое мнение, поскольку во всю эту историю я влез не по своей воле, а вследствие вашего общего, или лично Катиного, желания выставить себя напоказ, путем вовлечения в это вонючее болото других людей. Я не жажду быть Катиным партнером по сидению в клоаке. И, боже упаси, не хочу, чтобы у нее произошел приступ. Так что продолжайте поступать, как вам угодно, лишь бы обоим было хорошо. Просто, при всем уважении к мнению коллег, мне многие вещи в Катиной болезни остаются непонятными, в том числе и лечение кломипрамином (анафранилом). Какой же все-таки тебе, Катя, поставили диагноз? Если у тебя действительно предположили обсессивно-компульсивный синдром, то я готов в это поверить. И анафранил тогда к месту. Но такой диагноз в твоем письме не прозвучал.
Я уже больше не хотела и не могла переписываться с «заботливым» братцем, поэтому попросила ответить мужа.
Нет, д-р Режабек, мы не страдаем семейной паранойей, других болячек хватает. Но в вашу вдруг проявившуюся заботу о сестре не верим по очевидным причинам, повторяться не хочется. Главное, вы так и не смогли опровергнуть ни одно из Катиных обвинений в ваш адрес. Вы просто применили известный демагогический прием – перевели разговор на другую тему. Ваш, как вы выразились, «намек» на синдром Мюнхгаузена в данном контексте отношений, безусловно, выглядит издевательски – мол, нет и не было у Кати никакой «настоящей» болезни, а есть болезненная фантазия на тему болезни. Увы, есть болезнь, к которой причастно ваше семейство. И не делайте вид, что вам не известно, о чем речь – сколько же можно повторять одно и то же: в детстве у Кати развилось генерализованное тревожное расстройство (ей поставили в поликлинике 4-го управления диагноз «гиперответственность», но ваша мать почему-то решила этим гордиться), которое затем перешло в затяжную рекуррентную депрессию. Вот на этой стадии она, наконец, и начала получать медицинскую помощь. К сожалению, все ее близкие родственники, включая брата-врача, не оказали ей никакой помощи в преодолении болезни. Более того, уже зная о Катином состоянии, ваша мать, а вслед за ней и Катин отец, решили просто добить ее своей совершенно идиотической ненавистью (мать) и безразличием (отец). И, надо сказать, много в этом преуспели. Вы, врач, несмотря на мое обращение к вам, отказались оказать даже информационную помощь (а другой мы и не просили).
Лишить вас права высказываться не может никто. Мы можем лишь ограничить место, где вы это сможете делать. Жаждете вы или нет, но вы давно сидите в вашей семейной клоаке, только не с Катей (она как раз из этой клоаки выбирается, в том числе с помощью своей книги), а со всей вашей прочей родней. Ну что ж делать, если семейка клоачная сложилась! И кто это вас или еще кого-то вовлекает «в это вонючее болото»? Вас разве Катя попросила ей написать? Или, может быть, она обратилась к Лене Коварской с просьбой прислать хамские глупости? Нет, господа хорошие, вы сами вылезли из своих нор. Вас задела книга? Очень хорошо! Так и должно быть. Я и раньше был уверен, что все, написанное в книге, правда. Теперь, прочитав ваши письма, я лишний раз убедился в правильности Катиных оценок. Это хорошо, что вы восприняли поступки ваших родителей как гадости. Катя лишь рассказала о них, а они их совершали. Как говорится, почувствуйте разницу.
И о чем вы там рассуждаете, доктор? Какие там «вещи в Катиной болезни» вам остаются непонятными? Можно подумать, что вы ее обследовали.
И вот уж к чему мы не стремились, так это стать вашей головной болью. Не мы вам написали, а вы нам. Вы попытались стать нашей головной болью, а когда стало не получаться, голова разболелась у самого. Поделом же!
Ответ брата пришел быстро.
Евгений! Я ценю, что энергия и пафос, которые вы вкладываете в ответы на мои письма, с каждым разом увеличиваются. То же можно сказать и о размере текста. Вы ошиблись только в одном. В конце надо было подписаться не просто «Евгений», а «С приветом Евгений».
Как в армии бытуют солдафонские шутки, так у медиков, наверно, свой «заднепроходной» юмор. Бывший доктор Режабек продемонстрировал его и, полагаю, был очень доволен собственной шуткой. Я думаю, читатели догадаются, куда в своем последнем письме Женя послал моего так называемого братца.
А буквально через день пришло известие, что Галина Щербакова скончалась.
Наследство матери
Как это ни покажется странным, сейчас я хочу поговорить о творчестве Галины Щербаковой. Потому что именно ее книги стали одной из главных причин появления «Мамы», причиной моего отчаянного крика: «Ложь! Гнусность! Не смей!»
Много лет назад моя мать была талантливым писателем, я любила читать все, что она сочиняла, гордилась ею как выдающимся человеком. И она совершенно справедливо считалась очень хорошим автором. Но уже более десяти лет тому назад что-то с ней стало происходить не то… Как с писателем, я имею в виду. В ее романах и повестях сделалось «душно», появилось много антиэстетичного, натурально-физиологического (см., например, «Дочки, матери, птицы и острова»). Ее вдруг потянуло на «поиск грязи в нашей жизни», произведения стали пестрить нецензурными словечками и выражениями. Одновременно Щербакова стала старательно списывать образ главных героинь с себя, по ее мнению, чистого и нравственного человека, который утомленно страдает от несовершенства мира, меркантильности эпохи, ужасных людей вокруг… Может быть, это было описание язв общества, как у Достоевского? Нет, не получалось. Получалось лишь самозабвенное копание в грязи ради самого процесса. И еще ради того, чтобы на фоне этих нечистот показать миру свою собственную морально-нравственную непорочность. С каждой новой книгой это выглядело все более и более нарочитым, и читать становилось все труднее, а под конец – просто невозможно!
В каждой ее книге последнего десятилетия постоянное нудное повествование о «трудной женской доле» идеальной, по мнению матери, российской женщины, вернее, бабы: серой, скучной, бедной, убогой, неумной, но героической в своем стремлении подобрать с улицы самого завалященького мужичка, отмыть-накормить и раскрыть его душу, конечно же изумительную, чтобы зажить счастливо и в гармонии, хотя и в унизительной бедности («Нескверные цветы», «По имени Анна», «Loveстория»). А главное, между этими героинями и их мужчинами царит полное взаимопонимание, например, по поводу роли Чехова в русской культуре, а также по чеченскому вопросу. Выяснив с первого же контакта, что оба одинаково думают о чеченской войне и ее роли в развале России, герои чувствуют, что пришла любовь, которая навсегда.
