Шань Са - Императрица
Утром тринадцатого дня двенадцатой луны евнухи-посланцы, сменяя друг друга, мчались по коридорам Запретного города, дабы донести до меня весть о том, как разворачиваются судебные слушания. Глава Канцелярии распростерся на полу, и его зычный голос возопил:
— Великий Господин, со дня ее восшествия добродетель Императрицы озаряет всю Землю. А ветер доносит аромат ее славы до самых пустынных уголков и до берегов океана. Во всем этом пространном мире под Небесами не было ни дня, когда бы Желтый Народ не радовался этой посланной богами милости. Клеветать на Хозяйку Империи, строить заговоры против Матери Старшего Сына — оскорбления для избравшего ее государя. За ныне разоблаченными изменниками проступает тень простолюдина Верности, изгнанного в дальние от Двора земли. Вместо того чтобы размышлять о сыновнем благочестии, изгнанник переодевается женщиной, предается колдовству, рассчитывает поднять войско против Двора и мечтает в лихорадочных снах однажды стать Повелителем Мира. Именно он затеял этот заговор во имя собственного тщеславия! Таковы признания служителей и гонцов между Шань Гуан Юем и его бывшим господином.
Многие советники вышли из привычных рядов и взяли слово. Одни пели мне хвалы, а другие вещали о заговоре. Повелитель приказал арестовать виновных. Стражи обнажили оружие. Они схватили Шань Гуан Юя, тщетно кричавшего о своей невиновности. С него сорвали чиновничью шапку, отобрали табличку слоновой кости и сняли пояс сановника. Виновный с растрепанными волосами и в разорванном халате был выволочен из зала заседаний.
Суд не замедлил вынести приговор. Трое Высших Советников Ведомства Правосудия единогласно потребовали смертной казни для обвиняемых. Императорский указ вышел тотчас же. Шань Гуан Юй и Вань Фу Шень были казнены одновременно со всеми своими родственниками. Верность в доме, где он жил под надзором, получил приказ покончить с собой. При Дворе Лю Цзянь Дао утратил титул Великого советника за то, что был близким другом Шань Гуан Юя. Я приказала сослать всех государственных мужей, на кого падала хоть малейшая тень подозрения.
Государя сильно уязвило предательство тех, кого он считал честными людьми. Приказав Шань Гуан Юю составить указ о низложении, он действовал под влиянием гнева. Какой же сейчас страх он испытывал при виде того, что семейная ссора обернулась раскрытием обширного заговора. И в самом деле, когда я отказалась предоставить Гармонии титул наложницы, рассерженный Маленький Фазан вдруг обнаружил, что моя власть не уступает его собственной. Видя, что меня почитают и превозносят при Дворе, он был изрядно уязвлен, как это часто бывает с мужьями, недовольными славой супруги.
После нашего примирения я стала еще больше следить за каждым своим словом и поступком. Я упрекала себя в том, что пренебрегала мужской гордостью и щепетильностью государя. Происшедшее окончательно отвратило Маленького Фазана от политики. Вдобавок его мучили головные боли и подагра. Истерзанный этими недугами, он больше не мог сосредоточиться на государственных делах. Под предлогом того, что в Империи царят мир и процветание, он отменил «Приветствия», ежедневно проводившиеся с восходом солнца, и отныне чиновники собирались лишь раз в два дня. Вскоре, утомившись задавать вопросы и вести переговоры в Суде, он предложил установить за своим троном ширму, а там — мое кресло.
Уже с давних пор было известно, что государь ничего не решает, не испросив у меня совета, а потому во время слушаний гонцы-евнухи так и бегали меж Внешним дворцом и Женскими покоями. Из-за этой беготни правительство теряло время, а срочные приказы задерживались в Канцелярии. Никогда еще за всю историю династий Императрица не правила, скрываясь за пологом, при жизни супруга. Однако после казни Шань Гуан Юя советники боялись моего гнева. А потому большинством голосов был одобрен необычный проект: я впервые пересекла порог Женских покоев и отправилась на слушания вместе с супругом.
Первый год эры под девизом «Увенчанного Неба» был отмечен освящением горы Тай. Это праздничное событие изгладило из памяти Двора тени казненных преступников. Миру было даровано великое воспоминание, и многие из ссыльных чиновников почувствовали, что их возвращение в Столицу не за горами. Мои родичи из отдаленных пределов тотчас возопили, моля о разрешении принести мне свои поздравления. В середине седьмой луны двое мужчин, терпеливо ожидавших очереди в Имперской харчевне, получили возможность пасть к моим ногам. По обычаю, они предложили мне то, чем богат край, где они жили.
Я соблаговолила пригласить их на семейную трапезу с Матерью, Гармонией, а также Разумом во Внутреннем дворце. В большой комнате с поднятыми на окнах занавесами было довольно сумрачно. Венчики цветов шелестели под ветром, донося до нас горьковатый аромат. Танцовщицы размахивали рукавами оранжевых и сиреневых одеяний из парчи. Голоса певиц грустили о том, как дикие гуси улетают в дальние страны.
Евнухи принесли вино личи, привезенное моими двоюродными братьями. Старший из двух братьев встал, наполнил вином кубок и протянул его мне. Я велела Гармонии проверить, какова его температура, ибо согласно легенде это вино следует пить очень прохладным. Госпожа удела Хань, встав, осушила кубок:
— Изумительно.
Ее голос захлебнулся. Мучительная конвульсия скрутила тело Гармонии, и она, испуская резкие хрипы, покатилась по полу. А потом замерла и больше не шевелилась. Прибежали евнухи и служанки. Я стала кричать, что совершено убийство, и велела схватить двоюродного брата. Мать потеряла сознание, Разум перевернул окоченевшее тело сестры. Ее лицо заливала черная кровь. Моя племянница была мертва.
На следующий день было полнолуние. Традиционное пиршество середины осени отменили. Император ужинал со мной с глазу на глаз, пытаясь утопить отчаяние в пьяных слезах, и обещал мне приговорить к смерти обоих родичей, пытавшихся меня отравить. Висевшая в небе луна казалась незапятнанно светлой. Ей было плевать на этот грязный и пыльный мир. Луна поздравляла меня с тем, что я умею думать, и предлагала разделить ее вечное одиночество.
* * *В девяносто один год Мать покинула наш оскверненный мир. Мысль о том, что она вскоре уйдет, уже давно мучила меня. Как только она воплотилась в действительность, я уже не так страдала. Будучи живой, она никогда не понимала меня вполне. А мертвой присоединилась к богам, озарявшим мои ночи нежным сиянием. Похороны Матери дали повод выставить сокровища и воздать ей наивысшие почести. Государь трижды отказывался появляться на утренних слушаниях. Подражая Господину, Двор и правительство соблюдали глубокий траур, обычно объявляемый по смерти Императрицы. Народ облачился в хлопок и коноплю, оплакивая ее кончину. Во всех четырех уголках земли звонили монастырские колокола и возносились молитвы о ее путешествии к небесам. Достославное вознесение, каковое познала Мать после смерти, было доказательством моего могущества. В день похорон по выезде из города ее погребальная процессия растянулась на сотни ли. После речи Императора, прощальных слов князей и принцесс стали говорить советники, иноземные послы, а вокруг теснилась толпа народу. Как бы то ни было, я хотела, чтобы все отдали должное той, что меня родила, и чтобы это было чем-то сверхъестественным. Императорские войска трубили в рога и трубы, били в барабаны. Подобно принцессе Солнца Пинь, этой потрясающей женщине, сражавшейся за основание династии, Мать покидала наш мир, сопровождаемая воинскими почестями, оказываемыми только мужчинам.
Мать лелеяла и защищала Разум до конца своей жизни. Лишь после ее похорон я позволила судьям хорошенько проверить племянника, которого на дух не выносила. Его мать и сестра были любимицами Императора, а сам он носил потрясающий титул Господина царства Чжоу. У него голова кружилась от легкодарованной славы. Красота и изящество движений принесли ему славу соблазнителя. И вместо того чтобы заниматься делом, Разум посвящал все свое время бесконечной погоне за женщинами. Вместе с компанией юных приспешников он растратил богатое наследство в поисках новых ощущений. Он дошел до того, что соблазнил невесту Старшего Сына, пока она делала приношения в храме. Пытаясь избавиться от постоянного присмотра, они тайно встречались в харчевне на берегу реки Извилистой, там, где кончался абрикосовый сад. Любовь их обнаружилась случайно. Мой супруг в дикой ярости лишил состояния семью невесты, а Разум в тюрьме кричал, что это я отравила его сестру и, боясь возмездия, посадила его под замок. Тюремщики заставили его умолкнуть и устроили хорошую порку.
Пришла зима. Этот впавший в немилость племянник потерял титул, состояние и был изгнан из Столицы. Я послала верного стража, чтобы тот отнес ему теплую одежду в обиталище на Крайнем пике. Позже посланец вернулся и принес мне на серебряном блюде шелковый пояс. Вне себя от стыда и раскаяния он заявил, что Разум попросил дозволения повеситься на дереве.
