Григорий Ряжский - Люди ПЕРЕХОДного периода
Герман, надо это признать, вёл себя героически: работал как ненормальный, подменяя собой то плотника, то штукатура, а уж опустить себя до положения разнорабочего просто не упускал даже крохотного шанса. Одновременно контролировал все покупки, от материалов до оборудования, которое вскоре начали завозить и размещать под открытым небом, поскольку других возможностей для хранения пока не просматривалось. Таким образом, ко всему прочему Герка добавил ещё и опыт ночного сторожа, охраняющего собственное светлое будущее. А в часы, свободные от неотменимых дел, носился по городу: вынюхивал, выпытывал, выспрашивал, искал тех, кто мог быть знаком с рестораторами, пробовал выйти на них и сам, восстановив в памяти свой короткий опыт службы маркетологом ещё в канадском Торонто. Как правило, нарывался на отказ: не было тех, кто готов был делиться нажитыми знаниями, практически каждый не единожды сам раздолбал себе об это дело колени. И так было до тех пор, пока не удалось обрасти запасом нужных сведений, обрести телесную выносливость или заручиться чьей-то могучей поддержкой со стороны. Ну а кто-то просто не сумел спасти голову, вообще, и далеко не в метафизическом смысле.
Кроме того, это ведь ещё и лотерея, казино, собачьи бега: сколько вариантов, столько и способов их решить, как и путей отхода, обхода и невозврата. Какой, к чертям собачьим, бизнес-план в стране, где ещё недавно нечего было жрать, но в которой всего через десяток паскудных лет зажрались так, что жрать стало уже немодным. Потому и приходится в этом деле крутиться и рисковать только подлинным энтузиастам, а Гера у меня как раз такой. Поэтому и говорит всякий раз, хватаясь за сердце, что только, мол, отцу не вздумай рассказать, когда он позвонит, что квартиры больше нет, он там с ума сойдёт, если узнает, что продана. И ради чего. А телефонный номер, если что, нам якобы просто недавно поменяли, и все дела.
Кстати, если уж зашёл разговор, на этот случай у него имеется проверенный рецепт. Смотрите сами — зацените, как говорит он, когда у него хорошее настроение. Итак, сбиваем один яичный желток с одной чайной ложкой сахарного песка, добавляем десять граммов вишневого ликера, сорок граммов коньяку и две столовые ложки рома. Пьём одним глотком. И это — что-то, скажу я вам, невероятно успокаивает, просто чудо как остужает нервы. Мы сразу после того, как выпили махом по одному глотку, упали в постель и успокаивали друг друга почти до самых первых петухов, которые у нас в Матвеевском начинаются сразу, как заканчивается наша панельная девятиэтажка. Правда, у нас тогда не было ни рома, ни яиц, но Герка заменил желток двумя столовыми ложками водки безо льда, а вместо рома добавил в эту чудную смесь полстакана лимонного ликёра, тем более что всё равно вишнёвого у нас тоже не было. Он гений, это абсолютно точно, хотя я люблю его не только за это.
Ближе к Новому году мы приступили к возведению бельэтажа, где я запланировала кофейную зону, отдельно от общего зала, целиком устланную неброскими персами с откровенными следами вековой потёртости. Внизу — нижние посетители, наверху — верхние, те, кто желает общаться чуть поодаль. Там и меню станет несколько иным, десерты будут представлены в более широком ассортименте, специально сочинённом для верхних: так мы с Геркой решили, чтобы сразу обозначить для гостей зоны их личного предпочтения. И широкая деревянная лестница к верхним гостям, где несущую функцию перил будут выполнять не балясины, а специально изготовленные панели из привозного матового стекла итальянского призводства, а уже по ним я пущу неожиданный для всех кованый поручень. Вместо классических ступеней уложу сливные уличные решётки, чугунные, встык, одна к другой, отдраенные до светло-серого колера в тон стеклу. И свет у меня будет мягко струиться из-под латунных полусферических абажуров, в которых найдётся место синеватым витражным вставкам. И едва слышно будет играть музыка: рок, классика, «Битлз»… тут же их заменит токката и фуга ре минор для органа, после них — струнный квартет, который вназапно сменится симфоджазовым трио, и уже оно, незаметно накачав зал энергетикой едва уловимого безумия, вдруг сорвётся в сумасшедшее соло Джона Маклафлина Маховишну или, как по мановению волшебной палочки, вернётся к тихому благостному «Yesterday». И пусть эта музыка в нашем с Геркой пространстве будет разной по звучанию и стилю, но единой в своей органике и своём волшебстве, пускай звуки её и сама мелодика удивительным образом сочетаются с камнем, деревом, тканью, металлом, стеклом.
А может, всё будет и не так, а совсем в другом порядке, или даже её не будет совсем, нашей музыки, но мне хочется, чтобы было именно так, а не иначе, и я знаю, что Герка тоже этого захочет, потому что знает, что мне это будет приятно, а настаивать на своём я так и не научилась, даже став любимой женой любимого человека.
Не стану далее утомлять вас описанием того, как мы с Геркой вламывали вплоть до самой весны, с каждым часом приближаясь к тому заветному дню, когда откроемся и первый посетитель уже сможет пройти внутрь, бросив удивлённый взгляд на странное слово над головой — «Шиншилла», такое же загадочное, как и сам этот милый, никем не виданный в нашей местности пушистый зверёк.
А открытие подпало под 8 марта, хотя оба мы, что сама я, что Гера мой, день этот как женский совсем не признаём, считаем его надуманным и издевательским. Однако решили, что так оно будет правильней, больше шансов собрать толпу, тем более что практически всё им выпадет на халяву, кроме крепких напитков. Герка подогнал многочисленных журналистов, использовав старые связи по рекламному агентству, я обзвонила интерьерные журналы, наобещав достойный материал для репортажа. Да и на самом деле, без всяких прикрас, то, как всё у нас получилось, радовало невероятно. Из того, что задумала, получилось почти всё, разве что не удалось пока ещё полностью укомплектовать состав персонала. Прежде всего это касалось поваров, найти или переманить которых оказалось делом весьма затруднительным. Денег, каких им хотелось, обещать мы пока не могли, сами ещё не имели представления, насколько рентабельно пойдёт наше дело, да и, честно говоря, последние средства ушли на закупку продуктов для начала работы и на этот презентационный разгул. Оттого в начальный период становления «Шиншиллы» моему мужу приходилось работать даже не за двоих. Однако он успевал везде: сам был шефом, сам — поваром, если надо, чистил овощи, выносил мусор, параллельно сочиняя меню на завтра. Я, как могла, всякий раз пыталась оградить его от ненужных дел, но, призна́юсь, порой он смотрел на меня так, что просто заставлял сжиматься в комок от жалости и любви к нему одновременно. А ещё нам пришлось продать его любимый малоезженный «Ниссан», чтобы не показать нашего окончательного семейного обнищания, и все дни до открытия Герка передвигался по городу на метро, но не брезгуя при этом прокатиться и на раздолбанной гастарбайтерской тачиле.
А прошло всё просто замечательно. Верней сказать, прошло бы, если бы не случилась одна большая неприятность. А она случилась, и именно с неё всё дальнейшее и началось. Всё это ужасное и не объяснимое ни для кого. И в тот же самый роковой день мой ласковый Парашют перебрался с моей половины на Геркину, после чего уже начал откровенно сторониться меня при всяком удобном и неудобном случае.
События те развернулись столь стремительно, что поначалу моя слабая голова просто не успевала переваривать факты, последовавшие сразу вслед за этим. А они были таковы. Герка весь этот чумовой вечер 8 марта провёл наверху, ни разу не спустившись на кухню: ему нужно было обойти гостей, с каждым выпить, сказать слова, выдать бонус на будущее и заручиться, по меньшей мере, обнадёживающим ответным кивком. Я же моталась туда-сюда, из полуподвала в зал, хотя и прекрасно понимала — несмотря на то что все дальнейшие заботы, не связанные с кухней, завтра же лягут исключительно на меня, сегодня присутствие Германа гораздо нужней наверху, чем внизу.
Только около полуночи, уже совершенно измотанная, я наконец заметила в зале её, ту самую жгучую тётку, которая сидела по левую сторону от меня в гостях у Рыбы. Очередные многокаратники в ушах её снова присутствовали, но были уже не прозрачными, а обладали насыщенным васильковым оттенком, скорее всего, свойственным дорогущим сапфирам. Они имели почти шарообразную форму и, словно недостижимая звезда, отловленная домашним телескопом, испускали мягкий бархатистый блеск. Она заметила мой взгляд, и в этот момент я вспомнила её имя — Венера. Кажется, Милосова, работает у того самого Гамлета, заведуя его «Низом». Конкурентка, в общем.
Она приблизилась и чокнулась своим фужером о мой, изобразив широченную улыбку всем лицом.
— Красиво, — вежливо улыбнулась я в ответ гостье, указав глазами на её уши. — Великолепно на вас смотрятся.
