Дмитрий Липскеров - Последний сон разума
– Как куда? В отделение.
– Так я же все рассказал!
– Так ты и рассказал лет на пять! Так что давай зайди домой, возьми необходимое!
Синичкин поднялся со стула и почувствовал, как заныли ляжки.
– В тюрьме сидел?
– Упаси Господи! – перепугался Митрохин.
– На этот раз не упасет.
– Что это вы меня пугаете все время!
– Да нет, что ты! Это тебя в отделении пугать будут. А я только участковый. Ну иди, иди. Хотя постой, прежде бумагу подпиши.
Митрохин чиркнул под протоколом и, понурив голову, скрылся в своей квартире. Через несколько минут оттуда донесся многоголосый женский вой, а еще немного спустя появился сам хозяин квартиры с большой сумкой в руках, в сопровождении заламывающей руки жены и дочери, подвывавшей матери, впрочем, без особого энтузиазма.
– А ну, не выть! – скомандовал Синичкин.
Бабы смолкли, и под их ненавидящие взгляды капитан подтолкнул Митрохина в раскрывшийся лифт…
– А где машина? – спросил арестованный, когда они вышли из подъезда на мороз.
– Да зачем машина? Здесь ходьбы до отделения всего-то десять минут.
– Положено, – огрызнулся Митрохин.
– Не развалишься, ступай!
И они пошли. А через минуту Синичкин почувствовал, как в правой ляжке резануло ножом, так что он чуть не свалился подрезанным колосом в снег. Но удержался, хотя по лицу разлилась мертвенная бледность.
– Болеешь? – поинтересовался Митрохин.
– С чего ты взял? – крепился капитан.
– Да так, показалось.
– Иди, иди!..
Они прошли еще метров пятьсот, как у Синичкина резануло в левой ляжке, да с такой силой, что задергались щеки, словно через организм ток пропустили; участковый увидел серое небо, захотел в него взлететь, но рухнул без сознания в сугроб.
– Ишь ты! – проговорил Митрохин и огляделся.
Никого поблизости не было, а потому он резко нагнулся над телом капитана, расстегнул кобуру, вытащил из нее «ТТ» и сунул пистолет себе за пазуху. Перед тем как побежать, Митрохин ткнул Синичкина мыском ботинка в лицо, сплюнул и скрылся за большим блочным домом…
Пришел в себя участковый в знакомом госпитале МВД.
Он лежал в кровати, уже переодетый во все больничное, а потому пахнущее непривлекательно.
Вероятно, что-то с ногами у меня опять, подумал он и пошевелил ими для проверки. Конечности ощущались лишь ягодицами, а остальная длина оставалась бесчувственной.
Володя приподнял голову и осмотрелся. Его тело, как он и ожидал, лежало на трех кроватях, значит, ноги выросли чрезвычайно.
Что за чертовщина такая, – подумалось внутри…
Ах ты Господи, – вдруг вспомнил Володя. – А где арестованный мною Митрохин?..
Помимо Синичкина в палате лежал еще один человек, который, опершись о подоконник, читал газету про футбол. Его руки до локтей были разрисованы всякими русалками и прочими картинками.
– Мужчина! – позвал капитан, признавая в соседе коллегу, и, когда тот оторвался от газеты, спросил: – Вы давно здесь?
– Два дня, – ответил любитель футбола.
– А меня когда привезли?
– Сутки назад. Здоровы вы спать!
– Как спать! – возмутился Синичкин. – Бессознанным я провалялся!
– А главврач говорит, что напились и свалились на дороге. Табельное оружие потеряли. Еще он сказал, что уволят вас из органов. Нехорошо, позорите погоны!
– Ах ты Боже мой! – схватился за голову Синичкин. – Что за люди недоброжелательные вокруг! Вы кто по званию?
– У меня нет звания! – отозвался из-за газеты сосед.
– А как же вы здесь, в госпитале МВД?
– А по протекции. У вас здесь хорошо лечат, да и тихо. А мне покой нужен, после десяти лет лесоповала.
– Понятно, – промямлил Синичкин, но зеку объяснять, что с ним произошло, не стал.
– Да, вот что еще, – выглянул из-за газеты сосед. – У тебя, мужик, ночью ноги светятся. Дело, конечно, не мое, но такое ощущение, что ты фосфором обожрался! Мне вообще-то плевать, только вот спать мешает. Укрывайся, пожалуйста, лучше!
– Хорошо, – обреченно согласился Синичкин и решил, что к нему в палату нарочно подселили уголовника, чтобы он его ночью придушил. – Эй! – закричал он не-ожиданно и громко, отчего сосед прикрыл голову газетой. – Эй, есть кто-нибудь?!!
Через минуту в палату вошел бывший ассистент, а теперь главврач, в сопровождении рядовых ординаторов.
– Что кричим? – поинтересовался главврач, не вынимая рук из карманов.
– Это кто сказал, что я пьян был? – спросил Володя смело.
– Экспертиза установила.
– Да плевать я хотел на вашу экспертизу!
– Если докажут, что он продал пистолет, то трибунал, – повернулся главврач к коллегам. – А что докажут, я не сомневаюсь!
Ординаторы покивали в знак согласия.
– А будет шуметь, вы в него сульфазин в четыре точки. И не смотрите, что у него ляжки три метра в обхвате. И не таких видели!
И главврач устремил свое внимание в сторону окна.
– Как самочувствие, Гаврила Петрович?
– Неплохо, – отозвался зек, откладывая газету. – Только вот этот шухер поднимает!
– А вы, когда он шуметь начнет, нам сигнальчик. Договорились?
– Заметано.
Главврач презрительно посмотрел на лицо Синичкина с подбитым глазом и в компании коллег покинул палату.
– А ты, значит, ссученный? – мертвенным голосом сказал капитан.
– Сигнальчик подать? Я могу. Сульфу примешь в четыре точки!
– Ты меня, морда уголовная, пугать еще будешь! – обозлился милиционер. – Да я тебя в камеру, где ты запоешь петухом, гнида!
Зек улыбнулся и позвонил в звоночек, вмонтированный в стену.
На зов явились санитары и дежурный врач – женщина лет тридцати, в круглых очках от «Картье».
– Что случилось? – спросила она с улыбкой.
– Очень он меня мучает! – пожаловался Гаврила Петрович. – Сексуальными домогательствами мучает.
Врач понимающе кивнула и дала знак санитарам.
Здоровенные мужики, не перемолвившись ни единым словом, скинули с Синичкина одеяло, обнажив его огромные ноги.
– Переворачивайте! – скомандовала ординаторша, презрительно глянув на крошечные Володины гениталии.
Неизвестно, как в ее руках оказался шприц с чем-то желтым, но не успел Синичкин возразить, как его перевернули на живот, а игла клюнула сначала под лопатки, а потом в ягодицы поочередно.
– Переворачивайте обратно! Привяжите руки к кровати, а в рот кляп засуньте! – распорядилась докторша.
Через мгновение Синичкин лежал недвижимый с полотенцем во рту. По телу расходилась устрашающая боль.
– Отдыхайте спокойно, Гаврила Петрович! – улыбнулась врач на прощание.
Она ушла в сопровождении санитаров, а Синичкин застонал от жутких резей, корежащих его тело.
– Зря шумел, мужик! Тебя предупреждали по-порядочному!
Синичкин лишь промычал в ответ, а потом расстался с сознанием…
Очнулся Володя ночью. Пошевелил руками, находя их свободными. Изо рта не торчало несвежее полотенце, и дышалось хорошо. Тело, к радости участкового, не болело, а потому он подвигал спиной, почесываясь о матрас.
Мирно посапывал под открытым окном сосед-урка.
Привык, сволочь, к северу! Ишь, окно настежь распахнул. Это зимой-то!
В окно свежо и морозно дышала ночь. Огромный желтый месяц свисал мусульманином из-под небесного купола, заставляя Синичкина моргать. Володе почему-то захотелось заплакать. Но вовсе не от мучений, свалившихся на него внезапно, а от какого-то приподнятого чувства, захватившего душу целиком, до самых ее корешков.
Участковый сделал большой вдох всей грудью, и его тело, с огромными ногами, каждая по два центнера весом, потихонечку, словно наполняясь водородом, стало выскальзывать из-под одеяла, пока целиком не зависло над кроватью, совершенно нагое.
Я взлетел, – констатировал капитан милиции. – Я левитирую. А откуда я знаю такое слово – левитирую?..
Мысль Володина остановилась, все вопросы унялись, сложившись в правом полушарии до времени, и участковый Синичкин, словно дирижабль, выплыл в открытое окно навстречу пространству.
Его тело медленно вращалось вокруг собственной оси, как спутник, а потому он увидел в окне изумленную физиономию зека Гаврилы Петровича. От обалдения тот помахал уплывающему милиционеру рукой, а Володя, не помнящий зла, сказал про себя тихо: «Включить иллюминацию», – и тотчас засветился обеими ногами, словно лунным светом наполненный.
– Полный вперед! – шепотом проговорил Синичкин и поплыл над ночным городом.
Ах, как приятен ночной морозец, отмечал он. Как хорошо вот так вот плыть над городом и не быть никому и ничем обязанным. Вот прелесть невиданная этот полет!
Володя летел бесцельно, просто наслаждаясь своей легкостью, а потом он вспомнил о том, что отец, и заволновался по обязанности, впрочем, не слишком сильно, зная, что его Анна Карловна со всеми тяготами справится и вырастит ему хорошего сына.
Не успел он подумать о семействе, как вдруг узнал свое окно, на раму которого он в свое время собственноручно прибил термометр в виде птички колибри. Медленно вращаясь, Синичкин подплыл вплотную к окну и за-глянул в него – темное. Он рассмотрел спящую жену, а рядом с ней детскую кроватку.
