Жан-Луи Кюртис - Мыслящий тростник
Быть может, через два-три года, когда дети окончательно определятся, он предложит Дельфине развод. Нет, не в буквальном смысле, это было бы слишком жестоко. И слишком сложно тоже. Но во всяком случае, новый статут совместной жизни, совершенно новую систему отношений, где все бы строилось на товариществе, взаимном уважении и даже — почему бы и нет — привязанности, но где бы не было и в помине лживой игры в супружескую верность. Он скажет ей: «Итак, отныне мне необходима свобода. А я не хочу, не хочу больше тебе врать. Поэтому прошу принять меня таким, каков я есть. Это совершенно не помешает мне относиться к тебе по-прежнему с глубокой нежностью, и ты, разумеется, будешь пользоваться той же свободой». Ну конечно, это уже гасконская болтовня. Бедная Дельфина, что бы она стала делать с этой свободой, в ее-то возрасте и с ее старомодными представлениями?
Он вздохнул. Да, нелегкая задача.
Он пообедал в ресторане на улице Марбёф. Ему не часто приходилось обедать одному. Вернее сказать, почти никогда. Даже если ему представлялся такой случай (например, когда дети были еще маленькие и Дельфина уезжала с ними на лето), он всегда старался устроиться так, чтобы обедать и ужинать с Феликсом или еще с кем-нибудь. То ли из боязни скуки, то ли из-за нелепого предрассудка, что человек, ужинающий в одиночестве, непременно неудачник, покинутый всеми… Он упрекнул себя за то, что находился в плену таких’ условностей. Теперь, когда он обрел наконец Внутреннюю Жизнь, он уже не страшился одиночества, более того, оно являлось непременным условием открытости Случаю, неким геометрическим местом, где скрещиваются любые возможности… Именно в этот вечер он решил начать Поиски Любви. Другими словами — подцепил женщину. Причем, не профессионалку. Встречи за деньги он, конечно, не исключал, они были удобны и необходимы, но сейчас он стремился к настоящему чувству. Любить, быть любимым. А почему бы и нет? С таким лицом преуспевающего дельца-спортсмена, которое ему создали в Институте красоты, он, несомненно, может рассчитывать на успех. Заплатив по счету, он взглянул на часы: еще не было половины девятого. В его распоряжении по меньшей мере три часа. Черта с два он вернется ни с чем!.. Он вышел на Елисейские поля, рыская, как голодный волк в поисках добычи. Прекраснейшая из улиц простиралась перед ним в сиянье огней — нескончаемая череда террас кафе, неубывающая толпа, где столько женщин, наверно, надеются встретить мужчину своей мечты. Он произвел небольшой подсчет. Нетрудно прикинуть. В Париже пять миллионов жителей, а значит, два с половиной миллиона женщин. Из этих двух с половиной миллионов одному миллиону еще нет тридцати. А из этого миллиона по меньшей мере сотня тысяч свободных, готовых ринуться навстречу случаю. Из этих ста тысяч можно, не впадая в чрезмерный оптимизм, предположить, что тридцать тысяч привлекательны. А из этих тридцати тысяч не менее десяти тысяч могли бы ему понравиться. Из этих десяти тысяч (он постарался быть скромным, ведь лучше недооценить, чем переоценить) найдется не менее двух тысяч, которым понравится он. Париж, конечно, велик, но Елисейские поля, особенно по вечерам, собирают людей, жаждущих любви и удовольствий. Следовательно, можно, исходя из разумных предпосылок, считать, что в эту минуту на Елисейских полях находится двести свободных прелестных молодых женщин, которые только и мечтают стать его любовницами. Две сотни! От этой мысли кружится голова, и вместе с тем она приводит в отчаяние, ибо как их узнать? Как обнаружить избранницу, как из числа всех этих незнакомок выделить тех, кто готов упасть в его объятья? Ведь еще не изобретен специальный радар, позволяющий улавливать желания других. О чем только думают ученые? Насколько такое изобретение упростило бы жизнь и сделало бы людей счастливей. Так нет! У ученых в голове всякие глупости вроде «покорения космического пространства»… И Марсиаль обрушился на современную науку, не выполняющую своих прямых обязанностей перед человечеством.
Он глубоко вздохнул и нырнул в толпу. Охота началась!
Три часа спустя он все еще охотился.
Он перепробовал все на свете: кого-то преследовал, потом забегал вперед и бросал на жертву пламенные взгляды, брал на абордаж прямо на улице, вступал в разговоры на террасах кафе — одним словом, применял все испытанные приемы.
Ничего. Полное поражение.
Две девушки, не церемонясь, попросили оставить их в покое. Третья ответила что-то на незнакомом языке, четвертая, на террасе кафе, повела себя с изящным коварством: поначалу сделала вид, что находит его привлекательным, а затем, когда он предложил ей вместе уйти отсюда, ответила с пленительной улыбкой: «Ой, я не могу, я жду мужа». И минут пять спустя муж и в самом деле явился — атлетического сложения парень лет тридцати. Марсиаль сорвался с места, не дождавшись сдачи. Он негодовал на себя, на коварную кокетку, сгорал от унижения.
Он снова пустился на поиски, но теперь безо всякой надежды, и от нервозности и растущего нетерпения становился все более и более неловким. Он упускал одну возможность за другой, терялся и казался самому себе круглым болваном. У книжного прилавка drugstore ему все же удалось заговорить с девушкой, вовсе не красивой и к тому же ему и не понравившейся. Она оказалась до того немыслимо глупой, что у него просто голова пошла кругом, и он удрал.
Бывают же такие проклятые вечера! За бешеную цену тебе делают лицо плейбоя в шикарном институте. Бумажник твой набит деньгами. Ты уверен в себе, предприимчив, находишься в лучшей форме, и все летит ко всем чертям. А иногда выходишь эдак на улицу безо всяких планов, спешишь на работу или на обед, куда нельзя опоздать, и тогда возникают самые завлекательные варианты, которыми было бы проще простого воспользоваться, располагай ты временем. Марсиалю ничего не оставалось, как только вернуться домой, тем более что заладил дождик, мелкий холодный ноябрьский парижский дождик. Марсиаль был на грани отчаяния. Ни одну из двухсот женщин, собравшихся на Елисейских полях, чтобы выбрать себе любовника, обнаружить не удалось. Ничего не попишешь. Но он возобновит свои поиски, пока не добьется успеха, который рано или поздно вознаградит его упорство. Он вздохнул. Значит, сегодня придется сдаться? Проходя мимо бара, показавшегося ему привлекательным, он решил зайти выпить рюмку спиртного, чтобы подкрепиться. Впрочем, как знать, может, именно там и ждет его избранница? Иногда спасение приходит в последнюю минуту.
Зал был погружен в красную полутьму. Почти все столики были заняты. Марсиаль присел на свободный табурет в дальнем конце зала, у самой стены. Громкая поп-музыка покрывала шум голосов. Это заведение, мрачное, как склеп, ничем не отличалось от тысячи ему подобных во всем мире. Когда Марсиаль освоился в этой полутьме, он обнаружил, что не менее половины посетителей — молодежь. Несколько девушек в чрезвычайно коротких юбках показались ему хорошенькими. Кто они? Профессионалки или любительницы? Теперь не так-то легко разобраться, с кем имеешь дело. Он заказал коньяк — плевать на диету! Чтобы побыстрее выяснить, не таятся ли тут какие-либо возможности, он предложил своему соседу сигарету. Он обратился к нему на «ты», решив, что и тот искатель приключений. Мужская солидарность. Темнить тут нечего. Накоротке, как мужчина с мужчиной. Впрочем, сосед этот был куда моложе его. Марсиаль спросил, «отпускают» ли эти девицы за деньги или из любви к искусству. Сосед хихикнул.
— Ждут клиента, — объяснил он, — двести франков и все дела.
— Понятно, — вздохнул Марсиаль.
Видно, в этот вечер все злые демоны ополчились против него. Значит, и последний шанс лопнул. Ему хотелось заниматься любовью, но не на таких условиях. Платить, всегда платить!.. Он пустился в путь, чтобы стать Любовником. Неужели ему придется снова оказаться в жалкой роли клиента? Нет, только не сегодня вечером! Он одолеет свое желание, он подождет. Ну что за мерзость этот западный мир, подумал он, где все начинается и кончается постыдными сделками! Он принялся про себя проклинать капитализм, где все прогнило. Даже брак не что иное, как социальный договор, в котором деньги играют ведущую роль. Даже те женщины, которые делают вид, что отдаются по любви, обходятся в конечном счете куда дороже продажных. Их надо приглашать в лучшие рестораны, проводить с ними время в шикарных ночных клубах, осыпать подарками. Все это лишь косвенный способ заставить самца платить, а самой продавать свое тело. Марсиаль с неприязнью подумал о своей последней любовнице, парикмахерше, отличавшейся снобизмом слуги из богатого дома. Любая вещь казалась ей недостаточно красивой, а любой ресторан — недостаточно шикарным. О том, чтобы повести ее обедать в маленькое симпатичное бистро, и речи быть не могло. Нет-нет, ей подавай только «Гран Вефур», «Прюнье», «Люка Картон». Разоренье, и только! И при этом дура дурой… Нет, любовь на Западе — малопривлекательное занятие. И Марсиаль размечтался об античных цивилизациях, где проституция носила хотя бы священный характер. Гетеры были жрицами. Это совсем другой коленкор… А современное капиталистическое общество может предложить по прейскуранту только таких вот малолеток, лишенных души. Марсиаль страстно возжелал Революции. При социалистическом режиме любовь хоть будет основана на взаимном выборе.
