Владимир Качан - Юность Бабы-Яги
Переводчик молчал. Потом засуетился, сказал:
– Ну, до свидания, – и собрался уйти.
– Подождите, что он сказал? – остановила его Вета, – что он сказал последнее?
– Что последнее? – сделал вид, что не понял, переводчик.
– Ну, последнее. Последнее слово. Что это было?
– А-а, это непереводимо на русский, – сказал переводчик в явном, но малопонятном замешательстве.
– Ну, хотя бы приблизительно, – настаивала Вета, чувствуя отчего-то, что это для нее очень важно.
– Ну, приблизительно, – тянул переводчик, раздумывая, потом вдруг решился и, отводя глаза, виновато и нехотя, все-таки перевел. – Ну, на нашем языке ближе всего… «чертовка» или еще – можно – «маленькая ведьма». – И быстро ушел, извинившись то ли за уход, то ли за то, что ему пришлось ее – не то, чтобы обозвать, но назвать вещи своими именами.
«Ну и что, пусть чертовка, – подумала тогда девочка Виолетта, – это даже весело. Но слушаться такого дядю надо, надо хорошо себя вести, и я все равно попробую, как он советовал. Получится – ну и хорошо, а не получится – ну, значит, не судьба!» – без намека на тревогу и даже радостно прислушивалась она к своим легким, нарядным, праздничным мыслям. И беззаботно подпрыгивая, побежала искать свою маму, чтобы уговорить ее покинуть бал парапсихологов, как дядя и велел. Жизнь еще и не начиналась, а уже столько возможностей… Больше, чем у других! И потом – кто это думает о каком-то там «быстром старении» в 14 лет?!
Глава 13-я. Кое-что о колдунье-маме
Что же касается Ветиных способностей, то их можно было объяснить только лишь своеобразной генетикой. И если у магистра Чудодеева никаких таких предпосылок не было (что и удивительно!), то у Веты были.
В пятом, шестом и далее – поколениях – все Ветины родственники, и в первую очередь мама – были потомственными колдунами. Правда, мама называлась теперь «белый маг», но обмануть это никого, кроме пациентов, не могло. По части колдовства мама тоже кое-чего умела и немало. Но прежде о том, как Вета обнаружила в себе диковинные таланты, поняла, что она не такая, как другие, как ее одноклассники, например.
Неподалеку от «Живительного родника» функционировало еще одно товарищество с ограниченной ответственностью, своего рода филиал «Родника», но работающий независимо, в автономном режиме. В самом названии его содержался и смысл, и довольно-таки нахальная реклама: «Открываем третий глаз». И ведь находились люди, желающие его, третий глаз, иметь! Более того, их было много, и дела «товарищества» шли в гору. «Товарищество», собственно, состояло всего из двух человек – мужа и жены, и они брались открывать третий глаз всем, кто хочет. Вообще – всем! Мол, он у каждого есть, только не всякий об этом знает. Катаракта у него на третьем глазу, или глаукома, но человек им не видит, ему надо в этом деле помочь. Впрочем, для них, для этой пары, третий глаз был закрыт вовсе не бельмом, а обыкновенной пробкой. Поэтому технологический процесс откупоривания глаза выглядел так: муж (чаще всего это делал именно он) находил в центре лба воображаемое отверстие, заткнутое воображаемой же пробкой. Далее, его правая рука становилась как будто штопором, и он этот виртуальный штопор как бы ввинчивал в середину лбов своей простодушной клиентуры. В решающий фазе вытаскивания пробки клиент должен был закрыть глаза. «Внимание», – говорил колдун тревожно и напряженно, – и выдергивал эту пробку, как из бутылки с характерным звуком, производимым своими губами и языком, после чего разрешал потенциальному ясновидцу открыть глаза. Ведь не должен же был тот видеть, что делает открыватель ртом в этот самый момент! Рядом стояла жена, которая тут же начинала разглаживать края якобы образовавшегося отверстия, очевидно для того, чтобы было не только полезно, но и красиво. Потом каждый смотрел на свою собственную фотографию и силился увидеть ауру, светящийся круг, опоясывающий голову. Вета, если хотела, с детства видела эту ауру у всех людей, то есть сама, когда хотела, – открывала свой третий глаз, когда не хотела – закрывала. И знала почему-то, что если аура рваная, с прорехами, значит у человека нет защиты (позже она узнала, что это иммунитет) или он чем-то болен. Захотела бы, узнала – чем, но пока не хотела. Когда они с мамой зашли как-то в «Третий глаз», муж и жена – все-таки какие-никакие, но специалисты в своем деле, – хором воскликнули, обращаясь к маме:
– Лиза, ты что?! А Вете-то зачем? У нее же и так все уже есть.
– Для профилактики, для верности, – ответила мама.
Словно предчувствуя что-то, Вета, которой было тогда всего 10лет, заплакала:
– Мама, я не хочу, ну, не надо, пожалуйста.
– Успокойся, это не больно, – сказала мать, вынула Ветино фото и положила на стол.
– Ну, ничего, ничего, сделай маме приятное, – сказал окулист-оккультист, и быстренько проделал с Ветой все необходимые манипуляции.
Потом Вета глянула на свою фотографию, лежащую перед ней, и вдруг в бешеном калейдоскопе, с адской скоростью перед ней промелькнули все ее реинкарнации, то есть кем она была во всех своих предыдущих жизнях. Века и века тому назад. Она не понимала, что это такое, но от страха, от ужаса даже, охватившего ее, снова заплакала, оттолкнула от себя фотографию и уткнулась носом в живот стоящей рядом мамы, казавшейся ей тогда единственным надежным островком защиты в чужом и враждебном мире, в то время, как все было строго наоборот. Мама не защищала, а наоборот толкала ее все время в темную пропасть потустороннего мира. Не надо было маме всего этого делать, надо было поберечь девочку, не подставлять ее, отпустить, не заставлять ехать по накатанным рельсам колдовских поколений, а наоборот – дать ей волю и возможность выбора.
И это была одна из причин, по которым в скором времени Вета свою мать возненавидела.
Вторая же причина была вполне женской, но при всем при том и окрашенной особенными свойствами и навыками их проклятого или лучше – заклятого рода. Матери было едва за 40, но выглядела она на все 60. Видимо, в словах жреца Вуду содержалась неприятная правда. Слова его о быстром старении относились к ведьмам, окончательно заложившим душу мировому злу без малейшей надежды на выкуп. Некоторое время они могли оставаться вызывающе, ярко, призывно красивыми и молодыми. Вероятно, это обстоятельство было составной частью оплаты за проданную душу. Другими частями могли быть и непосредственно деньги, и богатство, и успех, даже слава, и еще многое другое. «Фауст», «Портрет Дориана Грея» – все это мы еще в школе проходили. А вот другие, пытавшиеся все же не отходить от Бога, регулярно посещающие церковь, не снимающие с груди крест, читающие молитвы, но наряду с этим совершающие привороты и прочие любезные бесовскому сердцу чернокнижные обряды, и среди них – множество «белых магинь», которые, наверное, сами не до конца понимали, что делают, – вот они все сидели как бы между двух стульев. Нельзя, понимаете ли, душой стремиться к Богу, побаиваясь за качество своей земной жизни, но по пути к нему постоянно оборачиваться и кокетничать с бесом, подмигивать ему, мол, я с тобой, я сейчас вернусь, только ненадолго в церковь забегу, буквально на 5 минут. Опасная игра, за нее следует расплата и частенько именно в виде быстрого и необратимого старения.
Вот такое и произошло с Ветиной матерью. К тому же она была ленива и совершенно перестала следить за собой. Старение ведь тоже может быть достойным, опрятным, красивым даже, но Ветина мама давно махнула на себя рукой, не следила ни за качеством кожи, ни за волосами, ни за руками, ни за количеством выпиваемого пива, к которому она особенно пристрастилась за последние годы, и десяток бутылок за день были для нее необходимым минимумом. Последнее сильно влияло на размеры мешков под глазами, поэтому на работе мама всегда сидела в больших, темновато-дымчатых очках, что, впрочем, прибавляло образу целительницы еще немного загадочности, весьма нелишней для контакта с пациентом, этакого боязливого доверия с его стороны. И вообще, она слегка прихорашивалась только тогда, когда ей надо было идти на работу. Все по той же причине: кто же доверится неопрятной старухе с немытыми волосами и запахом при близком разговоре. А деньги зарабатывать надо и потом – работа осталась чуть ли не единственным стимулом к дальнейшей жизни. Она верила, что помогает людям, и что количество добра и помощи, совершаемое ей, потом, там, зачтется. Ну, а дома она распускалась окончательно: пиво, шелуха от семечек и постоянно работающий телевизор, от которого она отходила только, чтобы поесть, и Виолетта частенько смотрела на мать почти с брезгливостью, а на Герасима – с состраданием. Казалось бы – ну чего он, красивый, импозантный мужчина во цвете лет живет с этими рассыпающимися на глазах развалинами, с этой старой ведьмой. Да в том-то и дело было, что с ведьмой, хотя и под вывеской «белого мага»!
