Коллектив авторов - Здравствуйте, доктор! Записки пациентов [антология]

Услышав голос доктора, Максим, запинаясь, представился, извинился и коротко изложил просьбу. Он тщательно продумал фразу. Доктор, однако, ответил не сразу: пауза тянулась довольно долго — секунд пять. Кокин успел обмереть. Потом доктор сухо уточнил, — уверен ли Максим, что это гонорея, и где произошло заражение, в Москве или уже по приезде? Кокин предельно твердо ответил на оба вопроса. Доктор Быковски, помолчав, продиктовал адрес аптеки и сразу же повесил трубку, не дожидаясь благодарностей.

Аптека находилась рядом со станцией метро «Фогги Баттом», и Кокин впервые воспользовался вашингтонской подземкой. В маленьком пузырьке, который он получил, уплатив 120 долларов, было всего шесть таблеток. Принимать их следовало по одной в день. Как и три дня назад, Кокин проглотил снадобье тут же, в аптеке, купив флакон с питьевой водой.

Его пятое утро в американской столице было утром обновления и надежды. Апрельское солнце било в окно. Симптомы исчезли. Следующие пять дней Кокин методично принимал спасительные пилюли, придавая ежеутренней процедуре характер ритуала. В эти дни он неоднократно встречал в офисе на М-стрит седоволосую Лидию и инициировал вкрадчивые беседы, пытаясь уловить перемены в ее отношении к нему. Но так ничего и не уловил.

Директором филиала его все-таки не назначили. Но огорчения Кокин почему-то не испытал. Сам себе он казался странно успокоенным и просветленным. Примерно через неделю после возвращения ему на сотовый позвонила Лиза. Она застала просветленного Кокина в буфете.

— Привет, — сказала она весело, — прилетел? Почему не позвонил?

— Привет, — ответил Кокин ласковым и сдавленным голосом, — слушай, у меня совещание сейчас. Не можешь позвонить через часок?

Домашний и служебный телефоны он ей все же не давал: теперь он был в этом уже почти уверен. Выбежав на улицу, он в ближайшем салоне купил себе новую сим-карту. Потом сразу же позвонил Агееву и Добружанскому, от которых ждал звонка на сотовый. С остальными можно было погодить.

— Понимаешь, уронил телефон в суп. Ну да, прям в суп! — пояснял он. — И карта вроде из строя вышла… Запиши новый…

Добружанский смеялся.

Елена Миглазова

Дожить до смерти

© Елена Миглазова, 2014

Приехала очередная, третья, скорая, которая честно пыталась поставить диагноз.

«Нагните голову. Тянитесь подбородком к груди».

Мне трудно говорить. В глазах двоится — значит, один глаз уехал в сторону. Но в глаза никто не заглядывает.

«Похоже на менингит».

Да хоть на холеру! Дайте воды. Спасите меня кто-нибудь.

Синие халаты несут меня на носилках. Каждый шаг отдается в голове.

Ночной вой сирены иногда возвращает сознание в пропахший бензином салон.

В инфекционной больнице прихожу в себя от жажды — под одеялом в брюках и свитере. За окнами уже светло. И стоило везти меня с сиреной, чтобы перекатить на кровать?

Сквозь боль рвутся слова, но речь отсутствует. Сползаю, с трудом поднимаюсь. Держась за стенки, выхожу в коридор. Ко мне подскакивает медсестра с криком: «Вам что?! Зачем встали?!» Чего орать-то? Не на футболе. Сознание на секунду пропадает, и я падаю на кафельный пол. Сверху раздаются крики: «Встаньте!!! Почему на полу?! Здесь нельзя лежать (неужели нельзя? вот не знала)! Встаньте! Нельзя на полу!»

В голове стучит все больнее. Собрав все силы, встаю на четвереньки и пытаюсь добраться до кровати. Хорошо, что я упала недалеко. Ползу по кафелю, постовая медсестра, держа дистанцию, продвигается следом, продолжая надрываться: «Здесь нельзя! Нельзя! Ну?! Вставайте, вам говорят!!! Нельзя на полу!!!» По причине своей беспомощности я никак не могу ответить — ни объяснить, ни обругать. Да если бы и могла, поняла бы она меня?

На мое счастье, дежурный нейрохирург оказался опытным врачом и после проверки рефлексов объявил: «Нет у нее никакого менингита. Пункцию!»

«…Да она бредит, осторожно». Врач слегка трясет меня за плечи. «Вас надо оперировать. Понимаете меня? Мы перевозим вас в другую больницу». Прихожу в себя и киваю (взрыв в голове). Хоть в тридевятое царство. Дайте воды.

Каталка, подпрыгивающая на стыках. Сирена скорой. Переезд в институт Склифосовского.

На очередной выбоине колеса подскакивают, взрыв в голове, отключаюсь.

Меня приводят в сознание, на время возвращается речь. Из далеких разговоров понимаю, что, если не оперировать — мне конец, а если оперировать — почти конец. То есть небольшая надежда существует.

Пока везут в отделение, каталку все время крутят, чтобы пациент въезжал в двери головой вперед. Очень они тут суеверные.

— Перифокальный отек… поперечная дислокация… геморрагический… псевдотуморозное… куда ее?

— В четвертую.

— Там нет мест.

— Ну положите в коридор. Вы что-нибудь хотите?

— Воды.

— Может, в туалет?

— Не хочу.

— Да не здесь. Сейчас в процедурную укатим, там спокойно. Я вам судно принесу.

— Воды.

Медсестра приносит воду, подушку и одеяло.

— Так удобно? Может, компоту?

— Спасибо. Принесите.

— Дома знают, что вас перевезли в другую больницу?

— Нет.

Доставая мобильник:

— Говорите телефон, я сейчас позвоню.

Сосредотачиваюсь, диктую. Слышу — дозвонилась.

Юный доктор Илья Вениаминович с пачкой документов пытается собрать анамнез. Только у меня трудно что-либо собрать — память и способность концентрироваться стремительно теряют обороты.

А вот и моя семья. Юный доктор уходит в реанимацию, строго наказав родственникам периодически хватать меня за руки, проверяя — жива еще аль нет. А то все может случиться.

Замечаю время — 00:55. Однако… уже ночь?

В пять утра в операционной — нейрохирург, рядом ассистент Илья Вениаминович, анестезиолог и операционная сестра.

Нейрохирург Сергей Алексеевич, увидев, что я в сознании, приступает с расспросами:

— Ваше имя? Сколько вам лет? Работаете? Кем? Понятно. С вами был ваш муж? А молодые люди — ваши дети? Как настроение, нервничаете? Ну, раз шутите, значит, не очень волнуетесь.

Расспрашивает он для того, чтобы после операции, задав приблизительно те же вопросы, понять — насколько сохранилась моя личность и память.

Честно говоря, меня настолько извела постоянная боль, что этой операции я ждала как избавления. «Выживу ли? Вероятность небольшая. Ну — будет так, как оно будет. Попытка не пытка, как говорил товарищ Берия. Ха-ха».

Через шесть часов сознание возвращается. Я жива и, кажется, в своем уме. Осматривать окрестности трудно — видит только один глаз. На голове повязка, в горле — трубка дыхательного аппарата. Воздух подается увлажненный, но все это действо — сплошной дискомфорт. Я сама в состоянии дышать! И сейчас эту вашу трубку выдерну!

Упс! Правая рука привязана. Ну ничего, есть левая… Только она тоже привязана. Выходит, ни жестами, ни звуками общаться не могу. К счастью, через некоторое время трубку удаляют.

После наркоза у меня красочные галлюцинации. Окружающие стены, аппараты, люди цветные, перисто-меховые, мерцающие. Видения накладываются на действительность — бригада реальных врачей сидит внутри кислотной обстановки и обсуждает съемку фильма. Я принимаю перисто-радужное окружение за настоящие декорации, и только потом до меня доходит, что шоу красок существует отдельно — в моем искаженном сознании, а съемки отдельно — в реальности. Оказывается, операции в Склифе снимаются видеокамерой и демонстрируются студентам.

Подходит Сергей Алексеевич.

— Вы меня узнаете?

— А как же… доктор (на тот момент я забыла, как его зовут).

— Как вас зовут? Кем работаете? А что это за работа? А две девушки были с вами — они кто? Дочери? Так. Сожмите мне руки. Хорошо. Вас что-то беспокоит? Где-нибудь болит?

— Очень тугой бинт, ослабьте, пожалуйста.

— Ну потерпите, Лена. Так надо. — С. А. лезет пальцем под повязку: — Не такая уж и тугая. Потерпите, ладно? У хирургов такие руки, знаете… Вот так бинтуем. Крепко.

Зажатые повязкой уши болят, но я терплю.

Сестра:

— Что вы лезете руками в глаз!

— Я им не вижу. Он на месте?

— На месте, не беспокойтесь. Это просто отек. Вам что-нибудь нужно?

— Воды, пожалуйста, и еще одно одеяло. Я спать хочу.

— Спать пока нельзя. Потерпите.

Сестра приносит воду и одеяло. Я разглядываю цветные декорации еще часа два, изредка задремывая.

Отвезли на МРТ, привезли с МРТ. Результаты хирургов удовлетворили, но спать все равно не дают.

— Вы меня слышите? Откройте глаза!

Наконец-то доктор убедился, что я не собираюсь умирать. Меня отвозят в реанимационное отделение и оставляют в покое.