Патрик Макграт - Приют
Макс теперь вел себя так, будто больше не признавал за собой морального долга и решил заботиться только о своих нуждах. Стелла с тревогой наблюдала за ним, видела, что его взгляд не задерживается на ней, словно она невидимка. Он не заговаривал с ней, если в том не было необходимости. Больше не злился на нее, был только безрадостным, нетерпеливым, раздраженным, рассеянным. Смирился с тем, что случилось.
Стелла не могла найти в себе сил изменить что-то. Она жила как в тумане, сквозь который видела остальных тусклыми силуэтами, призраками, нематериальными существами. В их глазах она тоже была как будто нематериальной. Когда несколько дней спустя к ней снова пришел Тревор, она опять уступила ему. С ним она оживала по крайней мере наполовину, секс успокаивал ее, нагонял сон и на время рассеивал тревогу.
Мэйр знала, что между ними что-то происходит. Она хорошо понимала своего мужа и догадывалась, что несчастная женщина, живущая под одной крышей с ним, недолго будет избегать его. Ей, казалось, было на это наплевать. Она приходила по-прежнему, они пили чай, почти не разговаривая, и Стелле было, собственно, все равно, кто из них приходит, – она испытывала недолгое облегчение, когда вялость окутывала мир и все делалось бесцветным, нечетким. Она продолжала натягивать сапоги, надевать плащ и подниматься на вершину холма, когда дождя не было, так как полюбила безлюдные дорожки, густые живые изгороди, овец, голые мокрые деревья, каменные стены со светло-зеленым лишайником на них и маленькие изящные грибы белого цвета. Все было таким мокрым! В узких канавах вдоль дороги вода шумно бежала вниз по камням, а когда Стелла приближалась к вершине и оглядывалась на долину внизу, то видела поля со стерней, где в бороздах! зеркально поблескивали лужи. Она думала: он где-то там. Вороны взлетали с мокрой земли, превращенной копытами коров в месиво. А бродя по лесу на вершине холма, она внезапно выходила на прогалины с круглыми склонами, над которыми высились старые деревья, ощущала возраст этой земли, то, как земля хранит свои тайны, и, как ни странно, чувствовала себя в своей стихии.
Однажды утром, когда Стелла сидела на кухне с Мэйр, зазвонил телефон. Учитель Чарли сообщил, что мальчик нездоров, и спросил, не сможет ли она за ним приехать. В тот день Макс оставил машину, и она ответила – смогу. Учитель сказал, что ничего серьезного, беспокоиться нечего, и Стелла ответила, что не беспокоится. Мэйр вызвалась поехать с ней.
Машина, забрызганная на кледуинских дорогах навозом и грязью, походила на фермерскую. Кроме того, неделю назад Стелла оцарапала ее о стену, а денег на окраску у них не было. Поэтому в то утро к школе подъехал неопрятный, неухоженный белый «ягуар», из него вылезла неопрятная, неухоженная мать ученика и направилась к главному входу.
Это было большое кирпичное здание викторианского стиля, с высокими окнами, рядом с ним находилась площадка для игр. Стелла никогда не бывала там и потому ощущала легкую робость. Она представилась сидевшей за столом у входа школьной секретарше, та попросила ее подождать в учительской, пока не найдут учителя Чарли, мистера Гриффина. Подошли несколько учеников и стали ждать своей очереди обратиться к секретарше; они с любопытством оглядели Стеллу, потом начали перешептываться, украдкой бросая на нее взгляды и хихикая. Стелла подумала – неужели она выглядит так странно? Из-за короткой юбки нашли они ее странной или из-за английского акцента? Это было несущественно и ее не трогало. Она направилась в учительскую, а секретарша повернулась к ждущим ученикам и взглядом заставила их утихнуть.
Стелла курила, читая надписи на доске объявлений, когда несколько минут спустя вошел Хью Гриффин. Он представился и попросил прощения за то, то заставил ее ждать. Кроме них, в учительской никого не было. Гриффин снял стопу учебников с кушетки и жестом предложил Стелле сесть. Это был высокий молодой человек с копной вьющихся белокурых волос. Нос его был длинным, тонким, острым, лацканы зеленого твидового пиджака испачканы мелом.
– Надеюсь, я не расстроил вас, – начал он.
– Нисколько. Вы сказали, что беспокоиться нечего, я и не беспокоилась.
– Отлично.
Стелла понимала, что его волнует. Она потом говорила мне, что понравилась ему и он чувствовал себя неловко из-за этого, так как перед ним находилась мать его ученика, притом совершенно непохожая на фермерских жен и учительниц, представлявших собой женское население его мира. Пряча усмешку, она наблюдала за ним, долговязым молодым человеком с длинными пальцами и следами мела на одежде.
– Миссис Рейфиел, – спросил Гриффин, – почему Чарли так несчастен?
– Несчастен? – переспросила Стелла с легким удивлением. Ей и в голову не приходило, что он скажет нечто подобное. Гриффин нахмурился, опустил взгляд на свои ботинки. Провел рукой по волосам, потом воззрился на Стеллу.
– Чарли способный мальчик, – начал он, – но не прилагает к учебе никаких усилий, думаю, оттого, что очень обеспокоен. Однако он не хочет говорить мне, в чем проблема.
– Вот не знала, что существует какая-то проблема.
– Значит, вы ее не видите?
– Пожалуй, вам нужно поговорить с его отцом.
– Вы не можете мне помочь?
– Он психиатр, черт возьми, а не я!
Это прозвучало более злобно, чем Стелле хотелось, и в собственном смешке даже она сама уловила дрожь. Хью Гриффин подался вперед, его длинные ноги были широко расставлены, пальцы сплетены между колен. Он напомнил ей Ника.
– Мальчик не разговаривает с вами, миссис Рейфиел? Почему он не хочет разговаривать с матерью? Не в этом ли проблема?
– Какое вам дело до этого, черт побери? – спросила она, поднимаясь на ноги, и полезла в сумочку за сигаретами.
– Сядьте, прошу вас, – вкрадчиво, с валлийским акцентом сказал этот неприятный школьный учитель. – Пожалуйста.
– У меня нет времени, – ответила Стелла, отвернулась от него и невидяще уставилась на доску объявлений, часто, отрывисто затягиваясь сигаретой. Гриффин вздохнул. Казалось, ему не хотелось ее отпускать. Он хотел сказать еще что-то, но тут дверь распахнулась, вошли две женщины, прижимая к груди стопки тетрадей и громко разговаривая. Усевшись в дальнем конце комнаты, они бросили на Гриффина со Стеллой лишь беглый взгляд. Гриффин устало поднялся и сказал, что пойдет и приведет Чарли.
Выйдя с сыном из школы и быстро шагая к машине, Стелла все еще была так зла на учителя, что едва могла говорить. Выехав на дорогу, она чуть не столкнулась с другой машиной и вынуждена была остановиться, чтобы отдышаться. Все молчали. По пути домой она, не оборачиваясь, сказала Чарли, что, по мнению учителя, он занимается недостаточно усердно.
Мальчик не ответил.
– Он сказал – это потому, что ты несчастен.
Опять молчание.
– Я сказала, что, по-моему, у тебя все хорошо.
Стелла взглянула на Мэйр, сидевшую рядом с ней на переднем сиденье и смотревшую на дорогу.
– Ты несчастен?
Чарли пожал плечами и уставился в окно. До самого дома они ехали молча. Чарли вошел в дверь, не сказав ни слова, и прямиком поднялся наверх. Стелла предложила Мэйр выпить чаю, та отказалась, поэтому она села на кухне и уставилась в окно. Некоторое время спустя налила себе джина. Она знала, что происходит: она начинала видеть в Чарли продолжение его отца и, таким образом, своего противника. Она не хотела так относиться к мальчику, понимала, что это несправедливо, но ничего не могла с собой поделать.
Когда Макс вернулся домой, Стелла не рассказала ему о случившемся: решила предоставить Чарли объяснить это по-своему, а потом выслушать его объяснение от Макса. Но когда Макс спустился, пожелав Чарли доброй ночи, он ничего не сказал ей и уселся в гостиной с медицинским журналом.
Стелла не могла заснуть всю ночь. Ей казалось, что и Макс не спит, прислушивается к ее шагам. Ночь была ветреной, дом стонал и содрогался, и хотя у Стеллы на ногах были теплые шерстяные носки, поверх ночной рубашки фуфайка, а сверху еще халат, ей было холодно. Она, дрожа, стояла у окна, смотрела на звезды в ледяном небе, курила сигарету за сигаретой, и мысли ее стремительно неслись. Она вспомнила детей, смеявшихся над ней в школе, учителя, говорившего, что она делает своего сына несчастным, подумала о Треворе, спящем за стеной ее спальни, и их бесстрастном сексе. После возвращения Мэйр он дважды зазывал ее в маленький каменный сарай и обладал ею, склонившейся над кипами прессованного сена. Говорил, что у нее великолепный белый зад. Казалось, он всегда готов к соитию. Идя обратно через двор, Стелла не смотрела на дом из опасения, что Мэйр глядит в окно, хотя если это было и так, ничего не менялось, так как она продолжала заходить на чашку чая.
Стелла думала об Эдгаре, о неделях, проведенных с ним в Лондоне, и обнаружила, что ее воспоминания тускнеют, будто старые фотографии. Но у нее были свои символы – определенное расположение туч, обрывки птичьего пения, цветы; с помощью явлений, которые некогда были для них общими, она поддерживала с Эдгаром некий контакт. Отправляясь за покупками в Кледуин или в Честер, одна или с Максом и Чарли, она неизменно окидывала взглядом улицы, высматривая Эдгара. Раз десять видела его и раз десять оказывалась разочарована. Это не имело значения. Достаточно было вспышки чувства, трепета сердца, даже если их причиной была широкая спина какого-нибудь рослого фермера, входившего с женой в магазин Вулворта.
