Виль Липатов - Игорь Саввович
Препроводив адвоката Валерия Николаевича в гостиную, Светлана бегом вернулась в коридор, где Игорь Саввович менял «командировочные» туфли на домашние тапочки, и бросилась к нему на шею с болезненным стоном:
– Игорь, родной, любимый!
И замерла, прижавшись всем тонким и трепещущим телом к его пропыленному дорожному костюму. Она на голову была ниже мужа, лицо лежало у него на груди, и сквозь рубашку чувствовались мокрые и теплые слезы. Светлана плакала беззвучно, крупно вздрагивала, руки ласкали плечи, шею, спину Игоря Саввовича, и он думал, что, видимо, любит жену, так как к нему сейчас прижимался близкий, родной человек, самый, пожалуй, близкий на всей большой, теплой и круглой земле.
– Ну-ну, Светлана, ну-ну! – проговорил Игорь Саввович, осторожно отнимая от груди голову жены. – Проплакаться, конечно, полезно, но надо же брать себя в руки… Все обойдется, вот увидишь! Не надо плакать и впадать в панику.
Она глядела на него сквозо струящиеся слезы.
– Я горжусь тобой, Игорь! – пытаясь улыбнуться, сказала Светлана. – Ты так прекрасно держишься… Валерий Николаевич мне сейчас сказал: «Ваш муж – необыкновенно сильный человек!» – Она со смешной угрозой сжала пальцы в детские кулачки. – Ты прав: надо держать себя в руках! Мы ни в чем не виноваты. Игорь, смотри, какая у тебя отважная жена!
Светлана действительно преобразилась. Маленькая, тоненькая и нежная женщина-подросток стояла этаким монументом со сжатыми мальчишескими кулаками и выпяченным подбородком: глаза блестели, рот сжат гузкой, нижняя губа затвердела. «Ну, держитесь, враги и недруги, трепещите от страха – ужасное ждет вас впереди!» – вот что было написано на лице и фигуре Светланы Гольцовой, когда она за руку втащила мужа в гостиную, где на так называемом «красном диване» перелистывал последние номера журнала «Америка» член коллегии адвокатов Валерий Николаевич Плужников – столичная штучка. Он привстал, склонил голову, как бы давая понять, что извиняет хозяев за долгое отсутствие, и сел опять.
– Валерий Николаевич, послушайте, Валерий Николаевич! – бросилась к нему Светлана. – Надо действовать энергично, быстро, точно. Нельзя сидеть, философствовать, только разговаривать. Надо действовать и действовать!
И опять, как в автомобиле, адвокат и жена обменялись быстрым многозначительным взглядом, и опять Валерий Николаевич получил молчаливое разрешение совершить или сообщить нечто важное, но ранее запретное.
– Игорь Саввович, – негромко сказал адвокат, – в автомобиле вы получили лишь часть информации. Дело будет возбуждено, если вам не удастся произвести благоприятное впечатление на следователя. Поэтому хочу дать вам несколько важных советов…
– Стоп! – Игорь Саввович поднял руку, отталкивающе и властно посмотрел в глаза адвокату. – Стоп!
Прервав плавную, бархатную речь Валерия Николаевича, он поднялся, еще раз посмотрев в глаза адвоката, повернулся к жене.
– Это твои штучки, Светлана? – лениво, но грозно произнес он. – На аэродроме меня встречает незнакомый гражданин, садится рядом, говорит «мы» и «нам», а сейчас ведет себя таким образом, точно мы марионетки, а он держит в руках все ниточки… Это твои штучки, Светлана?
– Я вас плохо понимаю, Игорь Саввович! – пролепетал блондин, и чело его, обрамленное тщательно уложенными прядями, покрылось испариной. – Ваша жена…
Не слушая больше адвоката, забыв о нем мгновенно, Игорь Саввович деловито прошел в свой кабинет, сел за стол, положил руки перед собой и задумался. Черт бы побрал эту бутылку коньяка, если он и десятой части не помнил из того, что произошло в Гаражном, виноват, Пионерском переулке! Существовал или не существовал человек, который, казалось, скрывался за спинами трех гитаристов или эго была только тень верзилы от разнонаправленного освещения? Если это был все-таки человек, то какую роль играл он в событиях? Показалось Игорю Саввовичу или на самом деле человек-тень крикнул: «Гольцов»? Почему, наконец, у Игоря Саввовича сегодня возникло подозрение, что трое гитаристов, узнав Гольцова или услышав его фамилию, пошли на приступ нацеленно, устремленно, словно ждали, когда Гольцов наконец-то появится в этом чертовом переулке? Почему первое «папаша» было произнесено добродушно и лениво, а потом, когда за спиной гитаристов что-то произошло – не произошло? – «папаша» прозвучало кличем к атаке?
– Игорь, послушай, Игорь!
Маленькая, тоненькая, страдающая Светлана стояла в дверях кабинета и горько плакала, держа в руке мужской носовой платок. Жена плакала так тихо и привычно, беззвучно и тускло, как это делают деревенские женщины, терпеливые и выносливые. Наверное, Светлане надо было опять разрыдаться, проплакаться как следует, и он, внимательно оглядев жену, принял прежнюю позу – сидел за столом в рабочем положении, словно в кабинете треста.
– Светлана, а может быть, хватит? – спросил он минуты через три. – Извини, но я не гожусь в утешители. В мою жилетку – увы! – не выплачешься… Прости! – Он по-стариковски пожевал губами. – Я вообще не вижу причин для таких вот преувеличенных страданий…
Она трясла головой
– Иванов… Этот Борис Иванов! Если он умрет? Они все говорят, что ты начал драку… Все, все, все!
Игорь Саввович поднялся, походил по кабинету, зачем-то опустился на тахту – тугую, как теннисный мяч, посидев пяток секунд, поднялся, взял телефон, набрал 02, услышав: «Дежурный по городу слушает!» – ровным бесстрастным голосом проговорил:
– Здравствуйте! У телефона Гольцов. Попытайтесь найти полковника Сиротина…
Через дежурную часть городской милиции в любое время дня и ночи можно было найти полковника Сиротина, то бишь Митрия Микитича, который непременно сообщал дежурному по городу, где, когда и по какому телефону его можно найги. Игорь Саввович терпеливо ждал, пока дежурный, знающий, кто такой Гольцов, по своим каналам проверит рабочий кабинет полковника, позвонит ему домой или в другое место. На это ушло минуты две, потом бравый милицейский голос доложил:
– Игорь Саввович, полковник пять минут назад выехал к вам на разгонной машине. Желаю здравствовать!
– Спасибо, дежурный!
Вообще было непонятно и странно, что Митрий Микитич не встретил Игоря Саввовича на аэродроме, что делал всегда, когда приятель возвращался из командировок, а уж сегодня, казалось, сам бог велел Дмитрию стоять возле металлической аэродромной ограды. Оправдание было одно: полковник, сберегая ценное время, делал для Игоря Саввовича нечто более важное, чем участие во встречающем эскорте. Видимо, и сейчас Сиротин не зря мчался к дому Гольцова на разгонной машине, то есть автомобиле со специальной сиреной и мерцающим на кабине тревожным огнем. На красные светофоры, объезжая заторы по тротуарам, ни на секунду не останавливаясь, на скорости сто километров в час, мчался полковник Митрий Микитич к дому приятеля, чтобы творить очередное доброе дело.
– Иди полежи, Светлана. Успокойся…
Игорь Саввович подошел к жене, наклонился, неловко погладил по голове. Жалко было Светлану, больно за нее, но он действительно не знал, чем помочь. Сказать, что все будет хорошо – он это сделал; с нежностью и любовью уговорить, успокоить, утереть слезы – он сейчас был пуст, как вывернутый наизнанку кошелек.
– Приляг, Светлана. Прими что-нибудь успокоительное… Надо взять себя в руки.
Полковника Сиротина, то есть Митрия Микитича, он встретил в прихожей, обменявшись с ним длинным рукопожатием, внимательно оглядел приятеля. Лицо у Митрия Микитича было красным, словно распаренным; он запыхался, поднимаясь бегом на третий этаж, вообще был непривычно взволнованный, хотя лицо полковника не потеряло доброй, радушной, мягкой улыбки.
– Ну ты даешь! – восторженно прокричал он, причесывая перед зеркалом пушистые редкие волосы. – Ты, брат, даешь! Одного положил на операционный стол, второго увезли домой в бинтах, да в каких! На матерчатую куколку походил, голубчик! – Он нетерпеливо переступал ногами в разношенных сандалиях. – И третий, который смылся, тоже работает на костыли и лекарства. Вывих плечевого сустава и нервный шок…
Даже для шумного и громкоголосого полковника Митрия Микитича все сказанное звучало слишком громко, жесты были слишком резкими и стремительными, а когда он, причесавшись, коротко посмотрел на Игоря Саввовича, стало очевидным, что полковник не только взволнован, но и обеспокоен. Добравшись до кабинета Игоря Саввовича, полковник облегченно бросился на тахту, отдышался, озабоченно сказал:
– Заскочил в больницу. Операцию Иванову решили отложить до завтра, и даже есть надежда, что можно обойтись без операции. Так что дело не так плохо, как ты думаешь…
Игорь Саввович недовольно поморщился. Он и не собирался думать, что дело плохо, хотя, естественно, как всякий живой человек, беспокоился за длинновязого громилу, но почему никто не помнил и не говорил о том, что трое здоровых и трезвых парней по каким-то причинам или просто по хулиганским мотивам напали на одного пьяного человека? Что было бы, если бы Игорь Саввович не оказался опытным боксером или не сумел протрезветь? Случай с Ивановым, безусловно, прискорбен, но отчего никто не произносит слова «оборона» и «предел необходимой обороны»? Оттого, что все, все, все, как восклицала Светлана, считают Игоря Саввовича нападающей стороной? Но это бред, чушь, и следствие найдет возможности снять обвинение с Игоря Саввовича в навязывании драки. Отчего же так взволнован и возбужден полковник Митрий Микитич, для которого драка – такое же привычное дело, как утреннее умывание? Почему?
